|
|
   |
Это интервью прислала нам по электронной почте из Нью-Йорка наш многолетний автор, известный поэт Инна Богачинская. Подготовила она его для русскоязычной газеты «Эмигрант», издающейся в Германии. Думаем, что и одесситам будет интересно узнать из первых уст, как складывалась жизнь их бывшей землячки в далекой Америке, как относится она сегодня к ценностям американским и нашим, и, в конце концов, к общечеловеческим... Публикуем с небольшим сокращением.
— Алёна, ты, как психолог, знаешь, что память — это наша боль и богатство одновременно. Возвращаешься ли ты к тем страницам своей, тогда ещё совсем юной жизни, когда ты оказалась в Америке? Живы ли эти ощущения, и что наплывает в первую очередь?
— Да, всё это очень живо запечатлелось в моей памяти. Для меня это было время заблуждений и распада иллюзий. Я приехала, ожидая увидеть волшебный мир. Я представляла себе, что Америка — это сплошной Мир Диснея. Мне в самом деле казалось, что деньги здесь растут на деревьях. Первым тягостным впечатлением для меня было нью-йоркское метро. После московского метро с произведениями искусства на стенах, я была поражена, когда увидела тёмный подземный город с крысами на рельсах. Вообще я пережила то, что называют культурологическим шоком. В Одессе я была отличницей в обычной школе и в музыкальной. А ведь мы приехали в Америку в период «холодной войны», и я очень расстраивалась, когда меня в школе называли «русской шпионкой» и удивлялись тому, что я получала хорошие отметки. Все эти детские стрессы вынудили меня жить в созданном мной мире, отрицающем реальность. Хотя по натуре я — оптимист и быстро приспосабливаюсь к новым ситуациям, стараясь во всём отыскать положительные моменты. В Одессе у меня было много друзей. Когда я приехала в Америку, я пыталась найти свою нишу. Но всё время ощущала то, что моё сердце осталось в России...
— Имея небольшой опыт обучения в одесской школе, можешь ли ты сравнить его с образовательной системой в Америке, включая также аспекты школьной среды и общения?
— Американское школьное образование значительно проигрывает по сравнению с русским. В Одессе в школе у нас был строгий режим, чёткая программа и очень интенсивное обучение. В американской школьной системе режим обучения — более расслабленный и менее насыщенный. Здесь школьник больше должен рассчитывать на самообразование. Возьмём, например, математику. Преподаватели меняются каждые полгода. И новый преподаватель повторяет всё сначала. У меня было ощущение, что у педагогов не было вообще программы курса.
Что касается среды... Американский менталитет основывается на принципе личной независимости. В связи с тем, что детям приходится менять школу каждые 3-4 года, у них отсутствует ощущение стабильности и привязанности к одному месту и кругу общения. Школьникам приходится очень быстро адаптироваться к новой среде. Поэтому с детских лет акцент ставится на индивидуализме.
Мне, например, было так тепло на душе, когда я приехала в Одессу после стольких лет, проведенных в Америке, а мои одноклассники и моя учительница приняли меня настолько прекрасно, что у меня сложилось ощущение, будто я вообще никуда не уезжала.
— Когда ты приехала в Одессу, все удивлялись тому, как чисто и правильно ты разговариваешь по-русски. Даже без малейшего акцента. А ты ведь в Америке уже 25 лет. Чем ты объясняешь это?
— Я росла с понятием важности грамотной и эстетической речи. В этом, кстати, твоя заслуга. Как ты помнишь, когда я приехала в США, я сначала отказывалась учить английский. А на следующей стадии моей жизни я уже отказывалась разговаривать по-русски. Но дома мне не разрешалось разговаривать по-английски, хотя я помню, как ты меня учила английскому с детства. И в полтора года я уже знала цитату из шекспировского «Гамлета» — «Быть или не быть?». Я — человек творческий, и поэтому мне импонировало то, что ты учила меня английскому в форме игры, основанной на пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион». И я тебе признательна, что ты мне помогла сохранить русский язык. А сейчас я ещё больше заинтересовалась русской литературой. И начала читать классиков по-русски. Мои любимые авторы: Достоевский, Толстой, Набоков.
И вообще я очень не люблю, когда смешивают языки и коверкают слова, особенно это касается новых американцев.
— Что послужило основным мотивом в выборе твоей профессии психолога и какие у тебя впечатления от двух самых престижных университетов Нью-Йорка — Нью-Йоркского и Колумбийского, где ты, соответственно, получила степень бакалавра и мастера психологических наук?
— У меня натура, склонная к философии. С ранних лет я размышляла о человеческой природе. Меня всегда интересовали вопросы о смысле жизни, о личностном развитии, о взаимосвязях всего сущего и о духовной сути человека.
В Нью-Йоркском университете я изучала такие предметы, как философия, литература, религия, искусство. С самых юных лет, насколько я себя помню, я обладала даром помогать людям в разрешении их внутренних конфликтов. Занятия в Нью-Йоркском университете открыли мне глаза на богатство и глубину гуманитарных предметов. Моё мировоззрение расширилось. Я решила выбрать профессию психолога, потому что считаю, что психолог — это душевный целитель. А я очень люблю людей, разделяю их переживания и тревоги, умею их выслушать и настроить на положительный лад.
Обучение в университете и в аспирантуре отличается от школьного образования тем, что тебя заставляют больше думать. Программа интенсивная и очень специализированная. Многие профессора запомнились мне своей неординарной методикой обучения, т.к. они были представителями разных культур, философий и стран. Высшее образование и аспирантура изменили мои жизненные концепции.
— Отсюда логично вытекает вопрос: как реализовалось твоё образование в практической жизни?
— У меня две работы: психолога и психотерапевта. В одной клинике я работаю с умственно отсталыми и с пациентами, страдающими заболеваниями психики. В другой клинике я провожу психотерапевтические сеансы. Надо сказать, что в Америке к умственно отсталым и психическим больным — особое отношение. Существует много программ, в рамках которых проводятся тщательные научные исследования, исходя из которых выстраивается система лечения, помощи и всяческой поддержки таких больных и их семей. Часть клиники является для этих больных домом, ибо они не функциональны и жить в семье не могут. Моя задача — найти индивидуальный подход к каждому больному. Я руковожу работой обслуживающего персонала, который помогает больным в осуществлении их ежедневных нужд.
— А есть ли, на твой взгляд, различие в служебных отношениях между американцами и русскими?
— На мой взгляд, особенно в Нью-Йорке после катастрофических событий 2001 г., развился страх и потерялось доверие друг к другу. Это снизило коэффициент прочности отношений. Американцы вообще трудно пропускают кого-то в свою душу. На работе отношения — в рамках официальной вежливости. Например, в основном, не принято приглашать сослуживцев к себе домой. Или одалживать у них деньги. Очень порицаются служебные романы. С годами я поняла, что самые стабильные отношения возможны в пределах своей этнической группы.
— Алёна, ты склонна «нырять» в глубину, постигая тайны бытия под разными ракурсами, включая мистику. А повлияла ли Америка на формирование твоего духовно-религиозного сознания?
— Когда я жила в Одессе, я испытывала угнетающий страх перед религией. Нас воспитывали в духе осмеяния религии. Моя бабушка — врач, и она тоже полностью отрицала существование Бога. Когда я приехала в Америку, у меня появилась возможность ближе познакомиться с разными религиями. В связи с этим у меня расширилось духовное сознание и открылся ещё один канал восприятия. То, что в духовной практике называют «третьим глазом». Кстати, мне было очень интересно прочитать, что то же самое произошло с одним из героев «Анны Карениной». Я считаю, что все религии в основных принципах сводятся к одному. И поэтому я не чувствую принадлежность к какой-то определённой религии. Но я очень верю в Бога, который внутри каждого из нас.
— Да, каждый из нас, кочующих по земным тропам, должен посадить хоть один прекрасный цветок, чтобы всё вокруг стало благоуханней, солнечней и добрей. А как тебе видится твоя роль в этом процессе?
— Моя работа с людьми, страдающими психологическими проблемами, привела меня к решению написать книгу о том, как справляться с одиночеством. Я считаю одиночество — одна из самых болезненных точек в американской жизни. Хочется верить в то, что я эту книгу опубликую. И потом — с твоей помощью, если ты согласишься, — переведу её на русский язык.
— О да, конечно же, соглашаюсь. Поддерживаю. Одобряю. А теперь представь себе, что фея из твоей любимой сказки, предложила исполнить три твоих желания. И одно из них было бы возвращение на родину...
— Моё желание — жить в двух местах одновременно: и в России, и в Америке. Ты же сама сказала, что это фея, а значит, ей всё подвластно...
Этот вечер, озвученный ноябрьским ноктюрном и перебросивший золотолистые мостики в события четвертьвековой давности, поистине стал для меня откровением. Представь себе, Алёна, что твоя «невзрослеющая» мама, страдающая хроническим подростковым бунтарством, на большинство вопросов ответила бы так же, как ты. И ещё — спасибо тебе за то, что, несмотря на твои «восстания» против всех моих наставнических вливаний, которые ты иронично окрестила «жемчужинами мудрости», твой корабль всё-таки следует в одном направлении с моим.
И снова (в который раз?!) ожили во мне цветаевские строки, обращённые к дочери:
Были мы, помни об этом,
В будущем, явно лихом,
Я — твоим первым
поэтом.
Ты — моим лучшим
стихом.
Интервью у Алёны Перлиной взяла Инна БОГАЧИНСКАЯ.