|
|
   |
В этом очерке я хочу рассказать о простом одессите, человеке удивительной судьбы, чей ратный труд тоже способствовал Победе.
Познакомился я с ним, работая одно время на пассажирском теплоходе «Украина». Я был 2-м механиком. Он — ремонтным. Звали его Юзеф Маркович Штейнберг. И была у него кличка — Тарантелла.
В те времена, а было это в шестидесятых годах прошлого века, моряки заграничного плавания привозили в Одессу настенные итальянские коврики. Изображены на них были львы, тигры, олени и был сюжет «Похищение», где свирепый джигит увозил на горячем скакуне перепуганную невесту. Но больше всего на Одесском толчке, где жены моряков продавали эти коврики, у покупателей пользовался успехом сюжет «Тарантелла». Там черноокая красавица в окружении уличной толпы танцевала под аккомпанемент мандолины этот народный итальянский танец.
Так вот. Ремонтный механик «Украины» получил свое прозвище потому, что, будучи во время войны контужен, он, если нервничал, начинал дергаться всем телом, словно исполнял какой-то танец. За этот недуг судовые остряки и прозвали его Тарантеллой.
Ходил Юзеф Маркович всегда в грязной робе и даже обедал не в кают-компании, как полагалось ему по должности, а на корме, на швартовных кнехтах. Из-за избытка ремонтных работ («Украина» была уже не первой молодости) помыться и прийти в кают-кампанию на обед вместе с другими механиками и штурманами у него просто не хватало времени.
Но в праздничные дни, на 1 Мая или на День Победы, когда в музыкальном салоне теплохода собирался на торжественное собрание экипаж, Юзеф Маркович приходил в парадном кителе с поблескивающими на груди медалями — «За оборону Одессы», «3а оборону Севастополя», «За отвагу» и «За взятие Берлина».
Все знали, что во время войны на подступах к Одессе воевал он в морской пехоте, защищал потом Севастополь, а при отступлении из Севастополя советских войск попал в плен.
Как еврей он был бы фашистами расстрелян. Но его спас командир его роты, капитан-лейтенант Воробьев. А случилось это так. 3 июля 1942 года Советское информационное бюро сообщило об оставлении советскими войсками Севастополя. Но и после этого дня дорога к Камышовой бухте, где шла посадка на корабли, была запружена отходящими войсками. Вместе с армией покидали осажденный город и многие его жители. И над всей этой огромной массой людей с ужасающим ревом носились фашистские самолеты, беспрерывно стреляя из пулеметов и сбрасывая бомбы. Раненых, наскоро перевязав, тащили на себе. А убитых оставляли в придорожных кустах.
А потом появились немцы. В Камышовой бухте от прямого попадания бомбы горел танкер. Дым сносило ветром на берег. И в этом дыму, выкрикивая резкие слова команд, бегали немецкие солдаты, выстраивая пленных в колонны. Их повели назад, в Севастополь. Падавших от изнеможения людей ударами прикладов винтовок в спины заставляли вставать. А тех, кто не мог, пристреливали на месте.
Недалеко от Севастополя колонну, в которой был Юзеф Маркович, остановил ехавший в открытой машине немецкий генерал. Подозвав сопровождавшего пленных очкастого офицера, он что-то сказал ему и поехал дальше. И тут же офицер, поправив очки, прошелся вдоль колонны и на ломаном русском языке приказал:
— Комиссарам и евреям выйти из строя!
Колонна стояла неподвижно.
— Выйти из строя! — повторил офицер. — Кто не выйдет, выведем силой!
Тогда вышел из строя комиссар полка в окровавленной тельняшке и, ударив себя в грудь, прохрипел:
— Стреляй, гад!
К комиссару подбежали двое солдат и, заломив ему руки, оттащили в сторону.
За комиссаром вышли из строя несколько евреев.
Юзеф Маркович хотел уже сделать шаг вперед, но стоявший рядом капитан-лейтенант Воробьев шепотом приказал:
— Стой! — И еле слышно добавил: — На еврея ты не похож. А документ у меня для тебя есть.
А потом... прозвучали несколько автоматных очередей и колонна по команде «Шагом марш!», оставив валяться в пыли расстрелянных товарищей, двинулась дальше...
В Севастополе их загнали в какой-то обгоревший барак. И там капитан-лейтенант Воробьев, когда улеглись они с Юзефом Марковичем на земляном полу, дал ему краснофлотскую книжку убитого в последнем бою ротного пулеметчика Телегина. Этот пулеметчик был земляком Воробьева, были они родом из Воронежа, и накануне боя пулеметчик попросил капитан-лейтенанта в случае своей гибели переслать эту книжку его матери. Фотография в книжке была залита кровью. Так что Юзеф Маркович без всякой опаски стал Федором Петровичем Телегиным.
Из Севастополя их погнали в Николаев. Там они работали на восстановлении Варваровского моста через Буг, взорванного советскими войсками при оставлении города. А потом по просьбе румынского командования группу военнопленных, в которой был и Юзеф Маркович, немцы передали румынам. Тем тоже нужны были дармовые рабочие руки.
И тут снова произошло событие, резко изменившее его судьбу.
За Бугом начиналась Транснистрия. Оккупированная румынами территория, где верное союзу с Гитлером румынское правительство организовало, по примеру гитлеровской Германии, еврейские гетто и концлагеря. И когда советских военнопленных гнали через Доманёвку, известную своим концлагерем, им повстречалась группа идущих на работу евреев, подгоняемых плетками полицаев. И вдруг из этой группы раздался женский кик:
— Ой, это же Юзик! Юзик Штейнберг!
Вздрогнув, Юзеф Маркович обернулся и узнал в кричавшей женщине соседку, жившую до войны с ним в одном дворе, Маню Файнберг.
Конвоировавшие пленных румыны, не понимая по-русски, не обратили на этот крик внимания. Но полицаи, гнавшие на работу евреев, быстро разобрались в ситуации. Один из них подбежал к румынскому капралу и, ткнув плеткой в Штейнберга, заорал:
— Шо ж вы жида ховаете? Це ж жид! Жидан!
Так избитый, окровавленный Юзеф Маркович стал узником Доманёвского концлагеря...
Позже он мог бы только благодарить ту Маню за свое разоблачение. Потому что судьба советских военнопленных, объявленных Сталиным предателями Родины, была ужасна. Даже те, кто дожили в фашистских концлагерях до освобождения, были сосланы с клеймом «изменников Родины» на Колыму, откуда мало кто из них вернулся домой.
Но тогда...
28 марта 1944 года советские войска, форсировав Буг, освободили узников Доманёвского концлагеря, и вскоре Юзеф Маркович, обмундированный в солдатскую гимнастерку, с вещмешком за плечами и винтовкой в руках, снова стал воином Красной армии.
Тяжело ранен и контужен он был в последние дни войны на улицах Берлина, когда из какого-то окна в него выстрелили фаустпатроном. А демобилизовался в конце 1945 года, выписавшись из госпиталя. Так закончилась его одиссея, начавшаяся, как и для миллионов советских людей, 22 июня 1941 года...
На «Украине» в подчинении Юзефа Марковича была бригада мотористов, выполнявшая всевозможные ремонтные работы.
В море в течение дня его можно было видеть то на мостике меняющим проржавевшие гнезда бортовых огней, то в машинном отделении, где он разбирал со своей бригадой вышедший из строя какой-нибудь насос, а то на корме, где он нагревал в кузнечном горне стальную болванку, чтобы здесь же, на наковальне, отковать из нее заготовку, из которой токарь вытачивал для вышедшего из строя насоса новую деталь.
В машинное отделение, в случае отказа какого-нибудь механизма, могли вызвать его и ночью. А утром, наскоро выпив в кают-компании чаю, он уже мчался по вызову пассажирского помощника капитана в чью-то пассажирскую каюту выяснять, почему в умывальнике нет горячей воды...
Но была у Юзефа Марковича одна слабость. Он любил рассказывать о войне. И неважно, кто были его слушатели, — пассажиры каюты, в которой он ремонтировал умывальник, судовой парикмахер, когда он забегал к нему постричь свою рано поседевшую голову, или собравшиеся на перекур на корме матросы. Оборона Одессы, Севастополя, плен, пережитое в Доманёвском концлагере, дальнейшее участие в боях на территории Польши, Германии, ранение при взятии Берлина — все это жило в нем и требовало выхода.
Но вот пришел как-то на «Украину» новый матрос. Фамилия его была Злобарь. Фамилия подходила ему. Цыгановатый, с маленькими злыми глазками, он в первом же рейсе успел перессориться с другими матросами, а услыхав на перекуре рассказ Юзефа Марковича о боях при обороне Севастополя, грубо перебил его:
— Чего врешь? Откуда ты это знаешь? Разве евреи воевали? В Ташкенте отсиживались!
Лицо Юзефа Марковича свела нервная судорога. Задергавшись всем телом, он бросился на обидчика.
Его схватили, отвели в сторону, стали успокаивать. А он, вырываясь, хрипел:
— Повоевал бы с мое!
С того дня его словно подменили. Он замкнулся в себе. Ни с кем не разговаривал. Только работать стал более остервенело...
Как-то летом, при отходе из Одессы, сел на «Украину» отставной полковник, Герой Советского Союза Маклаков. Ехал он в Сочи, в санаторий для ветеранов Великой Отечественной войны.
Капитан «Украины» Илья Яковлевич Лукьяненко, сам воевавший в морской пехоте, всегда, когда на теплоход садились такие пассажиры, как Маклаков, просил их выступить перед экипажем, рассказать о боевом пути. Попросил он об этом и Маклакова. Тот согласился, и в назначенное время послушать Героя Советского Союза в музыкальном салоне собрались свободные от вахт члены экипажа. Ремонтного механика с его бригадой не было. Они в это время ремонтировали вышедший из строя один из дизель-генераторов.
Поздоровавшись с моряками, Маклаков сказал:
— Капитан попросил меня рассказать о моем боевом пути. Такой рассказ занял бы много времени, так как я кадровый военный, и для меня война началась еще до Великой Отечественной, когда я совсем молодым лейтенантом в 1939 году воевал на Халхин-Голе с японцами.
Что же касается Великой Отечественной войны, то расскажу такой эпизод. Было это уже на территории Германии. После тяжелых наступательных боев моя часть расположилась на отдых в небольшом немецком городке. Утром, когда я умывался, позвонили из штаба дивизии с приказанием явиться к командиру дивизии. Наскоро собравшись, я сел в «Виллис», взяв с собой бойца охраны, и поехал в соседний городок, где расположился дивизионный штаб. По дороге нам встретилась колонна пленных немцев. Ее конвоировали два наших молоденьких солдата.
Когда «Виллис» поравнялся с колонной, неожиданно один из немцев вырвал из рук конвоира винтовку и направил на меня. Секунда, и я перед вами сейчас не стоял бы! На мое счастье, сидевший за мной в «Виллисе» боец охраны опередил немца, успев дать по нему автоматную очередь. Так я остался жив. Кстати, он ваш земляк. Одессит. Защищал Одессу, Севастополь, попал в плен. Был в Доманёвском концлагере. А потом вместе со мной дошел до Берлина...
— Так то ж наш Тарантелла! — вскочив со стула, закричал боцман.
— Что за Тарантелла? — удивленно спросил капитана Маклаков.
— А это так в шутку называют нашего ремонтного механика, — смущенно ответил капитан и спросил сидевшего в первом ряду стармеха: — А где Штейнберг?
— Сейчас позову.
Встречу двух ветеранов войны, которая произошла в тот день в музыкальном салоне теплохода «Украина», описать трудно. Но с того дня Тарантеллой Юзефа Марковича никто больше не называл...
Аркадий Хасин