|
|
   |
Неоднократно перечитывал статью «Вы к разминированию не привлекались...» (28.07.2011 г.) и понял, что люди надеялись получить поддержу и защиту от комиссии, а получилось, что их довели до отчаяния из-за несправедливого решения. В статье Валентины Оньковой в третьем столбце приводится настолько убедительный пример работы экипажа «Цюрупинска», что даже прозвучал вопрос: «У кого повернется язык сказать, что они не принимали участия в разминировании акватории порта?».
Ясно одно: комиссия должна быть профессиональной, независимой, объективной. А получается, что комиссия абсолютно не воспринимает реальную действительность. Не только для десяти человек, чьи документы рассматривались, являются обидными слова: «Вас направляли на дноуглубительные работы и к разминированию вы не привлекались...».
В 1959 г. после окончания мореходного училища техфлота меня направили в Черномортехфлот (ЧТФ) на земкараван «Бугская», где проводились работы на реке Конка (приток Днепра) вблизи г. Херсона. Жил на брандвахте в кубрике с двумя водолазами и мотористом (все из Николаева). Они и рассказали мне о работе на минном поле на дне реки и вокруг нее, а также о том, что и нам не избежать приема мин из их рук. Нужно войти в положение члена экипажа, когда заходишь до пояса в воду и принимаешь нежно, как ребенка, из рук водолаза (или извлекаешь из черпака земснаряда) опасный груз и движешься с ним в направлении берега, а водолаз (не сапер) возвращается на глубину.
На берегу относили снаряды в отведенное место. Нужно было хотя бы представить, в каком напряжении находились люди, перемещая снаряды через болотистый берег, камыш, лозу. Первыми обнаруживают мины и прикасаются руками к ним именно дноуглубители. Работая на земснаряде «Онега» в районе Каховского моря мне довелось по пояс в воде в шесть утра принимать из рук водолаза моего погибшего однокурсника. Когда его нес, то также было состояние тяжелое, но я хотя бы не ожидал каждую секунду, что произойдет взрыв и меня разнесет на куски.
Второй этап разминирования заключался в том, что прибывали саперы и перемещали опасный груз еще дальше, но в пределах данной территории, и взрывали. Получается, что как бы никто никого не направлял на разминирование. Руководство каравана следило за выполнением ежедневного плана и убеждало вместе с замполитом в важности государственного задания. Наличие мин не являлось причиной невыполнения плана. Платили «гробовые» за опасную работу и выдавали премию за выполнение плана. Раз платили «гробовые», то знали, почему платят. Считаю, что первый этап разминирования более опасный, чем второй, хотя бы потому, что первый этап выполняли не профессионалы-саперы. Следует понимать, что ЧТФ в разные годы был режимной организацией с командным стилем управления. Так, в 1947 г. ЧТФ подчинялся Министерству строительства военных и военно-морских предприятий. В мое время прохождения практики и работы в штате на землесосе «Онега» в 50-е годы, например, начальник управления ЧТФ А. П. Мураш имел звание генерал-директора технического флота III ранга, и приказ о присвоении ему звания подписывал И. В. Сталин. В то же время начальник земкаравана «Онега» И. П. Петренко имел звание всего лишь старшего лейтенанта технического флота. Разве кто-то мог пойти против выполнения плана из-за наличия мин, снарядов, авиабомб и пр.? Немалую роль сыграло и то, что в начале войны суда ЧТФ были переоборудованы в боевые тральщики якорных мин 5-го дивизиона с базированием в Керченском порту. Получается, раз во время войны справлялись, то почему после нее не могут?
И еще об одном. Я обратился с письмом к председателю ЧТФ с просьбой выдать мне справку о том, что я работал в ЧТФ и получал «гробовые» за опасную работу. Просил выслать справку на домашний адрес, поскольку мне тяжело ходить из-за перенесенных четырех инфарктов и шести операций. Знаю из уведомления, что управление ЧТФ получило мое письмо 19.04.2011 г., но справку до сих пор не выслало. Может, и здесь сказался результат работы комиссии?
Анатолий Мошнянский. Пенсионер