|
|
   |
Замечательный писатель-романтик, маринист Константин Паустовский спросил молодого начинающего писателя Юрия Беляева, принесшего ему на рецензию свой рассказ:
— А скажите, вы любите рыбную ловлю?
— Иногда балуюсь...
— Что вы, что вы, какое же это баловство. Это дело серьёзное. Скажу вам по секрету: если бы я был лишён возможности удить, я бы не смог писать.
Так ответил писатель, ревностно относящийся к этому удивительному занятию, заставляющему человека узнать природу, полюбить её и жить с ней одной жизнью. Он считал, что рыболову не только легче открывается её красота, её затаённая прелесть, но и даёт ему много знаний о ней и великую закалку. Недаром столько замечательных и великих людей, в частности писателей, увлекались рыбной ловлей и находили в ней не только отдых, но и гораздо большее содержание.
Так, писатель Сергей Аксаков, страстный и опытный рыболов, первый в русской литературе начал писать о рыбной ловле. Он написал превосходную книгу «Записки об ужении рыбы», которую Паустовский считал хорошей не только тем, что она прекрасно передаёт поэзию рыбной ловли, но ещё и тем, что написана чистым, как ключевая вода, языком.
Простые рыболовы считали Паустовского мастером рыболовства, рыболовы, объединённые тяготением к научности или стремлением к поэзии, признавали его вторым после Аксакова авторитетом в теории и практике рыбной ловли.
Он в глубине души никогда не расставался с заветной мыслью написать руководство к ужению рыбы. Это должна быть своего рода энциклопедия ужения, повесть, наполненная чистейшей поэзией ужения и всем, что с ним связано. Каждая глава должна быть законченным рассказом о поплавках, клёве, рыболовах, реках, жерлицах, омутах и рассветах. Помимо практических знаний, в этой книге должна быть выражена прелесть русской природы.
Такую повесть Паустовский не написал, но многое из задуманного им находим в его рыболовных заметках «Несколько слов об ужении рыбы» (1948), «Осенние воды» (1950), «Черноморское солнце» (1951), «Великое племя рыболовов» (1952). Каждая из них в год написания впервые была напечатана в сборнике «Рыболов-спортсмен» издательством «Физкультура и спорт», а затем они вошли во все собрания сочинений писателя под общим заглавием «Памяти Аксакова».
Эти заметки — о многих разновидностях рыб и рыболовов, об осенней ловле, ловле зимой в маленьких лесных и луговых озёрах, в притоках рек и о том удивительном и ещё многими неизведанном мире природы, который окружает каждого рыболова.
Для Паустовского Чёрное море — одно из прекраснейших морей на земле. Ещё в детстве он впервые увидел его в Новороссийске, а в 1906 году, четырнадцатилетним мальчиком, в Одессе, где море ему показалось более приветливым и приятным, чем у берегов Кавказа. В начале 1920-х годов тогда ещё журналист Паустовский два года жил и работал в Одессе, у её выжженного солнцем морского побережья. Бывал здесь и в последующие десятилетия. В начале 1930-х в Севастополе писал свою художественную энциклопедию, повесть «Чёрное море», своеобразную «лоцию души» и одновременно «лоцию» по прекрасному, настоящий гимн морскому величию.
Необыкновенное, шестое, ощущение Паустовский назвал «чувством моря». Рыболовы были его учителями по части восприятия моря так, как они его знали и понимали в то время.
Кто же ловит по берегам Чёрного моря? В очерке «Разговор о рыбе» есть ответ: «Украинцы — знаменитые рыбаки из Збурьевки и Херсона, с Кинбурна и Одессы — потомки «потёмкинцев», вольнолюбивые и язвительные, смелые и полные достоинства, как английские шкипера. Греки из Балаклавы — листрогоны или пиндосы — воспеты многими писателями и поэтами. Кроме греков и украинцев, на Чёрном море ловят турки из Анатолии — коричневый и безропотный народ, украшающий свои фелюги, как невесту.
Черноморские рыбаки — особое племя, родственное левантийцам. Это смесь всех береговых племён и всей храбрости, воспитывавшейся веками у жителей моря. Жизнерадостность их рождена трудом, базарами и солнцем. Язык их сочен, как южные арбузы».
В этом же очерке, как и в других своих трудах, Паустовский обращается к теме рыбного и вообще биологического обилия Чёрного моря, исходя из его состояния, каким оно было при писателе и до него с античных времён. Вот выдержки из этого очерка.
«Хамса — обильная рыбка, живущая большими стаями. Весной эти стаи, похожие с самолётов на исполинские оловянные реки, льются мимо берегов Азова, Крыма и Одессы и застревают в узких бухтах.
Хамса — универсальная рыба. Её солят, маринуют, коптят. Из неё делают сардинки. Её маслянистый и солёный запах вызывает представление о черноморской весне, о Керчи, о городах, омываемых мутными волнами и уютных, как театральные макеты. Её свинцовый блеск сродни окраске миноносок.
Фирина идёт, как хамса, — серебряными Волгами, Дунаями, громадными движущимися полями. Когда она появляется в Одесском порту, все набережные заполняются семействами рыбаков и кошками. Семейства сообща ловят фирину сетями, похожими на исполинские зонтики. Сеть опускают в воду при помощи доморощенных блоков. Блоки визжат. Кошки воруют фирину и дичают от улюлюканья и побоев…».
В юбилейной в этом году рыболовной заметке «Черноморское солнце», давшей повод, хотя и не исчерпывающе, поговорить «за наше море», Паустовский вспоминает старый мол-волнолом в Одесском порту, где «в лужах вода была так прогрета солнцем, что попадавшие в неё креветки тотчас умирали. При этом они краснели, как крабы в кипятке.
Креветки сами по себе, конечно, не могли попасть в эти лужи. Их роняли туда рыболовы.
Креветок продавали в толстых бумажных фунтиках. У каждого рыболова торчало в кармане по два-три таких фунтика вместе с горстью маслин, куском брынзы и свежего арнаутского хлеба».
Писатель отмечает, что в морской ловле было много своеобразия и прелести. Он с поэтом Багрицким проводил на волноломе целые дни. Багрицкий научил его ловить на самолов — длинный шнур с несколькими крючками и тяжёлым грузилом на конце. Одесские рыболовы ловили только на белые серебряные крючки. На эти крючки морская рыба брала, по их словам, охотнее, чем на черные.
Ловля на самолов показалась писателю увлекательным делом.
«Попадались большие чёрные бычки — «кнуты», мелкая камбала — «глосса», барабулька, морские окуни и ерши, будто сделанные из одной колючей кости». Морские рыбы казались ему тогда загадочными.
«Они вырывались из глубины, трепеща, разбрасывая брызги, и падали на горячие камни волнолома, как существа из далёкого прохладного мира. Всё в них было удивительным — не только радужный блеск и странная окраска, но и острый свежий запах...
…Барабулька, блестящая, как новенькие серебряные монеты, тотчас лиловела на воздухе и покрывалась красными пятнами. Морские окуни переливались, как перламутр, тончайшими и туманными красками, заключёнными в морской воде, — от лазоревой до золотой и пурпурной.
…Однажды худой рыболов в вылинявшей турецкой феске вытащил морского петуха — очень редкую и самую причудливую рыбу на Чёрном море.
Петух лежал на молу и шевелил плавниками, разгораясь переливами синего цвета. Вокруг стояли толпой рыболовы и молча смотрели на чудесную рыбу.
Потом самый старый рыболов грек Христо подошёл к морскому петуху, осторожно взял его под жабры ... и бросил рыбу обратно в море. Это был старый рыбацкий обычай — всегда выпускать в море морских петухов. Они были слишком необыкновенны. Зажарить их и съесть казалось таким же кощунством, как если бы человек растопил печку картиной великого мастера».
В «Разговоре о рыбе» Паустовский отметил, что он ничего не сказал о чудесной рыбе — скумбрии, камбале, кефали, мотивируя тем, что это рыбы тёплых морей. Даже внешний вид ясно говорит об этом, — писал он, — много сиреневого, синего и густо-золотого цвета. Об обилии кефали читаем в его повести «Чёрное море»: «Весёлые рыбы — макрель, она же скумбрия, чирус, пеламида — уходят на зиму в Мраморное море».
Действительно, скумбрия рождалась именно там, в районе Принцевых островов, в феврале — марте. Отнерестившись, скумбрия заходила в апреле через Босфор в Чёрное море и откармливалась, главным образом, в его северо-западной части. Осенью она отправлялась на зимовку и нерест обратно в Мраморное море. В 1930-е годы скумбрия ловилась в больших количествах, причём основные места промысла размещались в северо-западной части Чёрного моря, в Одесском заливе, в районе Тендровской косы, напротив Тузловских лиманов и в других местах. Скумбрия — едва ли не самая ценная и любимая в народе рыба. О ловле её в Одесском порту Паустовский красочно и точно повествует в заметке «Черноморское солнце» так:
«Я хорошо помню один «великий скумбрийный день» на волноломе. Над морем лежал синий штиль. Сквозь утреннюю дымку проступал дофиновский берег. У него был цвет охры.
Солнечная тишина уходила от подножия мола на тысячи миль. ...Даже рыболовы, сидевшие с длинными своими «прутами», перестали покачивать ими в воде, заворожённые синевой и безмолвием.
Мы с Багрицким лежали на молу и смотрели на небо. Оно, казалось, неслось всё ввысь, к какому-то недостижимому зениту. Шнуры мы намотали на босые ноги. Бычки нетерпеливо дёргали за шнуры, но нам было лень подняться, нам было жаль нарушать сияние этого утра. Багрицкий вполголоса читал стихи Веры Инбер об одесской осени.
Внезапно всё сдвинулось и смешалось. Рыболовы схватились за удилища. Над водой, как залп из тысячи серебряных узких пуль, взлетела скумбрийная стая. Скумбрия разлеталась веерами, неслась потоками живых узких веретён. Тучи чаек налетали с открытого моря, шумя крыльями. Казалось, на волнолом несётся метель.
Тотчас все пруты во всю длину мола взвились, будто их подкинула высокая волна, и на конце каждой лески забилась и засверкала скумбрия.
Пруты подымались и опускались торопливо и непрерывно. По всему молу скакали тугие рыбы с синеватыми спинками. ...К волнолому шли, торопясь, шлюпки с новыми рыболовами. С берега долетали протяжные крики: «Скумбрия пойшла!» Там метались в отчаянии толпы одесских мальчишек, так называемых «пацанов». Они хотели попасть на волнолом, но их не брали в шлюпки.
Все корзины рыболовов были уже полны рыбой, а скумбрийные стаи всё ещё мчались под водой струящимся серебром».
«…После этого я потом часто ловил рыбу на Чёрном море, — далее пишет Паустовский, — в Балаклаве, Ялте, Коктебеле, в Сухуме и под Батумом, но ни разу больше я не видел таких несметных стай рыбы, как в это осеннее утро в Одессе... и такого чуть туманного штиля».
А в одесской повести «Время больших ожиданий» (1958) Паустовский рассказал и о том, как добывал мидии на Австрийском пляже (сейчас это контейнерный участок порта), на Большом Фонтане наблюдал, как по бортам наскочившего давным-давно на прибрежные скалы миноносца «Зантэ» уверенно карабкались на палубу крабы — погреться на склёпанных железных листах.
Среди биологического разнообразия моря писатель упоминает медуз, планктон, водоросли... И ещё: «Мёртвые коньки лежали на прибрежной гальке...».
«Скумбрийный период» в жизни Чёрного моря, совпавший по времени с «периодом Паустовского», продолжался до конца 1960-х годов. В 1970-е и 1980-е годы и другие виды, массовые в его времена, стали большой редкостью, некоторые вообще перестали встречаться. Морские коньки, например, попали в «Красную книгу» исчезающих видов. Все эти печальные события имеют свои причины, о которых много написано в специальной литературе и средствах массовой информации.
Паустовский не боялся выступать со статьями против произвола чиновников, бездумно разрушающих Природу, призывал беречь землю для будущих поколений, не отдавать её в руки опустошителей и невежд.
Возможно, вскоре мы, если ещё и сами будем экологически этичны, сможем с радостью повторить слова, завершающие рыболовную заметку Константина Паустовского «Черноморское солнце»:
«Но всё же будем благодарны Чёрному морю не только за его праздничность, блеск и пенный шум, но и за рыбную ловлю у его берегов. Она полна поэзии».
Светлана КУЗНЕЦОВА. Старший научный сотрудник музея К. Г. Паустовского