|
|
   |
Пять месяцев назад, в первых числах октября прошлого года, бывший первый заместитель главы Национальной полиции Украины Вячеслав Аброськин был назначен ректором Одесского государственного университета внутренних дел (ОГУВД).
Думаю, для подавляющего большинства обычных граждан, в том числе и для меня, данное кадровое назначение прошло не замеченным. Ну, назначили и назначили. Но мое отношение к данному событию изменилось, когда с Вячеславом Васильевичем удалось познакомиться лично. К счастью, новый ректор ОГУВД оказался открытым для общения, поэтому договоренность об эксклюзивном интервью была достигнута быстро. И вот тут я понял, насколько курсантам университета повезло (говорю об этом без всякого желания польстить генералу полиции).
Ведь ректором вуза стал боевой офицер, который всю жизнь провел на оперативной работе. Он прошел все ступеньки карьерной лестницы — от оперуполномоченного до первого заместителя главы Нацполиции Украины, заплатив за это, как истый профессионал, ранениями и контузией, ненормированным рабочим днем и бессонными ночами, длительными разлуками с семьей и потерями боевых товарищей. И обрел подлинное уважение тех, с кем ему довелось работать вместе.
Так что генералу Вячеславу Аброськину есть что рассказать курсантам Одесского государственного университета внутренних дел. Назначение профессионального оперативника, не знавшего, что такое кабинетная работа, на должность ректора было вдвойне удивительным в наше время, когда сплошь и рядом пироги отправляют печь сапожников, а сапоги тачать пирожников...
Ну, а наша беседа началась с вопроса-знакомства.
— Почему вы, Вячеслав Васильевич, связали свою жизнь с правоохранительной системой?
— В милицию я пришел в начале 90-х годов, признаюсь, немного случайно, — рассказывает ректор ОГУВД Вячеслав Васильевич Аброськин. — Служил я в армии, в морской пехоте, в Севастополе. Сам из Керчи, меня оттуда призывали. После демобилизации решил продолжить служить Родине, конкретно, в Службе безопасности Украины. Начал оформлять документы. Но в 93-м году СБУ проходила структурную трансформацию, мне сказали, что с оформлением нужно подождать месяцев шесть. А вы же помните то время? Денег нет, в стране кризис, бал правят бандиты. А у меня пожилые родители живут в селе, нуждаются в поддержке. Надо было срочно определяться со своим будущим. Стал выяснять, где можно быстрее устроиться. Мне сказали: если максимально быстро, то в милиции. Я сдал документы, и через четыре месяца попал в уголовный розыск Ленинского райотдела милиции Севастополя. Был оперуполномоченным, старшим оперуполномоченным, заместителем начальника отделения, потом начальником. Тяжелые были времена. Зарплату иногда платили... портвейном. Или продуктовыми наборами.
— Но, тем не менее, вы не ушли, не бросили службу. Почему?
— Я как-то быстро понял, что оперативная работа — это мое призвание. Действительно, вместе со мной в милицию пришло человек двадцать молодых ребят. А через пять лет осталось трое-четверо. Люди не выдерживали испытания очень сложной в психологическом плане работы: постоянно ты в разъездах, нет выходных, бессонные ночи, а зарплата маленькая. Выдерживали и оставались только энтузиасты. Те, кто уже не мыслил свою жизнь без оперативной работы, без адреналина от постоянной готовности к отражению нападения, без глубокого удовлетворения тем, что удалось обезвредить очередного преступника.
— И все-таки слабо верится, что вас ни разу не посещала мысль уйти из правоохранительных органов...
— Честно: уходить никогда не думал. А вот выгоняли меня — это было. Чуть больше десяти лет назад мы занимались бандами «Башмаки» и «Сэйлем», что орудовали в Крыму. Это были мощные бандитские группировки. Все их преступления мы тщательно документировали. Базу следствия создали в Одессе, в неприметном, обшарпанном офисе на автобазе, что находилась на улице 25-й Чапаевской дивизии, так она тогда называлась. Бандитов задерживали в Крыму и привозили в Одессу. Кроме нас, тут трудился следователь Генеральной прокуратуры. Меру пресечения бандитам избирали в одесских районных судах. В Крыму судить было невозможно: из-за тотальной коррупции. Приговоры крымским бандитам тоже выносили одесские суды. Следственная группа проводила очень много оперативных мероприятий, мы контролировали практически каждый шаг вожаков вышеназванных ОПГ, включая нынешнего главу Крыма Сергея Аксенова, который в банде «Сэйлем» имел кличку «Гоблин». Много было записано телефонных разговоров бандитов с очень известными и высокопоставленными политиками. И такая информированность нам аукнулась, когда президентом Украины стал Виктор Янукович. При министре МВД А. Могилеве весь департамент уголовного розыска в структуре центрального аппарата МВД — а это 50 человек, от майора до полковника — был сокращен. Около года я, образно говоря, отдыхал, находился тогда, кстати, в Одессе. Ну, а потом, когда Анатолий Могилев ушел руководить Крымом, департамент воссоздали, и нам предложили вернуться. То есть желания уволиться у меня не было, но от работы отстраняли.
— В каких опасных переделках довелось побывать? В вас, к примеру, стреляли?
— Нет, но покушение на жизнь пережил. Напали в подъезде дома, где я жил, били железными прутьями. Разбили голову, выбили глаз. Более двух месяцев пришлось лежать в больнице. Покушение до сих пор не раскрыто. Но кто мог быть заказчиком, лично у меня сомнений не было. Шел 1999 год, мы занимались отработкой банды Игоря Руляка, которая держала в страхе весь Севастополь. Бандиты отличались особой жестокостью, они совершили ряд громких заказных убийств. И с теми, кто им мешал, расправлялись, не задумываясь. Добавлю, что впоследствии члены банды получили различные сроки лишения свободы, а главарь в 2007 году был приговорен к пожизненному заключению.
— Раскрытием каких преступлений вы больше всего занимались?
— Безусловно, тяжких преступлений, прежде всего, убийств, но выявлению и наказанию педофилов уделял особое внимание. Может, потому что у меня самого две дочки. После каждого убийства, совершенного педофилом, у меня в душе оставалась незаживающая рана. На мой взгляд, страшнее этого преступления нет. Одним из первых таких случаев в моей практике стало убийство в Севастополе двух девочек 9 и 10 лет. Детей зарезали, а тела сложили в «кравчучки». Я в это время как раз «отдыхал» от работы по воле тогдашнего руководства МВД. Милиции поставили задачу — раскрыть преступление за 10 дней. Правоохранители справились, отрапортовали, что задержали женщину, которая во всем созналась. Спустя определенное время, когда в милиции произошли кадровые изменения, и я вернулся в строй, начальник уголовной полиции Украины Василий Паскал вызвал меня и говорит: «Поезжай в Севастополь, что-то не так с этим убийством». Мы обратились к судмедэксперту, попросили припомнить, что было необычного при вскрытии. И он огорошил: девочки, оказывается, жили половой жизнью, причем постоянной. Судмедэксперт уточнил, что эту информацию он сообщал предыдущим следователям, но они ее во внимание не приняли. Тогда мы поехали в СИЗО, поговорили с задержанной по данному убийству женщиной. Она рассказала, что оговорила себя, признание из нее просто выбили. В общем, ее отпустили. А мы занялись документированием тех, кто вступает в половую жизнь с детьми. Поверьте, это была очень сложная и кропотливая работа — собирать документальную базу на педофилов. За год работы задержали порядка пятидесяти маньяков. И знаете, кто они были по профессии? Сотрудники правоохранительных органов, журналисты, адвокаты, артисты, депутаты, фотографы... Нашли в итоге и убийцу. Им оказался гражданин России, бывший милиционер. Он снимал под Севастополем дачу. Нашел девочек из неблагополучной семьи. Платил 10, 20 гривен за «удовольствие». Однажды не расплатился. Одна из девочек пригрозила, что расскажет папе. Чем и предопределила свою и сестры судьбу...
— Этот случай перекликается с трагедией, что потрясла Одесскую область в июне прошлого года...
— Сразу, в тот же вечер после исчезновения Даши Лукьяненко, всю полицию подняли на ноги. Первый вывод, который сделали после тщательного анализа первоначальной информации, — из Ивановки она не выходила. Постоянно увеличивали число сотрудников, дабы детально отработать населенный пункт, восстановить буквально каждую минуту того трагического дня. Составлялись специальные временные таблицы: кто куда шел, какие машины въезжали-выезжали, изучили тысячи телефонных звонков. Очень помогла видеокамера, установленная на рынке. На видео увидели, что девочка первой вышла за пределы торговой точки, а вслед за ней предполагаемый убийца. В первый же день парня допросили, он все отрицал, мол, Дашу не видел, не общался. С разрешения родителей осмотрели дом подозреваемого, заглянули в выгребную яму, но ничего не нашли. Еще раз проанализировали, что происходило на улице. Стало понятным, что когда девочка шла, парень уже был дома. Опять осмотрели дом подозреваемого, и опять ничего не нашли. И тут нам очень помог свидетель. Один из соседей сообщил, что в те роковые минуты, когда случилась трагедия, он услышал вначале лай собак, а потом детский крик. Но когда выбежал на улицу, никого не увидел. Сделав окончательный вывод о том, что Даша может быть только в доме подозреваемого, мы получили решение суда. Парня пригласили на допрос в полицию, а в это время целая группа криминалистов зашла на территорию домовладения. Начали, естественно, с туалета, дали команду откачать нечистоты. И тогда подозреваемый начал рассказывать, как затащил ребенка домой, как пытался изнасиловать, как убивал...Полиция проделала колоссальную работу, люди трудились сутками, никто домой не уезжал.
— Как вы оцениваете криминогенную обстановку в последние несколько лет? Наверное, тяжких преступлений стало больше, если судить по новостям в прессе? И какой уровень раскрываемости?
— Скажу без всяких преувеличений: мы раскрываем порядка 90 процентов заказных и бытовых убийств. И уже лет пять-шесть наблюдается снижение числа тяжких преступлений. При всем нашем тотальном недоверии к официальной статистике сообщаю абсолютно ответственно, что сегодня укрыть преступление крайне сложно. Как только поступает сообщение на «102», происходит его регистрация. И проигнорировать эту информацию, практически, невозможно. Это раньше милиция имела два журнала регистрации. В одном регистрировали, а в другой вносили все происшествия, чтобы видеть, сколько на самом деле было преступлений. Поэтому статистика была искаженной. Сейчас же информация о преступлениях является объективной. И она свидетельствует, что число убийств снижается. Причины этого? Они комплексные. Прежде всего, отмечу бурное развитие системы видеонаблюдения, она очень дисциплинирует. Когда я служил в Мариуполе, в городе установили современные комплексы видеонаблюдения. Эти видеокамеры могут работать без электричества, они накапливают информацию и сразу же передают ее в центр. Поэтому сейчас в Мариуполе, к примеру, очень редко угоняют машины, так как видеокамеры сразу же определяют угнанный объект, даже если преступник поменял номера. Считаю, что и комплексная профилактическая работа, которую проводит полиция, приносит свои плоды в виде снижения числа тяжких преступлений.
— Кстати, о Мариуполе. В вашей биографии есть строка о том, что с марта 2014 года вы трудились в полиции Донецкой области, чуть более двух лет ее возглавляли. Чем запомнилось это время?
— Прибыл я в Мариуполь в начале июня 2014 года, будучи заместителем начальника Департамента уголовного розыска, с целью организовать работу по документированию лиц, причастных к антитеррористической операции. Главной задачей на тот момент стало определение методов задержания лиц, принимавших участие в незаконных воинских формированиях. Ведь практики не было. Никто не знал, по какой статье их задерживать, потом арестовывать. Но ничего, справились. Задержание и последующий арест боевиков позволили потом вызволить из плена путем обмена сотни наших воинов.
Когда возглавил полицию Донецкой области, а это было в ноябре 2014-го, активно занялся строительством блокпостов на дорогах региона. И опять-таки это было абсолютно новое дело, никто нас не учил. Поэтому на первых порах ошибок наделали множество. Но с каждым днем становились умнее. И самое главное: если уровень доверия к полиции в Донецкой области в 2014 году был практически нулевым, то через три года уже 60 процентов населения нам доверяло.
— Вернемся к статистике по преступлениям. То, что цифры соответствуют действительности, мы выяснили. А раскрывать преступления сегодня стало сложнее или легче?
— Знаете, раньше высшим пилотажем считалось умение раскрыть преступление, не выходя из кабинета. Такое было возможно при наличии разветвленной агентурной сети. Опера-асы раскрывали многие преступления по телефону. Но мир меняется. И пусть на меня не обижаются сегодняшние полицейские, но наличие современных технических средств убивает профессиональные навыки, прежде всего, оперативной и агентурной работы. Сегодня большая часть преступлений раскрывается только благодаря камерам видеонаблюдения, мобильной связи, интернету. Но я глубоко убежден: без базовых навыков все равно не стать настоящим профессионалом.
— А какими человеческими качествами должен обладать полицейский?
— Прежде всего, коммуникабельность, выдержанность, верность данному слову, что особенно важно в общении с преступным миром. Если один раз обманешь, больше никогда не получишь нужной информации. Ну, и психологическая подготовка, умение спокойно и рассудительно встречать опасность, быть постоянно готовым к агрессии. Правда, сейчас на задержание опасных преступников в большинстве случаев выезжают спецподразделения. А раньше оперативники самостоятельно задерживали и вооруженных бандитов, и бытовых убийц.
— Надо понимать, всеми этими секретами профессионального мастерства вы будете делиться с курсантами университета. Но есть и современные требования к образовательному процессу. Насколько сегодняшняя учебная программа отвечает реалиям жизни?
— Наш вуз характеризуется «специфическими условиями обучения». Тут готовят оперативников, следователей, участковых инспекторов. Слышал такое мнение, что любого обычного человека за год обучения на каких-то курсах можно подготовить как полицейского. Не соглашусь с этим. Университет готовит курсантов, которые с первого дня могут работать в полиции, выполняя такую работу, которая «скороспелым» специалистам даже не снилась. У нас курсанты через три года получают специальность «правоохранительная деятельность», а через четыре — специальность «право». Три-четыре года достаточно, чтобы сформировать базовые навыки и умения современного полицейского. Но это только половина задачи, что стоит перед нами.
— А какая же вторая половина образовательной программы?
— Воспитать гражданина, защитника Родины. Недавно я разговорился с одним молодым человеком здесь, в Одессе. Спрашиваю его: а что происходит на востоке нашей страны? Парень замялся, говорит, точно не знает, но вроде какие-то бандиты там беспредельничают. А что с Крымом случилось, спрашиваю? Там тоже проблемы, отвечает, из-за того, что Порошенко напал на российский Крым. Надо ли еще что-то говорить? К сожалению, такая политическая стерильность, дремучая неосведомленность в том, чем живет страна, и нежелание это все знать, присуща многим нашим молодым людям. И это страшно. Поэтому сейчас мы на встречу с курсантами университета приглашаем участников АТО, ветеранов афганской кампании. Также университет МВД завязал крепкую дружбу с преподавателями и воспитанниками Военной Академии, Института военно-морских сил, что находятся в Одессе. Считаю, что будущие полицейские и военные должны чувствовать плечо друг друга: постоянно общаться, обмениваться информацией. Если между ними будут взаимопонимание и доверие, тогда за безопасность страны можно не волноваться.
Интервью вел Олег Суслов