|
|
   |
Неоднократно мне приходилось слышать высказывания о том, что возврат к описанию трагических событий времен оккупации Одессы исчерпал себя, ничего нового читатель не узнает, и не нужно поднимать эту тему вновь. Думаю, что это неправильно по двум причинам. Во-первых, далеко не все имена порядочных и мужественных людей, проявивших себя в то время, известны, а они этого заслуживают. Во-вторых, и теперь есть разные люди с разным внутренним отношением к подобным вещам. Я не говорю об единомышленниках подлецов — они этого не стоят. Но для того, чтобы помочь нормальным людям отвлечься от сегодняшних непростых житейских проблем и задуматься, определиться, дать свою оценку, нужны факты, и о них надо рассказывать.
О трагедии одесских евреев, оставшихся в оккупированной в октябре 1941 г. Одессе, написано много книг, статей, воспоминаний. Одной из последних вышла книга «Помни! Не повтори!» Леонида Дусмана, который одиннадцатилетним мальчиком пережил ужасы лагеря смерти в Доманёвке. Приведённые в ней свидетельства участников страшных событий тех лет невозможно читать без комка в горле.
Эту книгу с дарственной надписью автора я показал моему товарищу и однокурснику Аскольду Фёдоровичу Назаренко, профессору политехнического университета. Неожиданно для меня тема оказалась ему достаточно близкой. Он вспомнил и рассказал о нескольких случаях, о которых слышал от матери и бабушки.
До войны Аскольд жил на Пересыпи на улице 1-й Ильичёвской (ныне Лузановская) в доме № 56, который все называли домом Ивановых, т.к. он был населён многочисленными членами этой большой родни. Мать Аскольда, Зинаида Ивановна, была одной из них.
Аскольд показал мне место, где стоял их дом. От него осталась только часть кирпичной стены, а рядом и теперь растут три тополя, памятные ему с детства. Потом мы зашли к живущему поблизости родственнику Аскольда — Валентину Ивановичу Гринюку. Там нас уже ждали его жена Евгения и двоюродная сестра по матери Лиля Иванова, о которой речь впереди. Мои собеседники, уточняя и дополняя друг друга, несколько часов вспоминали рассказы своих родителей о том, что происходило в доме Ивановых и соседних домах в то страшное время.
Один из Ивановых, Василий Иванович, живший тогда около «Привоза», в Новощепном ряду (затем — ул. Эстонская), был женат на еврейке Сарре. После прихода немцев и румын он не без оснований стал опасаться, что соседи по дому выдадут её и их шестилетнюю дочь Аллу. Поэтому Василий ночью привёз Сарру в дом Ивановых к своему двоюродному брату Юрию и попросил спрятать её, а дочь скрытно вывез к дальним родственникам в деревню Протопоповку, пообещав вернуться за женой через некоторое время.
Юрий Васильевич и его жена Маруся спрятали Сарру в дверной нише между двумя комнатами, загородив её с другой стороны шкафом. Потом Сарра перешла в такую же нишу в комнате матери моей собеседницы Лили — Надежды Ивановны Ивановой (в девичестве Богачук). Туалет был во дворе, и только ночью она могла тайком туда выходить. Риск был велик, и родственники это хорошо понимали — ведь за укрывательство евреев оккупанты грозили каторжными работами. А у Надежды Ивановны уже тогда было трое детей.
О том, что прячут еврейку, через несколько дней стало каким-то образом известно не только в доме Ивановых, но и в расположенном напротив «доме Масловых» (называемом так по фамилии его дореволюционных хозяев). Значительная часть обитателей этого дома имела малопочтенную репутацию. Но на Пересыпи были свои понятия о порядочности: можно напиваться и выяснять отношения мордобоем, а то и ножиком, как «масловцы», можно воровать, но нельзя предавать. Поэтому не только Ивановы, но и «масловцы» не выдали Сарру. Она прожила так до приезда мужа, которому удалось тайком вывезти её в деревню и спрятать вместе с дочерью. После освобождения Одессы они вернулись домой. Теперь Алла живёт в Израиле, под Иерусалимом. У неё сын и трое внуков.
Два других случая, о которых рассказали мои собеседники, произошли зимой, когда евреев из гетто на Слободке гнали по дороге Котовского на станцию Сортировочная для отправки в лагеря уничтожения. Во время обороны Одессы была взорвана дамба, отделявшая Пересыпь от лимана, и значительная площадь была залита водой. По этой ледяной воде, замерзая под холодным морским ветром, шли мужчины, женщины и дети, а жители Пересыпи стояли вдоль улицы и смотрели на эту страшную картину.
В одной из групп, проходивших под охраной румын и полицаев, шла дочь Сарры от первого брака Шейла с двухлетним сыном Федей. Увидев на тротуаре группу знакомых ей женщин из дома Ивановых, она воспользовалась тем, что охранник посмотрел в другую сторону, и молча вытолкнула мальчика из колонны. Стоявшая там бабушка Аскольда Мария («тётя Маня») и другие женщины так же молча быстро спрятали мальчика за своими спинами, прикрыв чем-то из одежды. Все это видели, но никто не выдал. Шейла погибла, а Федя, внешность которого не была еврейской (он был похож на светловолосого отца), выжил. Его взяла к себе другая Надежда Ивановна Иванова (по мужу Лупанова) — сестра мужа Надежды Ивановой (Богачук), спрятавшей Сарру.
После войны Федя жил в Одессе, в восьмидесятых годах эмигрировал в США и в 2003 г. умер в Нью-Йорке.
Вторая дочь Сарры от первого брака, родная сестра Шейлы, тоже шла в этой страшной колонне с грудной дочерью Диной, и тоже молча передала девочку Ивановым. Дину взяла к себе Надежда Богачук (Иванова), мать моей собеседницы Лили, которая осенью, после Юрия, прятала у себя Сарру — бабушку Дины. Надежда выкормила грудью не только своего сына Валерия, но и его ровесницу Дину. Таким образом Дина стала Валерию ещё и молочной сестрой. Несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте, Лиля и Дина дружили с молодости до самого отъезда Дины с мужем и двумя дочерьми в Израиль. Теперь у Дины две внучки; вся её семья живет в г. Нетания. Она часто звонит Лиле, приглашает её в гости, но по материальным соображениям осуществить это маловероятно.
Отец Лили, Пётр Иванович Иванов, до войны работал главным механиком завода минеральной воды на Куяльнике. Во время войны партизанил в катакомбах, вход в которые был на Жеваховой горе. Надежда Ивановна ездила в деревню, меняла вещи на продукты, чтобы прокормить троих своих детей и Дину, и ещё умудрялась выкроить что-то для мужа и его товарищей. Ночами она ходила к ним, приносила еду и выполняла какие-то обязанности связной. Подробно Лиля о деятельности родителей во время войны не знает — они были достаточно скромными людьми и на эту тему особо не распространялись. После войны Пётр Иванович снова работал механиком на заводе. Надежда Ивановна вырастила пятерых детей и была в семье, по словам Лили, самым главным, любимым и уважаемым человеком. Умерла она в 1992 г. в возрасте 82 лет.
Муж спасённой Сарры и отец Аллы Василий Иванович Иванов после войны усыновил Федю, удочерил Дину и помогал им, как мог.
Обе Надежды Ивановны Ивановы, Юрий Васильевич Иванов с женой Марусей и их родственники рисковали не только своими жизнями, но и жизнями детей и близких. Тем не менее, для них, видимо, выбор был однозначен. При этом, как говорили мои собеседники, никто ни тогда, ни впоследствии не произносил высоких слов — просто спасали людей, попавших в чудовищную беду.
Внимая рассказам Лили, Аскольда, Валентина, я обратил внимание, что и они тоже ни разу не произнесли высоких слов, не оценивали поступки своих родителей и родственников как героические. Просто шёл рассказ о событиях, о людях, уточнялись факты, детали, имена. Я ехал на эту встречу, ожидая сдержанного делового разговора со мной — посторонним для них человеком, а оказался в тёплой обстановке, за дружеским столом («Нет-нет, у нас так не принято, пошли к столу, там и поговорим»). Мне показалось, что я давно знаю этих людей, и я понял, что их простота в общении и сердечность — от воспитания, от примера родителей, от жизненного уклада нескольких поколений. И мне стало ещё понятнее, почему простые люди с Пересыпи, жившие тогда в доме Ивановых, поступали именно так, — они привыкли так жить, у них были такие понятия и такая мораль.
А ведь в то же самое время жили и другие, которые за несколько дойчемарок, за имущество еврейских семей или просто «по зову сердца» выдавали людей, обрекая их на муки и смерть. Думаю, что единомышленники этих подлецов есть и сейчас, как есть и много людей, подобных героям этого повествования.
Часто говорят, что наша теперешняя жизнь ожесточила людей, сделала их чёрствыми и равнодушными к чужой беде. Я верю, что это не так. По словам моих родителей, в тяжёлые военные и послевоенные годы, когда не хватало самого необходимого, люди часто делились последним, относились друг к другу по-человечески. Упомянутый в начале моего рассказа Леонид Дусман рассказывал мне, что даже в нечеловеческих условиях лагеря смерти большинство людей старались помочь, утешить, поддержать друг друга чем могли. Так что во все времена были и добрые люди, и подлецы, но я уверен, что добрых всегда больше.
Михаил Гаузнер