Призрак сингапурского рейда

Пираты! Мы уже почти привыкли к этому возгласу и глубоко сочувствуем морякам, попадающим в пиратский плен. Мне тоже довелось побывать в похожем плену. Хотя и без пиратов. Об этом и хочу рассказать.

1997 год. Черноморское пароходство агонизирует. Десятки судов за долги пароходства стоят арестованными в разных портах мира. А те, что еще плавают, растаскиваются оффшорными кампаниями с непонятными морякам названиями: «Ви Шип», «Кордо-Интернейшенел», «Колбай» и так далее...

Во главе этих компаний пароходское начальство. Особняки этой элиты со сказочной быстротой растут в самых живописных уголках Одессы. А в то же время толпы моряков осаждают бухгалтерию пароходства в надежде получить заработанные в море деньги. Но денег в пароходстве нет...

И вот в эти смутные дни меня, старшего механика проданного на металлолом теплохода «Аркадий Гайдар», на котором я проработал много лет, вызывают в отдел кадров и предлагают полететь в Сингапур на теплоход «Петр Старостин», сменить старшего механика, находящегося в рейсе уже 10 месяцев. Разумеется, я согласился!

Прилетев в Сингапур, я узнал, что мне предстоит работать на судне, требующем серьезного ремонта. «Петр Старостин» был в таком состоянии, что его не захотела брать ни одна из новоиспеченных компаний, и он продолжал числиться за разваливавшимся пароходством. Денег на ремонт не переводили, и теплоход стоял на якорях на дальнем рейде Сингапура в унылом ожидании своей участи.

Сменив улетевшего в Одессу стармеха, я стал знакомиться с теплоходом. Осмотрел механизмы, облазил пустые гулкие трюмы и сел за изучение ремонтной ведомости, составленной моим предшественником.

Дизельного топлива, пресной воды, продуктов хватало. Работающий кондиционер создавал в каюте приятную прохладу, и на палубу я почти не выходил. Близкие от нашей якорной стоянки берега Маллакского пролива с раннего утра уже были подернуты дымкой — стоял зной. От слепящей поверхности застывшего в тропическом мареве моря болели глаза.

Прохладу не приносил даже вечер. Выйдя на палубу, я сразу попадал в душную тьму, подсвеченную на горизонте ярким заревом сингапурских огней. Постояв у борта или пройдя на корму, где ребята ловили рыбу, я поскорее возвращался в прохладу каюты.

Так проходили дни. А радиограммы о постановке судна в ремонт не было. Капитан чуть не каждый день посылал в пароходство запросы и получал стандартный ответ: «Ждите».

А наших запасов становилось все меньше...

По утрам, поднявшись на мостик, я брал у вахтенного штурмана бинокль и рассматривал рейд, в надежде увидеть направлявшийся к нам бункеровщик. Пассажирские лайнеры, контейнеровозы, танкеры, балкеры, газовозы, все они заходили в Сингапур пополнить запасы топлива и пресной воды. И к ним со всех сторон огромного рейда торопились бункеровщики и водолеи. Но не к нам...

Спустившись с мостика, я заходил к капитану — показать очередные замеры топлива. Он спрашивал:

— На сколько еще хватит?

— На неделю...

— Будем надеяться, что за это время дадут...

Теперь я не сидел уже безмятежно в каюте, перелистывая ремонтную ведомость. После утреннего чая спускался в машинное отделение и с вахтенным механиком и мотористом начинали балластировать судно, создавая крен то на один, то на другой борт, пытаясь перекачать в расходную цистерну из топливных танков остатки соляры.

Так продержались еще несколько дней.

Но настал день, вернее, ночь, когда дизель-генератор заглох. Я проснулся от тишины. Только было слышно, как хлюпает у борта вода.

Натянув шорты, вышел на палубу. Судно погружено во мрак. Подсвечивая фонариком, подошел капитан:

— Все?

— Все.

С досадой капитан плюнул за борт и сказал:

— Я приказал боцману поднять на баке и корме керосиновые фонари. Здесь большое движение судов. Без огней нас могут просто утопить.

Я прошел на бак. Боцман с матросом поднимали над брашпилем керосиновый фонарь. Заметив меня, боцман чертыхнулся: «Дожили!».

Через день закончилась пресная вода. Матросы вскрыли горловину танка и ведрами начали выбирать со дна ее ржавые остатки.

Камбуз без электричества не работал, и, с разрешения капитана, боцман, порубив в одном из трюмов деревянный настил, разжег на корме костер. Повариха повесила над костром казан и, проклиная начальство, доведшее нас «до цыганской жизни», начала варить ржавый суп...

С водой — выручило небо. Словно сжалившись над нами, оно стало посылать ливни. Они налетали внезапно. Мгновение, и все исчезало за плотной пеленой воды.

Боцман притащил из кладовки брезент, сшил из него воронку, прикрепил к ее концу пожарный шланг и опустил в горловину водяного танка. И когда налетал ливень, слышно было, как журчит в шланге стекающая в танк вода.

Прошел еще день, и хранившееся в рефрижераторных камерах мясо стало издавать невыносимый запах. Он слышен был даже в каютах. Осмотрев мясо, капитан приказал выбросить его за борт. И надо было видеть, как у наших бортов начали драться за эту добычу акулы!

Из продуктов остались лишь мука и макароны. Рано утром боцман разжигал на корме костер, и повариха, отмахиваясь от дыма, кашляя и вытирая слезы, пекла на жаровне лепешки. Эти лепешки и пахнущий дымом чай были завтраком. На обед — макаронный суп. На ужин — тот же суп. А на «десерт» мы смотрели на сияющий вдали огнями «бананово-лимонный» Сингапур...

Но больше всего донимала жара. Днем еще можно было спасаться от нее под палубным тентом. А ночью...

Ночь наступала сразу. С заходом солнца. Батарейки карманного фонаря сели и, если ночь заставала на палубе, в каюту я пробирался наощупь.

В каюте вытаскивал из спальни матрац и клал на пол кабинета. В маленькой спаленке стояла страшная духота. В спальне был один иллюминатор, в кабинете — два. Кабинет был больше спальни. В нем тоже было, как в парной.

Раздевшись, укладывался спать. Но от духоты сон не шел. Я вставал и подходил к иллюминатору. Он был высоко, и приходилось приподниматься на носки, чтобы высунуться наружу и пытаться поймать ртом хоть какое-то движение воздуха. Так стоял до рассвета. Но вот — на иллюминаторах начинали колыхаться занавески, а на письменном столе шелестеть бумаги. Это появлялся предутренний ветерок. Теперь можно было немного поспать. Но в половине восьмого в двери кают стучалась повариха, созывая на завтрак. И начинался новый томительный день...

В один из таких дней к нам подошел полицейский катер. Двое полицейских поднялись на борт и прошли к капитану. Пробыв у него недолго, спрыгнули на катер и уехали.

После их визита капитан созвал экипаж:

— На нас жалуются. Керосин закончился, мы стоим без огней, и этой ночью на нас чуть не натолкнулся японский танкер. А вчера голландский лесовоз. Я сказал полицейским, что у нас нет топлива. Обещали помочь.

— Ура! — крикнул кто-то из матросов, — значит дадут!?

— Догонят и еще раз дадут, — проворчал боцман.

Когда капитан ушел, на корме разгорелась дискуссия. Одни доказывали, что сингапурские власти потребуют от пароходства снабдить нас топливом, другие, а это были боцман и повариха, убеждали, что мы нужны пароходству только как товар.

— Какой еще «товар»? — спросил повариху второй механик.

— А то не знаете, чего они молчат? Торгуются. Кому повыгодней нас продать! А мы тут — подыхай!

Перед заходом солнца недалеко от нас стала самоходная баржа. Как только стемнело, на барже вспыхнул прожектор, осветив наши борта. Теперь мы были видны всем проходящим мимо судам. С восходом солнца баржа ушла. А вечером пришла снова. Это и было решением сингапурских властей.

Капитан дал в пароходство одну за другой несколько аварийных радиограмм, но ни на одну не получил ответ.

А жизнь на теплоходе становилась все невыносимей. Даже рыбная ловля уже не увлекала. Да и рыба куда-то ушла от ржавого угрюмого нашего судна...

По вечерам, когда все собирались на корме у затухающего после ужина костра, я, чтобы приободрить ребят, начинал вспоминать войну: бомбежки Одессы и страшные годы фашистской оккупации: гетто, концлагерь... И говорил: «Выживали там, выживем и здесь!».

Так продолжалось два месяца. А потом я заболел. Чтобы отправить меня на берег, нужно было связаться с портовыми властями. И механики на каплях соляры завели аварийный дизель-генератор, дав электропитание на судовую радиостанцию. Аварийный дизель поработал и заглох. Но капитан успел сообщить о случившемся. За мной пришел портовый катер. И когда я слез на него по шторм-трапу, ребята, понимая, что я могу улететь в Одессу, начали выкрикивать номера своих домашних телефонов.

Эту минуту забыть нельзя!

Добравшись до берега, я не пожелал ложиться в госпиталь. Настоял, чтобы меня отправили в Одессу. Как мне удалось вернуться домой, это отдельная история. Но прилетев в Одессу, на другой же день пошел к начальнику пароходства. Секретарша, узнав, по какому я вопросу, заявила, что начальника в Одессе нет и неизвестно когда будет. Тогда я пошел к прокурору и рассказал о бедственном положении экипажа теплохода «Петр Старостин», ставшего призраком Сингапурского рейда.

Не знаю, помогло ли это, но вскоре я получил от капитана радиограмму, что судно снабдили топливом и продуктами и обещают поставить в ремонт.

Вернулся теплоход в Одессу через полгода. Но принадлежал уже не пароходству, а частной судоходной кампании. Так что боцман и повариха оказались правы.

Что же касается современных пиратов, то, несмотря на присутствие в водах, где они свирепствуют, военных кораблей, борьба с ними ведется малоэффективно. И пока международное сообщество вырабатывает для этой борьбы правовые нормы, к сожалению, захваты торговых судов продолжаться будут...

Аркадий Хасин