|
|
   |
Глубокий кризис разрушает и деморализует областную организацию Национального союза писателей Украины. Попираются литературное наследие и духовные традиции первой трети, второй половины ХХ века. Самоуправство, политический цинизм, непрофессионализм и непрозрачность издательской практики использования бюджетных и спонсорских средств, сведение счетов с живыми и непростительное, янычарское забвение ушедших из жизни литераторов — далеко не полная характеристика двух руководителей организации, почти 10 лет всеми доступными средствами и приемами сохраняющих свои посты.
Речь идет о выпускнике Московской партийной школы (приравнивалось к высшему образованию), председателе колхоза, начальнике райотдела культуры в Великомихайловке, в годы окончательного распада советской экономики возглавлявшем бродячий оркестр для обслуживания свадеб и похорон Геннадии Щипковском, в пору раскола Народного руха подхватившем один из «осколков» этой организации в Одесской области. И о правой руке нынешнего руховско-писательского «очiльника» — Владимире Гаранине, в молодости сменившем спецовку строителя на милицейский мундир, на пенсии попрактиковавшемся затем на цивильной должности завхоза издательства «Маяк».
Неделю назад я, Анатолий Глущак, имеющий литературный стаж 45 лет, а журналистский — ровно 50, направил руководству НСПУ такую телеграмму: «Рейдери Руху з регiональним рейтингом нуль знову захопили органiзацiю, її примiщення. Чиниться свавiлля, переслiдування за критику. Пiсля двотижневого лiкування скликаємо прес-конференцiю. Надсилайте представникiв, гарантуйте доступ (до примiщення) Бєлiнського, 5. Вболiвайте за своїх не тiльки на чемпiонатi (по футболу)».
Необходимые уточнения к тексту телеграммы. Разумеется, там пропущены знаки препинания, предлоги, взятые в скобки слова. А по сути, писательское собрание 29 мая Щипковский начал с призыва почтить память писателя, участника Великой Отечественной войны Ивана Михайловича Черкашенко. По удивленным возгласам и переглядываниям коллег стало ясно: снова родные и близкие хоронили его без участия писателей, снова не было в газетах даже соболезнования (или некролога) от организации.
Во время минуты молчания память подсказывала: так же были похоронены без нас Андрей Шишкин, Родион Феденев, другие. Более половины (из 22 ушедших за горизонт жизни) Щипковский и Гаранин не провожали в последний путь. Осталось нас чуть более сорока, средний возраст — за 70. А как могло быть иначе, если в офисе на Белинского редко бывают упомянутые «лидеры»?
На собрании 29 мая я объявил голодовку протеста. Присутствующие разрешили обстоятельно объяснить мотивы поступка. Где-то через час Щипковский всего-то поинтересовался: «Це у вас суха голодiвка чи яка?». На собрании принимали 4 кандидатов в члены НСПУ. В кабинете Гаранина, впритык с большим портретом Шевченко, был накрыт стол. Впрочем, председатель организации после давнего трехдневного общения «без галстуков» с бывшим руководством союза писателей «завязал».
После собрания я остался один в небольшом актовом зале. Щипковский ушел, не мешкая, не проронив ни слова. Где-то в половине шестого в зал зашел журналист, член Гильдии корреспондентов центральных газет, перед этим позвонив по мобильнику, приглашая на презентацию книги поэта, не члена НСПУ. «Не могу, — ответил я. — Голодовку объявил».
Коллегу-журналиста заинтересовали мотивы моего протеста. Завязалась обстоятельная беседа. Отвлекшийся от застолья Гаранин заглянул в зал и увидел «постороннего» — журналиста. Начал выдворять его. Не получилось — рабочее время. Следующие попытки пьяного Гаранина «зачистить» помещение уже касались голодающего. Не уступил, записывая брань на диктофон. Поразмыслив, я с диктофоном в руке зашел в «корчемку». И кого же там увидел? Трех членов правления (рады) организации (одновременно — руховцев), двух членов ревкомиссии, двух номинантов на членство в НСПУ — профессора политехнического университета и кинематографиста, охраняющего ныне машины богатеньких. Меня пригласили за стол (?). Кадровый руховец Олекса Резниченко не согласился: «Iди голодати у двiр на лавочцi!».
Чем закончилось? Гаранин ловко, не предупредив хотя бы гостя, закрыл в зале меня и журналиста и увел веселую братию из особняка на Белинского, 5. Разумеется, оставаться на ночь не входило в планы гостя, да и я через минут 20—30 начал испытывать стресс: видимо, Гаранина гурьба то ли не убедила освободить журналиста, то ли не пыталась.
Пришлось обратиться в милицию. Доблестная служба, получив от меня телефоны Гаранина и адрес его, все-таки раздобыла «ключника» (шутят: мечтающего об «обезьянке» для писателей). У нас к открытию дверей и одновременному приезду «скорой помощи» давление было 200 на 100 (у начавшего голодовку) и 180 на 100 (у заточенного журналиста).
Незаконно избранные Щипковский и Гаранин (без альтернативы, прямым голосованием, при подсчете голосов бывшим председателем НСПУ, с отстранением избранной счетной комиссии) превратили организацию в своеобразную колхозно-милицейскую «зону».
Я «выбиваю» первые двери из этой позорной зоны — выхожу из состава правления организации, в котором 7 руховцев из 9 избранных. Но бороться с «конвоем» не прекращаю.
Анатолий Глущак. Писатель и журналист