|
|
   |
ЧЕЛОВЕКА, которому интуиция подсказала так поступить, зовут Александр Дерябин. Ему, выпускнику киноведческого факультета ВГИКа, прочили высокую карьеру, а он начал ее с того, что определился на службу в Российский государственный архив кинофотодокументов в Красногорске, определив себе целью составить полный каталог отечественных документальных фильмов, выпущенных с 1917 по 1940 год.
В своих поисках Дерябин обратил внимание на материалы, переданные в Красногорск из ГДР. Это были позитивы старых русских фильмов, числом около двухсот, которые немцы, сделав себе для удобства хранения копии, предложили советским коллегам забрать. Иначе они этот хлам уничтожат. Передали «хлам», правда, не чохом, а в аккуратном порядке, запротоколировав каждый фильм. Те, кто первыми просматривал тот реестр, полагали, что у немцев произошла ошибка с датой: в Красногорске хранится документальный фильм Михаила Ромма, снятый в 1936 году, с тем же названием — «Одесса», его копию, мол, и прислали из ГДР. А Дерябин не поленился заправить «ошибку» в проектор. И увидел то, что я вижу сейчас на своем телеэкране, установив в поддон DVD полученный недавно диск (о том, как он ко мне попал, — тоже интересно, расскажу ниже).
ТАК ЧТО ЖЕ я вижу, и что слышу с экрана? Вижу надпись по-немецки, что фильм — из киноархива Германской Демократической Республики и крупную, как бы золотую «блямбу» в правом верхнем углу: нечто двукрылое и двухголовое, не разобрать, что. «Блямба» сопровождает весь видеоряд. Мне не удалось выяснить, что это, чья эмблема. И я не знаю, когда и как попала документальная лента о нашем городе к немцам. Зато сразу узнала аудиосимвол Одесской киностудии, услышав удары корабельных склянок! Выходит, склянки в одесском кино звучали и тогда, когда студия называлась фабрикой. В титрах означено:
«I-я Комсомольская Одесская кинофабрика». Почему «Комсомольская», да еще «I-я», выяснить пока тоже не удалось.
По сути, это вроде бы обзорный рекламный ролик. И текст Бабеля, вроде бы, — обычная для своего времени пафосная газетная передовица, — художественной ценности не представляет. Никаких подробностей об этом эпизоде жизни писателя не сохранилось. Хотя известно, что «Одесса»-35 не единственный случай сотрудничества Исаака Эммануиловича с кино: в середине двадцатых годов он обращается к новой музе, резко отойдя от художественной прозы эпохи «Конармии» и «Одесских рассказов». Время поменяло писательский вектор, теперь он сочиняет сценарии для кино. Неудачным вышел первый такой опыт — фильм «Беня Крик», который не понравился ни зрителям, ни властям, ни ему, автору киноверсии. Дмитрий Фурманов предлагал Бабелю экранизировать «Чапаева», с Юлией Солнцевой он работал над экранизацией романа «Как закалялась сталь» Островского и даже вроде бы обдумывал сценарий о пионере-герое Павлике Морозове. А в апреле 39-го, за считанные дни до ареста, Бабель написал сценарий «Старая Площадь» (кто не знает, по этому московскому адресу помещался ЦК партии большевиков). «Нет никакого сомнения: работой для кино Бабель заполнял вакуум в прозе, который с годами все увеличивался, и добывал немножечко денег на жизнь», — отмечает писатель Аркадий Львов в своих «Литературных портретах».
Я снова и снова ставлю диск, смотрю и слушаю старый фильм об Одессе. Ищу Бабеля. И кое-что, как мне кажется, нахожу.
На пустом пока экране, эпиграфом к фильму звучит: «В 1935 году по инициативе товарища Сталина положено начало больших работ по благоустройству Одессы». А мне казалось, что это началось позднее, — когда ни одно произведение без товарища Сталина не обходилось, даже диссертация по математике. Возможно, эпиграф был дочитан уже на выходе смонтированной ленты, — иначе он прозвучал бы на панорамных кадрах города. Не удивилась бы, узнав, что инициативу насчет «инициативы товарища Сталина» проявил сам режиссер, мосье Лодс — все в новой стране с новыми порядками вызывало тогда у доверчивых иностранцев умильное восхищение...
Первыми кадрами, разумеется, море. (Помню, в нашем городе можно было видеть такой плакат: «Одесса обладает Черным морем. Она должна обладать также морем цветов!»). Сквозь водную рябь показаны несколько «античностей» из музея — древний кувшин, обломок камня с греческими буквами...Вслед за реликвиями на экране появляется борт легендарного «Товарища», пока только борт. Во всей красе это белопарусное судно, совершившее кругосветное путешествие, зритель увидит позднее, и Бабель назовет его «плавучим университетом, где комсомольское племя в далеких походах познает науку капитанов». А вначале — краткое знакомство с историей Одессы, «самого европейского из первых городов России». Поименно называются отцы-основатели, сплошь иностранцы: Дерибас, Ришелье, Ланжерон, Деволан. Пока еще можно, это потом вместо Дерибаса, «испанца родом и адмирала русской службы» городу будут навязывать в основоположники Суворова. И даже главную нашу улицу его именем вознамерятся назвать, еле тогда отбились с помощью писателя Симонова и ученых академиков, доказавших, что русский генералиссимус в пору основания Одессы обретался совсем в другом месте: разбирался с поляками. Это (очередное) посягательство на Дерибаса будет происходить в начале семидесятых. А на экране у нас 35-й, и голос Бабеля торжественно сообщает: «Улица Лассаля, в прошлом Дерибасовская»...
Борзописец во мне мгновенно делает стойку на следующий дикторский пассаж: «От бывших хозяев и гражданской войны, от спекулятивной буржуазии, продавцов воздуха... завсегдатаев кафе Фанкони нам достались разоренные окраины, многочисленные толкучки...» — ну, и так далее. Я поставила многоточие перед «завсегдатаями», ибо не могла понять с голоса, что же там должно быть: дефис или запятая? Они, «завсегдатаи» и суть продавцы воздуха или вкупе с теми разоряли наши окраины?
ЗДЕСЬ ПОРА СКАЗАТЬ «пару слов за это кафе». Открыл его в Южной русской Пальмире, как называли тогда Одессу, прибывший из Швейцарии человек по имени Яков Доминикович Фанкони. Он таки сделал себе у нас имя — замечательной кондитерией и особым, располагающим к общению стилем своего заведения в центре города. Достаточно сказать, что его более удачливый земляк и конкурент — Флориан Яковлевич Скведер, став хозяином заведения, оставил ему прежнее имя! Более того, сегодняшние хозяева одесской жизни вернули городу знаменитую кофейню, там регулярно проводятся конкурсы кондитерского искусства имени Якова Фанкони (третий такой конкурс прошел недавно, 8-10 октября). Из краеведческой и мемуарной «Одессики» я усвоила, что «завсегдали» в том славном кафе не только «деловары», а и многие знаменитости, в числе которых были Чехов, Гумилев, Куприн, Бунин, Жаботинский, Уточкин... А также, свидетельствует знающий свое дело краевед Олег Губарь, заурядные, но вполне уважаемые дедушки и прадедушки многих одесситов, которые, смею заверить, никак не разоряли наших окраин!
И что же: мы с Губарем знаем, а Бабель не знал? Да знал он, конечно! Небось, и сам в кафе Фанкони захаживал. Так может быть, «завсегдатаев» Исаак Эммануилович вставил в текст ради «прикола», вроде как подмигнул понимающим зрителям?
А что я слышу в дикторском тексте дальше? «Бандитизм свил родовое гнездо на Молдаванке и прославил ее сомнительной славою». Ой, да кто бы о том бандитизме знал, кроме своих, одесситов, кто бы помнил Моисея Винницкого, он же Мишка Япончик, он же Беня Крик, если бы не прославил его на весь читающий мир наш великий земляк, писатель Бабель! Будто не было в других местах бандитов более страшных и жестоких, чем эти наши еврейские разбойники с Молдаванки. Да хоть в той же Конармии товарища Буденного... Но к тому времени, как сказано выше, Бабель уже устранился от тех и этих своих героев. За пять лет до работы над текстом для «Одессы»-35 он заявил публично: «Мне жаль, что С.М. Буденный не догадался обратиться ко мне в свое время за союзом против моей «Конармии», ибо «Конармия» мне не нравится». Бедное, бедное сердце писателя! Кровью, небось, обливалось, когда он вот так отрекался от своего творения... Минутку, — хватаю себя за руку, перечитав заново покаянное высказывание Исаака Эммануиловича. Да он же язык главному коннику страны показывает: Буденный (тупой вроде) не догадался..., Буденный должен был обратиться! «к этой бабели»! за союзом! Ну, «прикол» же явный!
Киноведы, познакомившись с вновь обретенным хроникально-документальным фильмом «Одесса»-35, не могли не заметить в нем явно постановочных моментов. Ну, хотя бы речь пионерского демагога с трибуны, похоже, детского санатория: «В других странах этого нету, а токо у нас, в Советском Союзе. Мы гуляем, купаемся, играем в разные игры, спим на чистом воздухе и занимаемся физкультурой». Наверное, большую карьеру сделал пацан, когда вырос. Если, конечно, не погиб на войне или где-нибудь в дебрях Гулага...
И уж откровенно постановочен эпизод с Потемкинской лестницей, тут явный парафраз «Броненосца», лучшего фильма всех времен и народов. Специалисты полагают, что спародировать Эйзенштейна, с которым были знакомы и Лодс, и Бабель, режиссеру подсказал писатель. Мы видим на бульваре у Лестницы двух красивых молодых мам с младенцами в красивых колясках, они идут навстречу друг другу. «Новые песни гремят над столетними ступенями», — торжественно провозглашает диктор, и на ступени, во всю их ширину, восходят с припортовой улицы шеренги моряков в белой летней форме. Их песня под гармошки, действительно, гремит — с гиканьем и свистом: «Ай, да ребята, ай, да краснофлотцы! Браво, браво, браво, молодцы!». А сверху, с бульвара устремляется им навстречу одесский народ. И все смешалось в праздничной толпе — матросы, дети, женщины, городская молодежь...
ОДЕССА В ЭТОМ ФИЛЬМЕ исключительно молодая. Разве только лицом академика Филатова (или тогда еще просто профессора?) представлен старший возраст. «Одесса отдана молодости и науке», — звучит текст при показе вузов; «Одесса отдана молодости и здоровью», — слышим на фоне санаториев. На самом близком к центру города пляже, «Ланжероне» — тоже сплошь молодежь. Ни тебе семейства с жареной скумбрией и кастрюлей компота, ни полновесной тети Мани в бюстгальтере достойного размера, ни ее уважаемого супруга в семейных трусах. Все юные, спортивные, в купальниках и плавках — хоть сегодня в Эйлат. Не знать бы заранее — не узнать старого одесского пляжа!
Рекламный обзор — он и есть рекламный. Вот мы из дикторского текста узнаем, что 120 тысяч индустриальных рабочих превращают Одессу в центр крупной социалистической промышленности. Что с невиданной быстротой растут тоннаж и техническая оснащенность Одесского порта. И что отправка из него оборудования для текстильного комбината Турции — это первый выход советской тяжелой индустрии на международную арену. А в кадрах тем временем обнаженный по пояс рабочий здоровенной кувалдой лупит по чему-то железному, а портовый грузчик вручную закатывает по сходне на судно большущую бочку. Вот звучит информация о том, что сотни тысяч пассажиров направляются из Одессы в порты Черного и Средиземного морей. А с прибывшего судна люди, по всему видать, иностранцы, добираются до причала в лодке...
В завершение фильма моряки-черноморцы возводят к облачному небу грозный ствол корабельной пушки. И на кадрах вечернего моря звучат стихи Пушкина: «Но поздно. Тихо спит Одесса;/ И бездыханна и тепла/ Немая ночь. Луна взошла,/ Прозрачно-легкая завеса/ Объемлет небо. Все молчит; /Лишь море Черное шумит»...
Красиво.
ОСТАЕТСЯ РАССКАЗАТЬ, как попал ко мне диск с документальным фильмом 35-го года. Мне подарил его Саша Черный, потомственный одессит, в прошлом оператор Одесской киностудии, а ныне — житель Хадеры, продолжающий успешно работать в профессии. А он получил этот раритет бандеролью из Киева, и не без моей к тому причастности.
Начать с того, что в семидесятых годах прошлого уже века группа молодых людей, в том числе и Черный, увлеклась «альтернативным кино», как тогда это называлось. Среди снятых ими — на голом энтузиазме, в нерабочее время и без денежных затрат — нескольких короткометражных лент была и «Симафора»: о последнем кондукторе одесского трамвая. Роль Симафоры — старой кондукторши по имени Сима — сыграла актриса Одесского украинского театра Екатерина Федоровна Кисель-Загорянская. Однако я, не сразу разобравшись с этим фильмом, поняла, будто в кадрах сама Сима, и допустила ошибку в статье. Мою, помещенную кем-то в Интернет «переписку из двух углов» с А.Черным («Окна», апрель 2007) прочитала Марина Мовчан, — внучка актрисы, живущая в Киеве. И вот какое письмо я от нее получила:
«Спасибо за то, что Ваша статья дала мне возможность разыскать Сашу Черного и его «Симафору». Я помнила всегда об этом фильме, но не чаяла увидеть его еще раз. Ведь я и раньше иногда искала в инете хоть какое-нибудь о нем упоминание. Недавно опять решила «погуглить»... и вот! — эта статья! У вас там неточность, Белла. Моя бабушка не была прототипом Сашиного персонажа, не была кондуктором одесского трамвая. Ее звали не Сима, а Котя. Екатерина Федоровна Кисель-Загорянская. Я по ней скучаю всегда. И вот появилась возможность увидеть ее на экране в целой роли. Ведь она была театральной актрисой и в кино снималась только в эпизодах. Я помню фильм Саши по единственному просмотру в Одессе, мне было лет десять. Помню ярко, но только отдельные кадры. И грусть. Жду бандероль с диском от него. Саша послал мне не только «Симафору» с моей Котей, но и другие фильмы, снятые в Одессе. Одессу тоже хочу увидеть. Ее прошлые прекрасные портреты.
Вместе с этим письмом высылаю вам фото, недавно нашла старый негатив и просканировала. Это вид с нашего балкона — угол ресторана «Украина», в прошлом «Волна», а еще раньше он назывался «ресторан Робина». Мой дедушка Вова когда-то говорил, что Робина был конкурентом Фанкони, который держал кафе напротив»...
Получив из Израиля «альтернативные» фильмы Саши Черного, Марина Мовчан щедро «отдарилась»: прислала диск с «Одессой»-35, которую ей после упорных поисков удалось «скачать» в интернете...
Белла КЕРДМАН