|
|
   |
Семен Соломонович Юшкевич вошел в русскую литературу не как русский писатель еврейского происхождения, а как еврей, поднявший еврейскую тему, которая стала полноправной темой в русской литературе. 7 декабря исполнилось 140 лет со дня рождения писателя-одессита (1868—1927).
Дебют Юшкевича состоялся, когда в литературном журнале русских народников «Русское богатство» был опубликован рассказ «Портной. Из еврейского быта». Тема почти всего творчества Юшкевича — ужасающая нищета одесского еврейства. Эта тема ярко выражена в его повести «Распад», которая была написана в 1895 году и напечатана в 1902 г. в журнале «Восход», — до этого ни одно издание не решилось ее напечатать.
Писатель впервые ввел в русскую литературу тему распада еврейских традиций — семьи, жизни, мировоззрения.
Семен Соломонович Юшкевич родился в Одессе, в богатой еврейской семье. Одесса всегда была космополитичным городом, своеобразным плавильным котлом, который сплавлял воедино русскую, украинскую, еврейскую, польскую, греческую, итальянскую, немецкую и многие другие культуры. Таким образом, сама атмосфера Одессы не способствовала сохранению традиционной еврейской замкнутости. Да и в семье Юшкевичей не культивировалась идея национальной исключительности. Вероятно, Семен впитал этот одесский космополитизм с самых ранних лет.
Популярность Семена Юшкевича как литератора выросла быстро, его лучшие произведения увидели свет одно за другим: «Ита Гайне» (1902), «Евреи» (1904), «Кабатчик Гейман» (1905), «Левка Гем» (1906) и другие. Несмотря на растущую популярность писателя, были в его адрес и критические статьи, например, в адрес повести «Евреи» в той же газете «Восход». Вот что писал о повести критик А. Горнфельд: «...стихийность я ценю в Юшкевиче. Она, несомненно, составляет не только сильную, но и слабую сторону его дарования. С нею, конечно, связано то удивительное и досадное отсутствие чувства меры, которое так легко восстановит против него поверхностного читателя... Остается впечатление, что, если бы действующих лиц Юшкевича не перебили во время погрома, он не знал бы, что с ними делать. Повесть как будто состоит из отдельных эпизодов — или, вернее, разговоров, еле связанных друг с другом».
Литературный обозреватель «Русского богатства» высказал мысль, что герои Юшкевича и их монологи «производят такое впечатление, как будто это не картина из жизни, а какая-то романтическая феерия при искусственном освещении».
Критик А. Горнфельд заметил, что это было сказано в виде упрека, но в этом высказывании есть не только дурное: «...Да, здесь есть приподнятость, есть искусственность, есть романтическое освещение: что же из этого? Это та особая форма, в которой Юшкевич видит жизнь...». По мнению критика, герои Семена Юшкевича — это весь еврейский народ, масса, истерзанная страданиями и унижениями, разрываемая противоречиями, попранная в настоящем и исступленно верующая в будущее.
«Вот они, те, которые задыхаются в трюмах переселенческих пароходов, которые выносят на себе реальные ужасы погромов, которые переполняют публичные дома, которые сходятся в обширные организации, надпольные и подпольные: народ пришибленный и возбужденный, вечно побеждаемый и бессмертный, ничтожный и великий...» (А. Горнфельд).
Но сам писатель далек от идиллического отношения к своему народу — он беспощаден к персонажам определенного плана, которые, во множестве, живут на страницах его повестей и расказов. Мир воров и проституток, зарабатывающих своим телом от безысходной нищеты, мир сутенеров и бандитов — вот мир, в который погружает читателя бытописатель «распада» Юшкевич.
«Вот уже год, как подруги соблазняют Соню сделаться уличной. Понимаете, соблазняют!.. Сначала найдут охотника, который даст ей сто рублей, а потом она будет ходить с подругами на Дерибасовскую... Вы знаете Дерибасовскую? Ах, что это за улица! Подруги рассказывают, что там каждый вечер праздник, каждый вечер играет музыка... И она уже почти решилась. Надо только Циле сказать, и она пойдет с ней к экономке Поле. Что же делать, — пойдет!..» («Улица»).
...Творческий метод С. Юшкевича можно определить как критический реализм с элементами натурализма, о чем свидетельствует пристальное внимание писателя к мелочам быта, стремление к буквальному жизнеподобию.
«— Отчего же Соня плачет? Разве ей на улицу не нужно пойти? Праздников у нас нет, Марьим, слышите?..
Он подошел к ней близко, сверкнул глазами и с размаху ударил ее по лицу.
— Вот тебе за слезы, за то, что ушла, за кашель, за все...
Соня без звука качнулась и припала к окну. Марьим бросилась к ней, неистово крича:
— Разбойник, чтобы у тебя руки отсохли... Кого ты бьешь? Ты на нее крови не проливал. Она же тебя кормит. Хлеб ты свой бьешь. Люди, люди, смотрите, что он с моей девочкой делает!» («Улица»).
...После Кишиневского погрома (1903 г.) Юшкевич с семьей уехал в Берлин. Там он показал себя не толко прозаиком, но и плодовитым драматургом, написав за границей свои лучшие пьесы: «Чужая», «Голод», «Король», «В городе», «Дина Гланк», «Бес», — всего 15 драм и комедий. Его пьесы были поставлены и в Александринском театре, и в МХТ В. Мейерхольдом, и во многих других театрах, многими другими режиссерами.
Русские писатели и критики — М. Горький, А. Блок, В. Короленко, А. Чехов — неизменно обращали внимание на каждое новое произведение Семена Юшкевича, который выносил еврейскую жизнь на всеобщее обозрение. «Таких писателей, как он, у нас еще не было», — говорил о нем А. Чехов.
Внутренний еврейский быт, с его веками устоявшимися традициями, был Юшкевичу, как сыну своего народа «периода распада», малопонятен. Как заметил В. Ходасевич, главная цель Юшкевича — изображение человеческого страдания: судьба еврейского народа в России волновала его не только сама по себе, но, вероятно, и как средоточие мирового страдания. Он писал о евреях и для евреев, но сложившийся веками еврейский образ жизни был писателю уже достаточно чужд. Собственно, начало ХХ столетия само по себе было хаосом и распадом, потому-то и называли современники Юшкевича «сыном хаоса» и «бытописателем распада»...
Анна БОЖКО.
Научный сотрудник Одесского литературного музея.