|
|
   |
У меня набралась любопытная статистика по «председательскому корпусу» области: возраст, стаж на должности, образование. Отдельное исследование провела среди женщин — голов колхоза (их было 8)... На общем фоне проявлялись исключения: кандидаты наук, например, или коренные горожане, поменявшие статус; евреи случались, которых потянуло к изначальным занятиям предков — на землю, и стали они хозяйственниками не из последних.
В экстремальных условиях отрасли стеклянный потолок среднестатистического уровня умные и крепкие головы все же пробивали. О Макаре Анисимовиче Посмитном, упомянутом выше, я не писала. Куда мне — о нем в центральной прессе столько опубликовано! А книга Анатолия Стреляного «Макар Анисимович» по сей день является для меня предметом белой зависти, настолько живым получился у него этот герой. Но и у меня сохранилось в памяти кое-что о нем, последнем могиканине.
Однажды я попала в хату Посмитного «мимоходом» — со знакомым директором совхоза, у которого имелось какое-то к нему дело. А тот уже был неизлечимо болен, вернулся из Москвы после операции — на почве диабета отняли ногу. Огляделась в изумлении: ни за что никому не поверила бы, если бы своими глазами не увидела этот «интерьер»! Пара-тройка старых тумбочек, разномастные стулья... Единственная новая вещь — телевизор с большим экраном. И так живет Макар, голова хозяйства-миллионера, дважды Герой труда, который первым в области построил колхозную гостиницу и обставил ее рижской полированной мебелью?!
Меня он спросил: «Дочка, ты меня раньше бачила? Сильно плохой стал?». Пришлось сказать, что видела его, кто ж не видел, и что выглядит он, как всегда, молодцом. Пожаловался, что с самого утра не замечает около себя Василя Бондаренко. Сейчас в конторе я узнала, что Бондаренко, главный агроном колхоза, фактически исполняющий функции председателя, заболел гриппом. Сообщила об этом Макару. «Ти диви, в двох польтах ходить — и гриба спіймав!» — отреагировал он, прищурив хитрый глаз. «Як то «в двох польтах»? — заворчала его жена Палажка. — Чи ти з глузду з’їхав?». «А так, — припечатал Макар, — найлонове пальто з Москви привiз, хоча суконне має!». Похоже, Макар искренне не понимал, зачем одному человеку два пальто! У сына его, который работал в Москве, в Министерстве сельского хозяйства, я при случае спросила, что же это у прославленного его папы и хата не лучшая в селе, и мебель никакая? Ответ он, похоже, знал давно, с детства: «Просто оно ему не интересно», — сказал.
Одним из самых ярких, неординарных людей, с которыми когда-либо сводила меня профессия, был Василий Захарович Тур, председатель колхоза имени Татарбунарского восстания. Человек, похожий на свою фамилию: крупный, с сократовским лбом и сильным характером. Колосс! И самое крупное в области хозяйство, которым он руководил без малого 30 лет, было крепкое.
Не к месту и не ко времени рассказывать, что это было за хозяйство, сколько чего родили степные гектары, какие удои-привесы получали на фермах... Но нет, не будем о хозяйстве. Только о человеке.
Редкий книгочей, Тур заверял, что каждая книга заслуживает прочтения. Имел две библиотеки. Одна, большая, помещалась на стеллажах во всю стену в гостиной; вторая — в сенях, где он спал летом: туда Тур ставил книги, которые время от времени перечитывал. Ему, члену ревизионной комиссии ЦК КПСС, регулярно присылали из Москвы список новых изданий, и он помечал галочкой для заказа почти весь перечень...
Надо сказать, я не любила писать о людях прославленных, широко известных, о которых и без меня много уже писано. Но редактор настаивал: нужен очерк о Туре, у него юбилей. Позвонив одному из районных начальников, я сказала, что возьмусь писать при одном условии: если Василий Захарович согласен терпеть меня при себе в течение трех дней. Я не буду ему мешать — только смотреть и слушать. С Туром поговорили. Он согласился. Даже велел передать, что газеты читает регулярно, так что заочно как бы со мной знаком.
Он заезжал за мной в гостиницу райцентра к 7 утра и вез к себе домой, где Лидия Давыдовна, его жена, кормила нас завтраком. Мы целый день мотались по хозяйству, а то и в районные службы, Тур знакомил меня с людьми, ревниво поглядывая: нравится ли мне этот специалист (комбайнер, доярка, садовник) так, как нравится ему, председателю? Его интерес к человеку был безграничен. Он, например, мог остановить на улице незнакомого паренька и расспросить: чей он, зачем приехал, что умеет и чем интересуется, и если учует перспективного студента или толкового специалиста, не отступится, пока не заполучит себе...
У председателя Тура было высшее агрономическое образование, причем стационарное. Он учился в Харьковском сельхозинституте на 4-м курсе, когда началась война. И ушел на фронт, был ранен. Но в 44-м году, когда исход войны был ясен, вышел приказ Сталина: студентам, не успевшим доучиться, срочно вернуться в свои вузы! Василий Тур нашел свой эвакуированный институт в одном из небольших городков Средней Азии и диплом получил уже там.
Председатель Тур был строг, но и великодушен. На него не писали жалоб, даже анонимных. Его не просто уважали, его любили. Я по-настоящему поняла это в день его похорон (Василий Захарович скончался от рака, с которым яростно, но безуспешно боролся). То, что я тогда увидела, не поддается описанию, но все же попробую.
В последний путь Тура провожал весь народ окрестных сел. За гробом шли даже древние старики, инвалиды войны при всех регалиях, кое-кто и на костылях. Мамочки, вставшие в несколько рядов, катили коляски с младенцами. Но не было давки, хотя это массовое траурное шествие не было специально организовано, такое просто невозможно организовать! И в клубе, где за длинными столами проходили поминки, никто не толпился. Молодые женщины споро меняли тарелки, когда садилась новая группа людей, добавляли еды и питья, внимательно следили, чтобы каждому всего хватило.
Вдруг в зале стало абсолютно тихо: из динамиков зазвучала последняя речь председателя Тура. Многие, в том числе и я, слышали ее вживе. В этом же зале. Когда Василий Захарович, собрав последние силы (уже плохо слушались пораженные болезнью голосовые связки), прощался с людьми. Сильный и мужественный человек, он говорил спокойно. Наставлял, желал достойной жизни...
Через несколько месяцев после этих похорон я снова оказалась в Татарбунарах. В конторе колхоза попросила разрешения зайти в кабинет Тура. Там все оставалось, как было при нем, новый председатель обосновался в другом помещении. Этот его просторный кабинет. Только портрет вождя на стене, сейчас не помню, какого. На небольшой этажерке — брошюры и книги по сельскому хозяйству. Вдоль стен, по всему периметру, — стулья, стулья... Канцелярский письменный стол, пара карандашей и ручек. Однажды какой-то гость из Индии сказал: «Сразу видно, что хозяин кабинета уважает людей». Почему он так сказал, не знаю, но это была правда.
Я села за тот стол и вдруг заплакала, хотя обычно на слезы скупа. Сколько так сидела, не помню. Никто меня не беспокоил. Вышла, когда в кабинет заглянул водитель: пора возвращаться в Одессу. И больше в тот колхоз не ездила.
Лет пять назад на рынке Реховота ко мне подошел пожилой мужчина, сказал: «А я вас знаю, вы приезжали к нам в колхоз, к Василию Захаровичу!». Я вспомнила его имя: Валентин. Это человек из еврейской семьи, которая вернулась в родную Бессарабию из Аргентины. Тур занимался устройством ее на новом месте, в частности, судьбой Валентина, тогда еще молодого.
Заглянула в интернет, не очень надеясь найти там сегодня Василия Захаровича Тура. Ошиблась, однако. В июле исполнилось 25 лет, как его не стало, и в Татарбунарах состоялось торжественное открытие памятника Туру, прошел вечер воспоминаний об этом незаурядном человеке. А в районной газете появились такие слова: «Он ушел в бессмертие, а его добрые дела остались, и осталась наша вечная о нем Память»...
В. З. Тур любил и неплохо знал поэзию Маяковского. Вспомнила об этом, и по ассоциации на ум пришел другой колхозный председатель, тоже любитель поэзии. Уже не Одесской, а Тульской области, чье хозяйство я однажды посетила с группой специалистов: «за передовым опытом» ездили. Ходили разговоры о том, что, если отгородить колхоз имени Ленина Новомосковского района высоким забором от остального мира, нынешнее поколение в том одном, отдельно взятом хозяйстве, будет жить при коммунизме — мол, там даже дубленку колхозник может приобрести по госцене! Того председателя звали Василий Александрович Стародубцев. И меня он потряс тем, что после рабочего дня читал в своем кабинете нам, одесситам, сонеты Шекспира. На память, один за другим!
Вскоре это имя стало широко известно всей стране СССР и даже за ее пределами: в один критический момент мы увидели на экранах TV среди лидеров пресловутого ГКЧП Стародубцева, тогда занимавшего пост председателя Всесоюзного совета колхозов. Появление его в такой компании удвоило мой шок от реальной угрозы государственного переворота. Какого черта! Чего ради этот талантливый, остро незаурядный человек туда полез? Он и военным летчиком был, и шахтой руководил, и председателем стал более чем успешным не благодаря, а вопреки советскому строю, властью был бит неоднократно. А вот, поди ж ты, — угодил со всеми путчистами в Матросскую тишину!
Правда, ненадолго. После отсидки Василий Александрович, член-корреспондент ВАСХНИЛ, побыл губернатором Тульской области. Сейчас он, скорее всего, на пенсии, но является депутатом Госдумы России.
И я вот думаю: свою ли жизнь прожили эти люди — Посмитный, Тур, Стародубцев? Я могла бы назвать еще десятки имен знакомых мне колхозных председателей, кто за счет своих личных качеств, вопреки реальным жизненным обстоятельствам, пробился и сумел кое-то сделать для страны и людей на той несчастной — ничьей — колхозной земле.
Но оставим сослагательное «если бы». Только учтем, что насильственная коллективизация поломала судьбы не только тем, кому лично Ильич пообещал землю, а и их потомкам — вперед, на несколько поколений. В том числе и самым талантливым из них, кто пытался стать на ничейной земле хозяином, т.е. председателем колхоза, как оно называлось на большевистском новоязе. Так что не будем всуе поминать этих людей обывательским анекдотом.
Белла Кердман