|
|
   |
Автору приятно сознавать, что и сегодня, через 16 лет после выхода в свет книжки документальных новелл «Призьба Посмiтного», интерес к ней не ослабевает. Между тем, написаны новые разделы, которыми пополнится «Призьба Посмiтного» во втором издании, уже после присуждения автору Всеукраинской литературной премии имени Макара Посмитного.
В тот вечер Макар Анисимович вернулся домой не так, как всегда, а когда еще и солнце не село. Палажка заметила, что был муж каким-то торжественным.
— Слухай, мой, — наклонился он к жене, — в субботу поедем в Одессу. Звонил первый секретарь обкома и пригласил на свадьбу. Дочку замуж выдает...
— Да что же я там буду делать среди начальства? — Палажка вопросительно посмотрела в глаза мужу. — Не запоешь свадебную, не попляшешь по-нашему, по-селянски...
— Надо! — коротко ответил Макар Анисимович. — Я уже с членами правления согласовал, какие подарки повезем.
В пятидесятые годы в Одессе довольно часто меняли первых секретарей обкома. Осенью 1954-го в самую большую в Украине область приехал руковдить Алексей Епишев. Он имел большой опыт: до войны занимал высокие партийные должности, во время войны в звании генерала преодолевал фронтовые дороги до самого Берлина. Понимал, кстати, значение печати в осуществлении своих планов на новом месте, потому после ознакомления с положением дел на Одесщине собрал, можно сказать, за чашкой чая всех местных журналистов. Вел разговор просто, доверительно, и это приятно поразило газетчиков. На страницы одесских изданий выплеснулись хорошие впечатления от встречи с новым первым. О Епишеве люди заговорили с уважением и надеждой...
Не обошло это и преподавателей и студентов института холодильной и пищевой промышленности, тем более, что в стенах вуза появилась новая студентка — Людмила Епишева, Люся. Вела она себя скромно, не сторонилась студенческой компании и очень быстро очаровала однокурсника Николая Журавлева, приехавшего учиться аж из Сибири, из далекого Омска.
У Николая был друг — одессит Георгий Терзиев, с ним сибиряк делился всеми своими тайнами и планами. И вот через несколько месяцев, после многих и многих свиданий с Люсей, которой также пришелся к сердцу Николай, он признался Георгию:
— Хочу предложить Люсе руку и сердце...
— А ты хорошо подумал? — прямо спросил Терзиев. — Воспитанник детского дома и вдруг — зять первого секретаря обкома партии, да еще какого!
Журавлев тряхнул шевелюрой:
— Да мы же любим друг друга!
Как и о чем говорила Люся с отцом, никто не знает. Главное, что он дал согласие на брак.
Свадьбу играли на даче первого секретаря обкома партии на 16-й станции Большого Фонтана. Общество собралось отборное, а в нем и Макар Анисимович с Палажкой. Не забыла, между прочим, Люся и студентов-однокашников. Был на свадьбе, разумеется, и Георгий Терзиев (будущий директор Одесского комбината пищевых концентратов) со своей невестой. Провозглашали тосты, кричали «Горько!». Потом танцевали, пели.
Захмелев, затянула свадебную сельскую Палажка. Это очень понравилось отцу невесты. Он вместе с Макаром Анисимовичем отбирал пластинки из мягкой пластмассы и подавал парню, стоявшему у электропроигрывателя.
Когда Макар Анисимович сел на свое место, Палажка спросила:
— А не сплясать ли мне еще свадебный танец на рогачах?
— Здесь нет рогачей! — рассердился Посмитный.
— Я бы, танцуя, пела: «Якби такi нiжки мала, то я б ними чеберяла, як той зайчик-чеберяйчик!» — не унималась Палажка.
— Не мешай, — остановил ее муж. — Я думаю о том, что скажу, когда будем дарить...
Обращаясь к молодым, Посмитный сказал:
— Обдаровуємо мы вас, Людмила и Мыкола, то есть я и Палажка, тысячей карбованцев каждого и двумя центнерами нашей золотой кукурузы, вы же пищевики, чтобы, значит, золотые горы могли не только обещать, но и насыпать!
Посмитному аплодировали. Слышали ли те рукоплескания курортники за оградой дачи, трудно сказать: ведь весь квартал плотно окружили переодетые милиционеры и кагэбисты.
Молодые окунулись в медовый месяц с пожеланиями иметь кучу детей и ворох счастья. И все, видимо, так и было бы, если бы Людмилиного отца буквально через несколько месяцев не назначили послом в Румынию — к капризному самостийнику в коммунистическом движении Николае Чаушеску.
Сначала Епишев поехал сам. Со временем и дочке с зятем захотелось пожить за границей, в Бухаресте. Органы, упаси Боже, не имели ничего против, но порядок есть порядок, революционную бдительность никто не отменял: надо было проверить будущих путешественников до седьмого колена.
У самой Люси все, ясное дело, оказалось в ажуре. А вот у Николая в родословной нашли такое... В ответе на запрос относительно Журавлева из Омска сообщали: его родители-дворяне жили до революции и после нее в Петербурге — Петрограде — Ленинграде, а после убийства Кирова, по приказу Сталина, вместе с детьми были выселены в Сибирь, где вскорости и умерли. Детей, в частности, и Николая, отправили после их смерти в детский дом.
Ага, зять скрыл свое вражеское классовое нутро! Вероятно, так мысленно восклицал посол, когда ему доложили о тайном, которое стало явным. По крайней мере, поступил он потом именно в духе классовой ненависти: потребовал от дочки развестись с коварным мужем. Мол, что у тебя может быть общего с этим дворянским отпрыском? И знаешь ли ты, какие планы он вынашивает? Короче, билеты на самолет уже есть (разговор происходил в Киеве). Смотаешься с моим помощником в Одессу, и там все оформят в одно мгновение...
Так и случилось. Люся плакала. Плакал и Николай. Но Москва слезам не верила. Это издавна весь мир знал...
Когда слух о том, чем закончилась «дворянская» любовь, дошел до Макара Анисимовича, он скрыл неприятную новость от своей жены Палажки.
Жизнь тем временем не останавливалась. Вскорости Посмитного снова пригласили на свадьбу, только уже у себя, в селе Расцвет. Знаменитые дед и баба желали молодым доброго здоровья и хороших детишек, одаривали. Палажка с радостью смотрела, как одна молодуха, высоко подобрав подол платья, танцевала на сложенных крест-накрест рогачах «зайчика-чеберяйчика» и толкала Макара Анисимовича в бок:
— Мой, а ты помнишь, как мы у Епишева гуляли на свадьбе? Эх, жаль, не разрешил ты мне тогда поплясать на рогачах... А теперь уже поздно.
Борис Дубров.
Перевод с украинского