|
|
   |
В советские времена в Черноморском пароходстве была хорошая традиция: называть суда именами известных моряков.
В первые годы после окончания Великой Отечественной войны между Одессой и Херсоном ходил небольшой пассажирский пароход «Механик Звороно». Это было трофейное судно, которое пригнали из поверженной фашистской Германии. А названо было оно в честь старшего механика теплохода «Кубань» Дмитрия Ивановича Звороно.
В 1942 году «Кубань», подвергшись под Севастополем атаке фашистских бомбардировщиков, начала тонуть. Стармех Звороно, выбежав из заливаемого водой машинного отделения, увидел, что полубак, где находился матросский кубрик, завален обвалившейся мачтой. Из-под полубака валил дым, и оттуда слышны были крики заблокированных там матросов. Оттащив с трудом мачту, Дмитрий Иванович их освободил, крикнув: «Скорее к шлюпкам!», а сам вбежал в задымленный кубрик проверить, все ли из него вышли. Выскочить не успел. «Кубань» пошла ко дну.
В 1949 году, когда началась сталинская кампания «по борьбе с безродными космополитами» и из пароходства начали увольнять «инородцев» — болгар, поляков, греков, евреев, — «Механик Звороно» переименовали в «Славянск». Дмитрий Иванович был грек...
В середине прошлого века Черноморское пароходство начало получать большую серию судов, строящихся на Николаевском судостроительном заводе. Эти суда стали называть именами известных капитанов. Одним из первых в этой серии был теплоход «Капитан Плаушевский», названный в честь капитана пассажирского парохода «Пестель». Об этом пароходе в своей «одесской» повести «Время больших ожиданий» с большой теплотой писал К. Паустовский.
До войны «Пестель» ходил между Одессой и Батуми. А с началом войны был переоборудован в военный транспорт. Зимой 1943 года «Пестель» был торпедирован немецкой подводной лодкой. На борту парохода были раненые, которых вывозили из Новороссийска. И в этот роковой для старого парохода час капитан Плаушевский так организовал посадку в шлюпки своих пассажиров, что ни один из них не погиб. Погиб только сам капитан, не успев сойти со своего уходящего под воду судна...
В этой серии судов были имена капитанов — героев Великой Отечественной войны: «Капитан Кушнаренко», «Капитан Лев Соловьев», «Капитан Модест Иванов» «Капитан Баглай» и многих других. Вспомнив об этих судах, хочу рассказать о капитане, чье имя давно заняло достойное место в истории Черноморского пароходства. И когда в Украине появится свой торговый флот, уверен, его именем будет названо самое большое судно. Мой рассказ о капитане дальнего плавания, Герое Социалистического Труда, Киме Никифоровиче Голубенко.
Как и многие одесские мальчишки, с детства он мечтал стать моряком. Да и как было не мечтать о море, когда рос он на Большом Фонтане, рядом с морем, где каждое утро помогал отцу сталкивать в воду рыбачью шаланду. Подростком он уже умел ставить на шаланде парус, и каждый выход с отцом в море, даже когда шаланду захлестывали злые брызги волн, был для него праздником...
Когда началась Великая Отечественная война, ему исполнилось шестнадцать лет. Отец ушел на фронт. Он тоже рвался сражаться с ненавистным врагом, но все, что мог сделать, это рыть вместе с женщинами окопы, а позже, когда с приближением фронта Одесса начала готовиться к уличным боям, помогал строить на городских улицах баррикады.
В страшные годы фашистской оккупации он ушел к партизанам, скрывавшимися в одесских катакомбах. Был у них связным. А когда в апреле 1944 года Одесса была освобождена, получил повестку в военкомат. Он уже готов был отправиться на фронт, когда его, статного красивого парня, приметил у ворот военкомата, где собрались такие же, как он, призывники, военный моряк. Это был командир тральщика, который тралил в Одесском заливе немецкие мины. И уже через несколько дней, одетый во флотскую форму, Ким Голубенко вышел в море.
Демобилизовавшись, он пришел в Черноморское пароходство. Было это в 1946 году. И первым его судном в должности матроса был пароход «Тайгонос». Трудолюбивого парня, не боявшегося в шторм подниматься на мачту для замены перегоревшего топового огня, или при заходе в порт стоять на руле, четко выполняя команды лоцмана, приметил капитан. И когда на «Тайгонос» пришла радиограмма: «Послать лучшего матроса на курсы штурманов», капитан вызвал его и сказал: «Хоть и жалко тебя отпускать, но это твой шанс. Иди, учись!»...
Познакомился я с Кимом Никифоровичем на пароходе «Курск». Было это в 1949 году. На «Курск» я пришел кочегаром 2-го класса. А Ким Никифорович был там третьим помощником капитана. «Курск» только вышел из ремонта. Об этом ремонте я читал в газете «Моряк» и гордился, что попал на этот пароход. А писалось в газете о том, что «Курск», построенный в Англии еще в начале прошлого века, участвовавший в Первой мировой войне и всю Великую Отечественную войну проплававший по Черному морю, не раз попадая под бомбежки фашистских самолетов, был настолько изношен и стар, что инспекция Регистра СССР отказалась выдать ему документы на годность к плаванию. И «Курск» был поставлен на «мертвый якорь».
Капитан и стармех ушли на пенсию, старпом тоже поспешил уйти с обреченного на металлолом парохода, и молодой штурман К. Голубенко, успевший сделать на «Курске» несколько рейсов до вынесения этого «смертного приговора», оставшись за старшего, не смог смириться с тем, что пароход не выйдет больше в море. Организовав из палубной и машинной команд ремонтную бригаду, Ким Никифорович принялся за ремонт «Курска». Голодной зимой 1949 года, работая по 10—12 часов в промерзших трюмах и в холодном машинном отделении, моряки отремонтировали пароход, и, получив документы на годность к плаванию, «Курск» еще не один год совершал рейсы по Черному морю, завоевывая в социалистическом соревновании судов Черноморского пароходства переходящий Почетный вымпел, который гордо нес на своей мачте.
Помню страшную штормовую ночь под Новороссийском. Уголь был плохой, и пар, несмотря на все наши старания, еле держался в котлах.
И тут в кочегарку прибежал Ким Никифорович.
— Ребята! — закричал он. — Нас сносит на камни! Пар давайте, пар!
Выхватив у кого-то из кочегаров лопату, он распахнул топку котла и стал швырять в нее уголь.
Стрелка на манометре, указывавшая давление пара в котлах и дрожавшая на цифре 10 кг, поползла вверх. И Ким Никифорович бросил лопату лишь тогда, когда стрелка дошла до «марки», остановившись у красной черты на цифре 15.
Плавая на «Курске», Ким Никифорович заочно закончил высшее мореходное училище и в 1953 году, получив диплом капитана дальнего плавания, уехал в Польшу, где строились для Черноморского пароходства углерудовозы, которых ставили на рудно-угольную линию Одесса — Мариуполь — Поти — Одесса. Перегнав на Черное море несколько таких судов, он остался работать на одном из них и за свой самоотверженный труд на этой нелегкой линии был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
В 1960 году, когда на Николаевском судостроительном заводе имени Носенко началось строительство большой серии океанских турбоходов, Ким Никифорович был назначен председателем комиссии по наблюдению за их постройкой. А в 1961 году, когда после полета в космос Юрия Гагарина его именем был назван очередной турбоход, Ким Никифорович стал на этом судне капитаном.
Я встретил его на Приморском бульваре, когда он вернулся из первого, как он сказал, «гагаринского», рейса. Я думал, поздоровавшись, он пройдет мимо. Но не таким человеком был капитан Голубенко.
В те времена на бульваре, напротив гостиницы «Лондонская», стоял пивной ларек, и, увидев меня, Ким Никифорович тут же пригласил на кружку пива. А, закурив, стал рассказывать о прошедшем рейсе. «Юрий Гагарин» был в Индонезии, Сингапуре, Японии, и везде, где швартовался турбоход, у его борта, как рассказывал Ким Никифорович, собирались толпы людей, фотографировавших судно и восторженно кричавших: «Гагарин! Гагарин!».
Настал 1962 год. Год Кубинского кризиса. Американский военный флот блокировал Остров Свободы, как называли восставшую против американского диктата Кубу газеты СССР, и где американские разведывательные самолеты обнаружили тайно завезенные на Кубу и нацеленные на США советские ракеты. И вот, когда на всех континентах с тревогой следили за развитием событий, которые могли привести к третьей мировой войне, и когда в результате американской блокады ни одно судно не могло подойти к мятежному острову, население которого начало испытывать нехватку продовольствия, из Одессы в Гавану вышел «Юрий Гагарин». В его трюмах было двадцать тысяч тонн продовольствия. Об этом рейсе Ким Никифорович рассказывал на собрании городской общественности во Дворце моряков.
Рейс проходил так. Как только из Средиземного моря вышли в Атлантический океан, увидели на горизонте идущий параллельным курсом авианосец. А вскоре над мачтами «Юрия Гагарина» начали проноситься военные самолеты с опознавательными знаками США. Уходя за горизонт, они возвращались снова, проносясь над судном так низко, что от угрожающего рева их моторов закладывало в ушах.
Авианосец со своей эскадрильей сопровождал «Юрия Гагарина» почти до самой Кубы. И все это время Ким Никифорович почти не покидал капитанский мостик. Этот назойливый конвой мог в любую минуту доставить советским морякам большие неприятности. А на подходе к Гаване «Юрия Гагарина» встретили американские военные корабли. Один из них начал быстро приближаться, подняв сигнал: «Требую остановиться!»
— Что будем делать? — спросил Кима Никифоровича стоявший рядом с ним на мостике старпом.
— А ничего. Как идем полным ходом, так и будем идти. Только пошлите на бак боцмана, пусть вооружит пожарный шланг и даст в воздух мощную струю. Они подумают, что это у нас какое-то неизвестное им оружие и отстанут.
Идею капитана тут же выполнил боцман Виктор Куреной. Примчавшись на бак, он раскатал пожарный шланг, поднял вверх его ствол и, когда по звонку старпома в машинном отделении включили пожарный насос, мощная струя воды рванула в воздух, явно озадачив американцев. Сбавив ход, они начали отставать.
На восемнадцатые сутки после выхода из Одессы «Юрий Гагарин» пришел в Гавану. На переполненном кубинцами причале его встречал вождь кубинской революции Фидель Кастро. А по возвращении в Одессу Ким Никифорович был вызван в Москву и приглашен в Кремль. Его доклад о прорыве «Юрием Гагариным» американской блокады Кубы слушал глава Советского правительства Н. Хрущев. Обняв после доклада капитана, он лично вручил ему Золотую звезду Героя Социалистического Труда и орден Ленина.
Там же, в Кремле, Ким Никифорович познакомился и с самим Юрием Алексеевичем Гагариным, и, выйдя из Кремля, они вместе сфотографировались на Красной площади...
Вернувшись из Москвы, Ким Никифорович был назначен капитаном самого большого в то время балкера «Ялта», предназначенного для перевозок зерна из Австралии, США и Канады в Советский Союз. А в 1977 году он стал работать капитаном-наставником. И многие капитаны, вынужденные сегодня плавать под чужими флагами из-за отсутствия в Украине торгового флота, хорошо помнят своего наставника, дававшего им путевки в большое море.
В 1980 году Ким Никифорович был избран депутатом Одесского горсовета. А в 1985 стал председателем Ассоциации черноморских капитанов. Он был хорошо известен и в зарубежных морских кругах, представляя Черноморское пароходство на международных конференциях по морскому праву и по спасению человеческой жизни на море. Его неоднократно приглашали переехать в Москву, работать в Министерстве морского флота. Но он говорил: «Одессе не изменю никогда!»
В 1986 году по инициативе Кима Никифоровича был создан Центр по обучению моряков борьбе за живучесть судна. Для этой цели руководством пароходства был выделен теплоход «Лесозаводск», который под командованием Кима Никифоровича пошел в Турцию на переоборудование. А по возвращении в Одессу Ким Никифорович остался работать на «Лесозаводске» капитаном, передавая молодым морякам свой богатый опыт выживания в море в чрезвычайных обстоятельствах.
Его всегда отличало особое уважение к простому человеку, будь то матрос или судовая уборщица. И всегда боролся он с тупостью и безобразием различных чиновников, наживая среди них немало врагов...
В 1998 году, когда в результате развала пароходства я, как и многие моряки, остался без работы, Ким Никифорович, встретив меня в городе, вдруг сказал:
— Мне на «Лесозаводск» нужен стармех. Пойдешь?
И тут же добавил:
— Правда, зарплату нам не платят. Так что, решай.
В ответ я кивнул и на следующий день приступил к своим обязанностям.
Но долго поработать с Кимом Никифоровичем мне не довелось. Вскоре он заболел и умер. Похоронен он на 2-м Христианском кладбище. И когда я прихожу его навестить, с памятника, где он изображен в полный рост, мне улыбается капитан Ким Голубенко, которого я знал много лет и который всегда, не только для меня, но и для многих моряков, был примером.
А когда прихожу на Приморский бульвар, с которого виден стоящий в Арбузной гавани «Лесозаводск», где и сегодня работает центр по обучению моряков борьбе за живучесть судна, мне кажется: это еще один памятник Киму Никифоровичу Голубенко, который всю свою жизнь был беззаветно предан родному городу и морскому делу.
Аркадий Хасин