|
|
   |
Есть люди, на первый взгляд, ничем особым не примечательные. Живут себе, не выделяясь, не привлекая внимания. А присмотришься внимательнее — их судьбы, словно зеркало эпохи, вместили в себя столько событий и переживаний, что хватит на несколько других жизней.
К таковым можно отнести Станислава Андреевича Корчинского. В 1935 году 25-летним молодым человеком пришел он строить ударный объект пятилетки — крекинг-завод. Потом армия и война с Финляндией. Демобилизовался, вернулся на родное предприятие — и снова война, еще более страшная и жестокая. Остался в эвакуации, а после освобождения города от оккупантов ушел с Советской Армией бить врага дальше. Освобождал Бухарест, Сегед, Годонин, Брно, за что был удостоен государственных наград и благодарностей Верховного Главнокомандования. Добили фашистов в их логове, но домой возвратиться не удалось: судьба отправила его в другую сторону — на Дальний Восток. Пришлось еще повоевать, теперь с Японией.
Три войны, ранения, награды, смерть товарищей... Он выжил. Выжил и вернулся домой, на свой завод. Вот его рассказ.
— Завод наш я строил дважды (и один раз разрушал). Так уж получилось. Жил на Шкодовой горе, неподалеку, поэтому, когда началось большое строительство, устроился плотником. Но уж очень привлекали меня автомобили...
Шел 1935 год, автомобиль уже не был редкостью, но все-таки шоферская профессия казалась особой, романтичной. Закончил вечерние курсы водителей, получил права. Доверили мне сначала «полуторку». Потом пересел за ЗИС-5, а когда появился у нас автобус ЗИС-110, стал возить людей. Но началась война с финнами, и меня призвали в армию.
Молодые мы тогда были, дурные. Думали, что война — веселое приключение, а оказалось — горе. Запомнились стылые северные морозы, непривычные для южного человека. В страшное положение мы попали под Выборгом, когда финны, отступая, взорвали дамбу и войска затопило. А самое жуткое — женщины-снайперы. Они прятались на деревьях и отстреливали нас, как в тире. Поначалу командный состав внешне отличался от красноармейцев. Солдаты были одеты в шинели, а командиры в полушубки. А как начали финки их косить (светлый полушубок — отличная мишень), так все быстро переоделись в шинели. Домой я вернулся без иллюзий. Уже имел понятие, что война страшное зло. Но нас не спрашивают, и война меня еще долго не отпускала.
h2>Запад
— В военкомате, куда мы с товарищами пошли в первые дни Великой Отечественной, нас троих — Фричеля, Шлычкина и меня — закрепили за заводом. Сказали, что наш фронт здесь, необходимо срочно эвакуировать предприятие.
Пришлось собственными руками разрушать то, что построил. Сколько сделал ходок с оборудованием на станцию, не сосчитать. Возил аппаратуру, насосы, котлы, арматуру. А после того, как железнодорожные пути были разбомблены, все, что не успели вывезти, приводили в негодность, так как ничего нельзя было оставлять врагу.
Эвакуироваться не успел. Кто-то донес, что я состоял в комсомоле, и меня арестовали. Отвезли на Слободку, били... Еле выжил.
Когда пришли наши, попал в 243-ю стрелковую дивизию, в составе которой прошел всю оставшуюся войну. Занимался привычным делом возил снаряды, технику, другие грузы. Но нередко случались ситуации, когда приходилось бросать баранку и браться за автомат. Вспоминается форсирование Тисы в районе венгерского города Сегеда. Враг сильно сопротивлялся. Тогда в бой бросили все резервы — и артиллеристов, и шоферов, и музыкантов. Сначала мы построили понтонную переправу. Только вышли на мост, как бомба угодила аккурат в середину. Весь личный состав ушел под воду. Хорошо, что я из Одессы, плавать с детства умел. Но в обмундировании, с оружием, в холодном октябре, под огнем противника и мне с трудом удалось выбраться на берег. А сколько было тех, кто и плавать-то не умел... И снова топоры в руки, снова строим мост, снова в атаку... В этом бою меня ранило в голову.
Румыния, Венгрия, Германия, Чехословакия — куда меня только не заносило. А 8 мая, в день моего рождения, как подарок, война закончилась.
Но оказалось, что не для всех.
«Куда едем?» — спрашивали мы начальство, когда колонну отправили в глубь страны. «В Москву, отдыхать», — посмеивались офицеры.
И действительно, добрались до Москвы. День стоим, два, три... Такой отдых, понимаете, как-то не очень радовал. Но неопределенность длилась недолго: погрузили наши машины на платформы и отправили на Дальний Восток. Добрались до монгольского города Чойбалсана, а дальше железнодорожного пути нет. Что ж, не привыкать, — сели за руль и своим ходом преодолели 2 тысячи километров до Хинганского хребта. Дальше хуже: с гор стекает вода, не проехать. Опять за топоры, рубили деревья и мостили дорогу. Но дошли до места, где ни шанцевый инструмент, ни самый мощный буксир не поможет, — голые скалы. Тогда машины погрузили на лебедки и переправили через хребет. И сразу в бой, отдыхать было некогда. В первый же день из тринадцати танкеток в расположение части вернулась лишь одна. Тяжелые танки тоже атаковали без малейшего успеха. Японцы закопались в гранитных горах и были неуязвимы. Что делать? Выход нашелся: в воздух поднялись самолеты, но не с бомбами, а с бочками с бензином. Сколько его пошло на эту операцию, не знаю, но впечатление было такое, что вся земля в округе им пропиталась. И когда началась уже настоящая бомбежка, запылало вокруг все. Это сейчас легко вспоминать, а тогда, внутри настоящего огненного ада, было страшно. Потом довелось участвовать в других боях, но этот я запомнил на всю жизнь.
Домой добирались тем же маршрутом: на лебедках через Хинганский хребет, затем своим ходом до Чойбалсана, и вдруг остановка — не грузят, и все. Заволновались ребята: неужели снова пошлют воевать? Вот повезло тем, кто уехал домой на день раньше нас! А оказалось, что предыдущий эшелон с демобилизованными диверсанты пустили под откос в Байкал. Такое вот везение.
Наконец добрался-таки я до дому. Вместо завода руины, всюду разрушения. Но жизнь кипит: люди разбирают завалы, что-то копают, расчищают, восстанавливают. Зачем искать что-то на стороне, когда рядом родное? Стал я строить завод второй раз. И снова привычное дело — возить оборудование, грузы, людей. Так и осталась у меня в трудовой книжке одна-единственная запись.
Анатолий Мазуренко