|
|
   |
Как сообщила наша газета в номере от 14 июня, известный одесский театральный художник Станислав Зайцев отметил полмесяца назад юбилей: дату почтенную и круглую. Мы встретились с ним и его женой, керамистом Ниной Федоровой, в его мастерской, в Одесском академическом театре музыкальной комедии им. М. Водяного.
В ТЕКУЩЕМ репертуаре Музкомедии заслуженному художнику Украины Станиславу Зайцеву принадлежит оформление спектаклей «Винни-шоу», «Граф Воронцов», «Кентервильское привидение», «Скрипач на крыше», «Хелло, Долли!», «Целуй меня, Кэт!», «Бременские музыканты», «Дон Сезар де Базан», «Золушка», «Моисей», «Ночь перед Рождеством», «Первая любовь Дон Жуана», «Ромео и Джульетта», «Сильва», «Тетка Чарлея», «Хаджибей...». Сейчас сценограф работает над оформлением новой версии «Веселой вдовы».
В городе его зовут «Слава Зайцев», — понятное дело, с чисто одесской иронией применяя к нему имя московского корифея гламурной моды и подразумевая при этом, что наш Слава — таки лучше. Подчас так пишут и в афишах, и в программках: «Слава». Так его и станем называть здесь...
— Одесса замечательна тем, что здесь прекрасно уживаются творческие пары и двум медведям в одной берлоге не тесно. Ведь жизнь зачастую жестко демонстрирует, что кому-то одному приходится поступиться амбициями. Поделитесь секретом семейного долгожительства...
— Во-первых, у нас разные берлоги, — смеется в ответ Слава. — Моя здесь, а у Нины керамическая мастерская. Мы если что и делим друг с другом, то впечатления. Мы не соперники. Я не амбициозен. Никогда никому не завидую. И никем не стремлюсь стать.
— У Славы нет амбиций, — подхватывает Нина. — Знаете, замечательно написала в своей книге корифей Музкомедии Евгения Дембская: «Я никогда и никому не завидую». Это главное. Заметили ли вы на нашей нынешней выставке: это симбиоз двоих. А творчество мы воспринимаем как забаву. Это серьезная «забава», она требует огромного труда, но... не стоит относиться к самому себе очень уж серьезно. Графика, которую показал Слава в Музее Пушкина, это его отдохновение в промежутках между спектаклями.
...Ничего себе отдохновение. В маленьких графических листах, исполненных мягкими цветными карандашами, отточенное мастерство. А на стене мастерской висят такие роскошные выставочные эскизы костюмов, что я ахнула: да нельзя держать такое под спудом, пусть люди видят! Я буду приставать к директору театра Елене Григорьевне Редько, чтобы нашла местечко для этих эскизов в фойе. На видном месте — чтобы никто не увел.
— Работа сценографа, оформителя спектакля, очень сложна и тяжела не только физически, — поясняют супруги в два голоса. — Приходится взаимодействовать с большим количеством разных людей, от режиссера и актера до рабочих цехов и сцены. Столько подводных камней, столько внезапных конфликтных ситуаций, которые надо уметь погасить.
— Когда у Славы сдача спектакля, я переживаю больше, чем он, — признается Нина. — Он-то театральный человек с колыбели.
— Отец режиссер, мать актриса, игрушка — подмакетник, — улыбается Слава.
...Отец Славы, Николай Васильевич Зайцев, родился в Туле, в семье заводского рабочего, принадлежавшего, что называется, к высококвалифицированной рабочей элите, и учился в бывшем Тенишевском училище, которое затем превратилось в знаменитый ЛГИТМиК, и этот вуз уже окончил Слава. Николай Васильевич был учеником режиссера-педагога Александра Брянцева — основателя и руководителя первого в России театра для детей в 1921 году. Приехав в Одессу, Николай Зайцев основал Одесский театр юного зрителя.
А мама родом из Николаева: Антонина Пенчковская — актриса Одесского русского театра. Дед по матери — поляк.
У Нины отец был моряк, капитан и старпом дальнего плавания, на грузовых судах и на «пассажирах», а мама — «одесситка, и была... при папе». А вот бабушка по отцу работала костюмером в Оперном театре, крестный танцевал в балете, так что Нине тоже с детства знаком запах кулис.
«Наверное, есть какое-то предопределение, — говорит Нина. — Выходит, мы со Славиком с детства пересекались, но не знали об этом. Моя мама дружила с сестрой его мамы. Вот ведь какие «узоры», как выражался Набоков, были заложены. А теперь нам иной раз и на улице говорят: как вы похожи».
Славу Зайцева, как всякого одесского ребенка, «истязали» игрой на фортепиано. Получив аттестат музыкальной школы, юное дарование сунуло его в ящик письменного стола и попросило для себя у родителей репетитора по... рисованию. И, не держа доселе карандаша в руках, авантюрно с первой попыки поступило в «Грековку». Времена были суровые для художников: начало 60-х, — под запретом имена Кандинского и Малевича, Бакста и Сомова, Бурлюка и, само собой, Дали... Я изумляюсь: такого не упомню, — когда же этот революционный взрыв случился, было «нельзя» и вдруг стало «можно»? А на памяти Славы — бунтарские эскапады студентов художественного училища, пишущих углем на его стенах запретные имена, имевшие отношение к Одессе: Бурлюка и Кандинского. Администрация заставляла потом закрашивать.
Педагогом Славы по живописи была покойная Дина Михайловна Фрумина — изысканный, мудрый и непризнанный официозом художник, кумир творческой молодежи. Слава резко выбивался по манере из «южнорусской традиции». Зато педагог в своей поздней книге отметила его как мастера композиции. И написала однажды портрет Нины...
«ТЕМА ТЕАТРА нас с Ниной объединяет, — говорит Слава. — Ее керамика тоже ведь театральна». И Нина, признающаяся, что любит театр только как зритель, вслух размышляет о том, что, вообще-то, человек разумный — человек играющий. И керамика тоже — игра. Все виды человеческой деятельности можно воспринимать как игру. И жить так — играть, а не серьезничать. Да уж, сегодня, когда сплошь и рядом не до смеха, ваша покорная слуга называет сие: «Включай Кустурицу!..».
...Они увлекательно рассказывают мне о своих театральных пристрастиях. О том, что образцом для Славы всегда был сценограф Сергей Бархин, игровой и очень праздничный изобразительно. Восхищаются московской театральной «Лабораторией» Дмитрия Крымова — художника и режиссера, сына знаменитого в СССР режиссера Анатолия Эфроса и театроведа Натальи Крымовой. Увлечены творчеством француза Филиппа Жанти, который не только кукольник, — помните балет страусят и лисий хвост перед фотокамерой в «перестроечном» сериале «Мир кукольного театра» с З. Гердтом-ведущим? Рекомендуют найти в Интернете оперу «Евгений Онегин», поставленную в Большом театре Дмитрием Черняковым: пуритане от музыки плюются, но это, мол, такая революция, что теперь всякая традиционная постановка выглядит безнадежной архаикой...
И очень сокрушаются оба — и я вместе с ними, — что нет в Одессе былого авторского, режиссерского театра, с внятной и увлекательной творческой программой. Театр на новом витке вернулся к до-станиславским временам, когда царил — антрепренер. «Бабло рулит», но купец не торопится направить серьезный капитал в театральное дело.
— В последние десятилетия, я это наблюдаю в Одессе, культурные события стали для интеллигенции родом наркотика, способом забыться в неприглядной действительности, а занятия искусством для художников — чем-то вроде пресловутой башни из слоновой кости, чтобы своими цеховыми проблемами как-то вытеснить из сознания внешние, социальные. Вам, похоже, всю жизнь удалось продержаться в этой обороне...
— Башня — вот она, — смеется Слава, обводя рукой мастерскую. — Вся жизнь здесь. И, когда Нина в своей мастерской, а я здесь, мы действительно забываем «за жизнь» и даже если что у нас болит.
— Но вы же принадлежите к интеллектуальному слою художников. Живописцу рефлексировать не обязательно, Господи прости. Театрал — иное дело: ты и читатель, и отчасти режиссер, то есть — психолог. Не может быть, чтобы вы для себя не пытались сформулировать: что же с нами происходит?..
— То, что происходит, воспринимаю как разрушение, — серьезно отвечает Слава. — Становления пока что не вижу. Но!.. Работал я и в СССР, и под развал СССР, работаю сегодня. На мое творчество политические события не влияют. Хотя порой многое возмущает. Вот как, например, людям может прийти в голову идея, тем более выраженная законопроектом, о том, что нужно лишить права голосования людей старше 65 лет?! Нет уж, я на себе крест не собираюсь ставить. Мы с Ниной спасаемся психологически, открывая для себя мир через туризм: дарим себе Испанию с Прадо, Стамбул, Вену с ее потрясающими музеями.
— Не понимаю крайностей в происходящем, — размышляет Нина. — Во времена нашей молодости не только было «всё плохо», было и много хорошего. Мы вот работаем сегодня со студентами. О политике с ними не говорим. Но видим, как им тяжело во всех отношениях, и в психологическом тоже. Мы-то учились бесплатно. А сейчас молодежь не защищена. А вокруг только и новостей: локальные войны, теракты, насилие. Нет, человек — отнюдь не царь природы. Животные мудрее.
А впрочем... вспомним-ка биографию Микельанджело, его сонеты, его эпоху Возрождения: легче было, понятнее? Только сейчас мы начали постигать: легко никогда не бывает. Наша надежда — на возобладание здравого смысла в человеке.
— Жизнь — это противоречие и конфликт, а стало быть, развитие, — резюмирует Слава тоном режиссера в «застольном» периоде и снова улыбается: — Жизнь есть театр.
— А если я банально спрошу про счастье? Оно, вообще, существует?
— Счастье... это же мгновение, — говорит Нина. — Иначе оно бы не воспринималось как счастье. Наслаждение искусством — это тоже моменты счастья. То, что мы со Славой вместе, это счастье: мы понимаем друг друга.
Тина Арсеньева. Фото автора