|
|
   |
ЕЩЕ ПРЕЖДЕ, чем М. Ф. де Рибас, о стесненном положении Городского сада сообщается в издании «Одесская старина», увидевшего свет на исходе 1869 года:
«Сад с домом, где теперь производится продажа минеральных вод, — пишет составитель, — принадлежал некогда Ф. де Рибасу, родному брату адмирала, и им уступлен городу. Ришелье, страстный любитель садов, посадил здесь каштаны и другие тенистые деревья, установил солнечные часы, и сад представлял в свое время приятное убежище от солнечных лучей. С застроением же вокруг него домов: Променной конторы, разных частных лиц, помещения Общества сельского хозяйства Южной России, основанного в 1828 г., гостиницы Вагнера и ресторана купца Алексеева, — сад значительно стеснился, запустился и почти утратил прямое свое назначение. Недостаточным жителям среди часто тропических жаров некуда голову приклонить. Новая посадка деревьев и перекопка земли произведена в 1847 г. Наружная железная решетка от неприсмотра заведовавших садом в свое время значительно попорчена».
Изложенное мнение весьма необъективно. Во-первых, территория Городского сада, как мы видели, не только не сократилась со времени дарения, а, напротив, значительно расширилась. Гостиница Вагнера занимала место прежнего театра князя Гагарина, территориально никогда в состав Дерибасовского сада не входившего. То же касается и ряда других казенных и частных зданий, существовавших в тот период и возведенных или капитально перестроенных несколько позже, — например, домов Бродского (№ 6), Новикова (№ 4), Порро (№ 10), расположенных по красной линии нечетной стороны Гаванной и углового дома Исаковича, числящегося по Дерибасовской. Дом Хлопонина по Преображенской, № 32, как уже упоминалось, построен на рубеже 1870-1871 гг. на месте второго дома де Рибаса, примыкавшего к первому на углу Преображенской. На месте старых строений возведен в 1860 году и дом Григоровича по улице Преображенской, № 30. Все эти здания находились и находятся вне пределов четырех участков, подаренных Феликсом де Рибасом городу, и ни в коем случае не «наезжали» на сад. Так что претензии его сына по этому поводу более чем странны.
Что до неимущих, то в их распоряжении оставался почти весь сад, а за отдельную плату входили лишь в его арендуемое отделение. Солнечные часы не представляли собой ничего особо примечательного, и, кроме того, взамен этих на даче Ланжерон установили другие — на «каменном пьедестале». А вот оградительная решетка, устроенная еще при Ришелье, и в самом деле обветшала (впоследствии ее неоднократно подправляли, но в годы лихолетья и бесконечной смены властей она основательно обветшала и позже была окончательно демонтирована). Ограда окаймляла сад по Гаванной, Дерибасовской и Преображенской, причем с каждой из этих улиц имелись входные калитки. Но платы за вход не полагалось.
Едва ли можно определить состояние сада как «стесненное, запущенное и почти утратившее свое прямое назначение», если обратиться к свидетельствам многих современников. Скажем, литератор М. Чистяков, побывавший в Одессе уже после ликвидации порто-франко, пишет: «Место общественных гуляний, кроме бульвара, городской сад на Рибасовой улице; деревья в нем прекрасные, развесистые, но, на беду, по причине редких дождей, покрыты густым слоем пыли; сюда преимущественно собираются няньки с детьми всех возрастов; дети наслаждаются даже пыльною зеленью, бегают и веселятся, как ни в чем не бывало». Что ж, до устройства водопровода «умывание деревьев» было, прямо скажем, непозволительной роскошью...»
...Но вернемся к прежним персонажам нашего повествования. 8 июня 1873 года А. Ф. Алексеев ушел из жизни. 10 июня его отпевали в Спасо-Преображенском кафедральном соборе и похоронили на старом христианском кладбище.
Дело отца успешно продолжил Семен Афанасьевич Алексеев, бесконечно совершенствовавший городок развлечений в Казенном саду. Для заведования рестораном он пригласил опытного специалиста В. И. Богуша. В 1874 году Алексеев также привлек к сотрудничеству выдающегося одесского музыканта А. В. Банкевича, оркестр под управлением которого пользовался столь огромной популярностью, что «отделение Городского сада» не могло вместить всех желающих меломанов.
В том же сезоне он выписал из Европы знаменитую комическую вокалистку г-жу Ризотт, которой предписывалось «увеселять публику во время антрактов оркестра в кафе-ресторане». В это время у Алексеева появились конкуренты: «На углу Ланжероновской и Гаванной улиц, напротив Городского сада, — читаем в «Одесском вестнике», — недавно устроен и открыт для публики садик, в котором помещается несколько красивых столиков и несколько беседок; кроме разных напитков и закусок, там можно иметь каждый день по утрам и вечерам свежее молоко». Между прочим, это то самое место, которое занимает ныне популярный ресторан «Куманець».
И снова у Алексеева неприятности. На этот раз в связи с «нарушением режима». Дело в том, что существовал строгий регламент функционирования трактирных заведений: скажем, ограничивались не только часы продажи питей, но и вообще работы того или иного предприятия общепита. Ресторанам первоклассных гостиниц разрешалось действовать до 1 часу ночи, ресторанам близ театров — до 12 часов ночи, а всем остальным — до 11 часов вечера. Летом того же года Алексеева оштрафовали на 50 рублей за то, что «его павильон в Городском саду был открыт до 2 часов ночи». Поздняя торговля, в особенности летом, была обычным делом, тем паче в таком популярном заведении.
Как ни ругали Алексеева за «дух разрушения», однако именно он впервые и всерьез занимался благоустройством Городского сада в частном порядке. Довольно щекотливая тема общественных туалетов всегда остро стояла в Одессе на повестке дня. Тем более, что город был одним из самых рискованных мест в эпидемиологическом отношении. До устройства днестровского водовода проблема канализации вообще оставалась практически неразрешимой. Бесчинства парашников сделались притчей во языцех. Так вот, в начале летнего сезона 1876 года в прессе появилось следующее сообщение: «Купец Алексеев внес в городскую управу 200 рублей на улучшение и исправление ретирадных мест в Городском саду. Исправления сделаны, и одно отделение содержится теперь в совершенной чистоте и опрятности особою прислугою, которой предоставлено получать по 2 копейки с особы». Другими словами, С. А. Алексеев устроил в саду первый в Одессе платный туалет!
В 1876 году Алексеева, да и всю Одессу, потрясла безвременная кончина А. В. Банкевича, последовавшая на 34-м году жизни. «В ночь с 2 на 3 марта, — говорится в некрологе, — скончался известный и любимый нашей публикой дирижер оркестра и артист Анатолий Викентьевич Банкевич. Он умер от горловой чахотки, появившейся у него еще прошлой осенью вследствие простуды. Сад г-на Алексеева понес чувствительную потерю в лице этого даровитого музыканта».
В апреле в саду начались выступления нового инструментального оркестра, под управлением немецкого музыканта Иоганна Фридмана (в некоторых первоисточниках его называют Фидманом). Кроме того, в Городском саду периодически играл духовой военный оркестр под управлением Александра Бернарди. Еще при жизни А. Ф. Алексеева (начало 1870-х) в его зале при Городском саду состоялись первые в Одессе состязания по шахматам, которые продолжались там же и в последующие годы, но это отдельная большая тема.
В 1880-х годах преемником Алексеевых в «отделении Городского сада» стал известный одесский пивовар немецкого происхождения Фридрих Енни, завод которого располагался на Молдаванке, на Бугаевской улице. Светлое пиво «ОРИЕНТ-ЭКСПОРТ-БИР» от Енни пользовалось высоким спросом даже за рубежом. Заводчик был известен своею «рекламною щедростью»: скажем, на разговение бедных в светлый праздник Воскресения он как-то выставил три бочки, 10 ведер и 500 бутылок лучшего пива. Выступая арендатором отделения Городского сада, он расширил устроенный Алексеевыми пивной зал, постоянно обновляя его ассортимент. «Летний отдел» сада открывался с 1 мая. Здесь регулярно выступали гастролеры-знаменитости, играл духовой оркестр саперной бригады под управлением капельмейстера и композитора А. Бондаренко. Плата за вход в отделение в обычные дни составляла 20 копеек, цена за эксклюзивный нумерованный столик возле павильона — 1 рубль 50 копеек, а на вечера симфонической музыки — соответственно 40 коп. и 3 руб.
Весьма примечательна фигура управляющего расположенным в саду «первоклассным рестораном». Это никто иной, как знаменитый Карл Брунс, впоследствии содержатель легендарной «харчевни» во дворе дома Вагнера (обычно числится по Екатерининской, № 14), воспетый многими выдающимися писателями и поэтами — как одесситами, так и гостями города. Урочное время «комплексных обедов», включавших три, четыре или пять блюд на выбор и чашку кофе (соответственно 50, 75 копеек и 1 рубль), — от 13 до 18 часов. После 18 часов заказы исполнялись индивидуально.
Как и у Алексеева, у Енни возникало немало проблем в связи с различными обстоятельствами эксплуатации арендуемого отделения Городского сада. Прежде всего, надо было энергично решать вопрос освещения. Енни решил использовать новомодное электричество, для устройства которого на третьем году аренды отделения (1887) купил современный зарубежный «10-сильный локомобиль». Даже в кафе «Фанкони» и других элитарных заведениях электричество ввели позднее! Но возможность установки этого устройства в саду, согласно тогдашним правилам, определяла уже не дума, а градоначальник, и тут пришлось напрячься, чтобы получить соответствующую санкцию.
Очень много нареканий публики вызывало то обстоятельство, что в «садике Енни» существовал своеобразный порядок расчета за яства: за пиво надо было рассчитываться отдельно. Почему? Да потому, что оно поступало прямиком с завода, по заводской цене, то есть дешевле обычного. По мысли заводчика, это должно было привлекать посетителей и служить дополнительной рекламой. За кушанья и вино рассчитывались с официантами, а за пиво — со специально назначенными для этого мальчишками-половыми. Вот тут-то и являлись мотивы для дополнительных пререканий. «Если случится, — сетует в газете очередной обиженный клиент, — что лакей подаст пиво, а мальчик получит за оное деньги, то немудрено, что лакей будет настаивать на вторичной плате...» Посетителей раздражали и бесплатные резервные столики, каковые представитель Енни, Фишер, придерживал «для своих». Не вызывала у них особого восторга и манера этого администратора объясняться с прислугой, а то и с публикой, нарочито по-немецки.
То было время процветания кафе-шантанов. Они существовали как сами по себе, так и при клубах, например, при Благородном собрании. Один из лучших шантанов устроил в своем садике Енни. Взамен пышногрудых тирольских «арфянок» сюда пришли популярные европей"ские «каскадные певицы», изрядно дрыгающие ногами, разного рода «комические куплетисты» и проч. Излюбленным жанром становится музыкальный дивертисмент. Бдительно следившие за общественной моралью и никогда не переводившиеся «общественники» надавили на власти, и, как сообщают давние СМИ, последовал «неприятный сюрприз для кафешантанных завсегдатаев»: ликвидировали ложи, примыкающие непосредственно к подмосткам, откуда беззубые и подслеповатые старички и «КОКОДЕСЫ» и сластолюбцы любовались разными дивами в трико и безобразничали. Это обстоятельство временно подрывало шантанный бизнес.
Кроме того, к огорчению торгового дома Енни, как раз тогда же ввели налог на билеты за посещение арендуемого им отделения Городского сада. Предприниматель ходатайствовал об освобождении от этого налога, вводимого с 1 июля 1887 года, мотивируя тем, что, во-первых, срок аренды истекает в текущем году, во-вторых, в предыдущие три года арендаторы понесли серьезные убытки, а в-третьих, они стеснены жесткими условиями, заключенными с ресторатором и оркестром. В ходатайстве было отказано, ибо для его удовлетворения пришлось бы нарушить существующее законодательство. Как видно из данных следующих лет, несмотря на задекларированные убытки и потери, Енни пролонгировал срок аренды. По правде сказать, в виде налога с билетов за вход в арендуемое им отделение Городского сада казенный бюджет получал ничтожные суммы. Так, за весь летний сезон 1889 года оная сумма составила лишь 99 рублей 50 копеек. Немногим больше давали и другие подобные учреждения, скажем, садик, арендуемый пивоваренным заводом Людвига Дурьяна, — 148 рублей 50 копеек.
В эти годы «директором отделения Городского сада» служил видный организатор кафешантанного дела, популярный, пожалуй, скандально М. А. Сокаллы. Когда одесситы узнали, что степенное нижегородское купечество добилось полной ликвидации «развращающих увеселительных заведений» с разного рода сомнительными певичками и «арфянками», один из рифмачей-острословов отреагировал в прессе весьма оригинально:
Хайки, Ривки, Гапки, Марфы
Заберут свои манатки
И, схватив подмышки арфы,
Улизнут во все лопатки...
Ну, а если б одесситы
Увлеклись примером оным,
Что б запел тогда, скажите,
Сокаллы в саду казенном?..
В то время как многие его коллеги по развлекательному бизнесу регулярно и дочиста прогорали, Сокаллы ухитрялся вести дела настолько успешно и прибыльно, что даже позволял себе заниматься благотворительностью. Это обстоятельство дало повод другому остроумцу разразиться эпиграммой:
Ржечицский вылетел в трубу,
Кизовский тоже профинтился,
Но крепче каменной скалы
Стоит лукавый Сокаллы.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Начало в номерах от 30 ноября, 7, 12, 14, 19, 21 декабря.