За гуманізм, за демократію, за громадянську та національну згоду!
||||
Газету створено Борисом Федоровичем Дерев'янком 1 липня 1973 року
||||
Громадсько-політична газета
RSS

Різне

Сквозь призму истории

№7—8 (11247—11248) // 26 января 2023 г.
Сквозь призму истории

Жара стекала по подбородкам домов. Лениво, как сонная обезьяна, у моих ног развалилась Прага.

Эту фразу я придумал, спускаясь от Страговского монастыря по Увозу на Малу Страну действительно очень жарким июньским днём.

Придумал и страшно гордился. Ещё бы — почти «голубые глаза огородов» любимого и недосягаемого Олеши.

Там же, на смотровой площадке под монастырём, над раскинувшимися на склоне холма Петршин виноградниками, началась однажды самая, пожалуй, худшая экскурсия по Праге, на которой я побывал.

Экскурсоводом был молодой парень, живущий в Праге англичанин, совершенно не утруждавший себя попытками рассказать хоть что-нибудь об истории города. Видимо, он полагал это скучным делом, а главной своей задачей считал показать нам живописные места, в которых можно сделать красивые фото и селфи, а ещё рассказать о лучших и самых дешёвых пивных и пабах Праги, подробно останавливаясь на ценах и сортах пива в них. Поначалу это было забавно, но вскоре стало раздражать. Я было подумал, что он просто не готов — не изучал ни историю города, ни историю страны — и потому специально взял ещё несколько англоязычных экскурсий. Было лучше, но ненамного.

Тогда и закралась мне в голову крамольная мысль о существовании фундаментальной, принципиальной, культурно-мировоззренческой разницы между русскоязычными и англоязычными экскурсоводами. По крайней мере, пражскими. Ведь самый плохой русскоязычный экскурсовод будет путать имена и даты, додумывать то, что не успел выучить, но взгляд его будет всегда обращён назад, в историю. Худший русскоязычный пражский гид может рассказать о том, что Голем домогался дочери рабби Лёва, но никогда не посвятит экскурсию обзору цен на пиво.

Следует ли из этого, что представители одной культуры живут прошлым, а другой — настоящим?

Вопрос сложный и интересный.

Я ведь и сам начал с определённого момента смотреть на окружающий городской ландшафт сквозь призму истории. И от неё, этой самой истории, буквально никуда не деться.

Вот, например, приезжаешь в курортный город Теплице, в отель «Бетховен», чтобы поплавать в бассейне с тёплой минеральной водой. Распаренный и приятно утомлённый выходишь на улицу. И что же? Первым делом обращаешь внимание на мемориальную доску Александру фон Гумбольдту. Он тоже принимал тут ванны. При этом сразу вспоминаешь удивительный бюст молодого Гумбольдта, выставленный в скульптурном зале дрезденского «Альбертинума». Но это ладно, это ещё куда ни шло. Но я ведь ради Гумбольдта проехал специально половину острова Тенерифе — для того, чтобы полюбоваться видом с названной в его честь смотровой площадки и сфотографироваться с ним, сидящим над обрывом.

Но вернёмся в Теплице. Полюбовавшись мемориальной доской, поворачиваешь за угол и сразу видишь список тех, кто посетил благословенный курорт Теплице до тебя. Ну ладно Наполеон и Пётр I с такими же Александром и Николаем. Но — Гёте, Бетховен, Шопен, Штраус, Вагнер, Лист, Казанова, Андерсен! В замковом парке на том месте, где в 1812 году состоялась единственная встреча Гёте и Бетховена, даже установлен мемориальный знак. Ужинать идёшь к тому же Бетховену и за кружкой отличного местного пива думаешь, естественно, о том, как Шопен выступал в замке у Клари-Альдрингенов, которым не так давно принадлежали все здешние окрестности.

А уж в Праге с этим сталкиваешься постоянно. Вот лишь несколько недавних случаев.

Еду смотреть квартиру в новом строящемся доме. На повороте к нему вижу девушку, фотографирующую соседний дом, прекрасный образчик баухауса. Понимать я начал его красоту, только переехав сюда. Конечно же, бросаю машину, иду любопытствовать. Имя на мемориальной табличке ни о чём мне не говорит, приходится немедленно гуглить. Оказывается, здесь жил знаменитый киноактёр Йиндржих Плахта, сыгравший более ста ролей в фильмах, начиная с немых, снятых во время Первой республики, а в театре играл у самих Вериха с Восковцом.

В итоге весь вечер читаю о нём.

Или отвожу дочку на кулинарный мастер-класс и, залюбовавшись прекрасным домом начала прошлого века на площади Святоплука Чеха, что на Вршовицах — сдержанный пражский Сецессион, вижу вдруг табличку «Музей Вальдеса». Конечно, вхожу внутрь. Увы, вместо музея там уже букинистический магазин, в котором от Вальдеса осталось лишь название.

И вот прямо на ходу я уже читаю о нём, попутно вспоминая, что именно Йиндржих Вальдес был многолетним меценатом и коллекционером работ великого — величайшего — чешского художника Франтишека Купки, от выставки работ которого я до сих пор под впечатлением. Припоминаю, что коллекция пуговиц Вальдеса легла в основу пражского Музея прикладного искусства, в котором состоялась последняя прижизненная выставка работ Александры Экстер, рисунку которой я посвятил в своё время целый рассказ.

Или вот иду я, например, на улицу Panskа, менять валюту, к знакомым арабам. Тут уж никуда не деться от целого моря воспоминаний и ассоциаций. На углу короткой, в один квартал, улочки монументально стоит легендарный Art Nouveau Palace Hotel. Двое здоровенных бронзовых мужчин держат у входа в него тяжёлые, неимоверной красоты фонари. Кто только не любовался ими! Жаклин Кеннеди и Ален Делон, Мик Джаггер и Шер, Стивен Спилберг и Пеле, Давид Рокфеллер и Генри Киссинджер... Но интереснее всего для меня то, что в 1920-х в здешнем подвале располагался «Русский дом», в котором хоть раз, да побывали все практически чехословацкие русские эмигранты. Здесь выступали Павел Милюков и Питирим Сорокин, читал свои лекции о Льве Толстом его последний секретарь Валентин Булгаков, здесь же состоялось торжественное открытие Русского народного университета и собирался легендарный «Скит поэтов». Марина Цветаева назначала тут личные встречи. А за двадцать с небольшим лет до этого в одном квартале отсюда, в немецкой гимназии, учился Райнер Мария Рильке — кумир Пастернака, познакомившего Рильке с Цветаевой.

Так что географически Райнера Марию с Мариной Ивановной разделял всего один квартал.

«Великий, обожаемый поэт! Я Вам обязан основными чертами моего характера, всем складом духовного существования», — писал Рильке Пастернак.

«Чего я от тебя хочу, Райнер? Ничего. Всего. Чтобы ты разрешил мне каждый миг моей жизни подымать на тебя взгляд — как на гору, которая меня охраняет (словно каменный ангел-хранитель!)», — вторила Пастернаку Цветаева.

Здесь же, рядом, на маленькой площади Uhelny Trh, в редакции «Воли России», Марина Ивановна встречалась с Марком Слонимом, сюда же она приносила рукописи своих пьес о Казанове — уже из-за Моцарта, ведь он останавливался в том же доме «У трёх золотых львов» и, по легенде, пил пиво в расположенной рядом пивной, носящей сегодня название «У двух кошек».

И вот обо всём этом я вспоминаю, когда просто иду менять доллары на кроны. Разумеется, каждый раз по пути внимательно рассматриваю мемориальную доску неистовому репортёру Эгону Эрвину Кишу, снова и снова находя в нём сходство с моим дедушкой Соломоном. Киш был участником «Пражского кружка» немецкоязычных писателей, того самого, в который входили Франц Кафка с Максом Бродом. Кафка, кстати, работал тут же, практически за углом — ровно в одном квартале, на Вацлавской площади, до сих пор расположен офис итальянской страховой компании Assicurazioni Generali.

А стоит лишь заинтересоваться архитектурой (а где ещё ею интересоваться, если не в Праге?), и всё, пиши пропало. Мало того, что здесь представлены практически все архитектурные стили, от романского до брутализма и деконструктивизма, но здесь ещё и в каждом практически доме сохранились оригинальные двери, люстры в парадных и даже дверные ручки. Этими ручками можно любоваться бесконечно! Любоваться и думать о судьбах тех, кто дотрагивался до них прошедшую сотню лет.

Взгляд на настоящее сквозь призму истории кардинально меняет восприятие.

Александр Иличевский, ссылаясь на Мераба Мамардашвили, описывает случай, произошедший в Дании с двумя создателями квантовой механики — Нильсом Бором и Вернером Гейзенбергом:

«Гейзенберг гостил в институте Бора. На закате одного из весенних дней они вышли к берегу моря. Прогуливаясь вдоль берега, они подошли к Кронборгскому замку, некогда воздвигнутому Фредериком II. Вместе восхищались архитектурой бастиона, его башнями, мостом надо рвом, заполненным водой, деревянной резьбой в часовне, медной кровлей, покрытой зеленой патиной; тем единством, которое замок образовывал с морским ландшафтом.

— Помните легенду о Гамлете, принце датском? — вдруг спросил Бор. — Никаких исторических свидетельств, кроме упоминания о нем в хронике, не осталось. А теперь внимание. Смотрите, что сейчас произойдет. Следите за собственным сознанием. Я сообщаю вам, что предание отождествляет Кронборгский замок с шекспировским Эльсинором.

Гейзенберг вспоминает о своем потрясении. Вроде бы ничто не должно было измениться вокруг после слов Бора, ибо даже неизвестно доподлинно, существовал ли Гамлет и в самом ли деле жил здесь, но, тем не менее, всё вокруг преобразилось. Стены и башни засветились смыслом, по ним поползла тень отца Гамлета. Двор замка вдруг вместил мир трагедии Шекспира, в нем появились подмостки, и актеры на них стали разыгрывать рамочную пьесу «Мышеловка». В комнатах замка зазвучал тревожный монолог Гамлета, и тринадцатое столетие приблизилось вплотную».

Что-то похожее происходит со мной ежедневно на пражских улицах.

В Одессе ещё хуже.

Она вся пропитана историей, как хорошо настоявшийся торт.

К историям известных и неизвестных людей тут подмешивается моя личная история. История моей семьи. И это целые наслоения.

А начинается всё с простейших вещей.

Когда я гляжу из окна своей квартиры на крышу небольшого флигеля внизу, я не только думаю о том, что здесь находилась картинная галерея художника Николая Дмитриевича Кузнецова, и в очередной раз планирую поехать в Белград, где он провёл последние годы своей жизни, но и вспоминаю, как в десятом классе мы целую неделю дежурили тут, на посту номер один, у памятника Неизвестному матросу, и как это было здорово.

Когда я иду за посылкой на ближайшую почту, проходя мимо внушительного здания, в котором теперь учат полицейских, сердце моё пусть немного, но трепещет, потому что именно тут, в давно не существующей третьей мужской гимназии, учились Кандинский, Королёв, Козачинский и всё тот же Марк Слоним.

Чуть дальше, уже на Успенской, я стараюсь зайти во двор дома номер семь, когда-то доходного дома Котляревской, построенного чехом Викентием Прохаской, потому что там жили не только Кира Муратова и профессор Добролюбский, на внучке которого женился мой двоюродный брат, но, в первую очередь, потому, что там вырос мой папа. Через квартал, в двадцать третьем доме, когда-то построенном знаменитым Францем Моранди для не менее знаменитого Анатры, находилась в 1950-х школа номер 83, где папа учился. Сейчас это еврейская школа номер 94, совсем недавно названная в честь одного из величайших сыновей Одессы, Владимира Жаботинского. По этому случаю в Одессу приезжал его внук, и мы с ним тогда здорово пообщались. А в начале 90-х здесь же работал детский сад, и однажды, услышав из его окон детский смех, я остро захотел бросить всё к чёртовой матери и пойти работать сюда воспитателем.

Так и не пошёл.

Ну, а в сером четырёхэтажном доме номер двадцать семь, построенном в 1913 году архитектором Каменецким для Шифф-Райзмана, жила моя первая любовь, и я провёл там множество упоительных вечеров и ночей.

По Одессе легко и приятно прокладывать маршруты. Идя за продуктами на «Новый рынок», можно пройтись дорогой, которой шёл в гимназию маленький Юрий Олеша — благо, он подробно описал маршрут в своей «Книге прощания». По пути в библиотеку можно заглянуть во двор дома сорок шесть, где жил Кириак Костанди, пройти мимо дома Фундуклея, куда с докладами к тогда ещё графу Воронцову приходил Пушкин, зайти во двор дома номер тридцать шесть, где почти двадцать лет прожил Илья Мечников. Рядом с библиотекой, в одиннадцатом номере, в

1911-м выставляли свои работы участники второго «Салона» Владимира Издебского, того самого салона, который стал чуть ли не бенефисом Василия Кандинского и братьев Бурлюков.

Выйдя из библиотеки, можно спуститься по Пастера, чтобы взглянуть на дом, в котором жили родители Сони Делоне, а потом, пройдя мимо медицинского университета, куда я когда-то безуспешно пытался поступить, выйти к Художественному музею. Идя потом вверх, по Софиевской, пройти мимо дома, в котором останавливались в 1885-м Михаил Врубель с Валентином Серовым, а подойдя к дому на углу с Преображенской, поднять голову, чтобы найти окна комнаты Бурлюков, той самой комнаты «под крышей, с окнами-бойницами, где по потолку Воронцовский маяк проводил полосы своих огней».

В общем, спрятаться от истории совершенно невозможно.

Но было ведь время, когда я, работая главным бухгалтером завода фрезерных станков имени Кирова, приходил ежедневно в своей кабинет на Базарной улице, вовсе не зная о том, что в этом самом здании располагался восемьдесят лет назад дом еврейской рабочей молодежи «Еврабмол» со слесарно-механическими и столярно-мебельными мастерскими, в доме напротив жил легендарный еврейский историк Шимон Дубнов, чуть дальше по Базарной выросли Валентин Катаев с братом Женей, в самом конце улицы, на углу с нынешней Леонтовича, жил автор «Зелёного фургона» Саша Козачинский, а в Храме иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость» напротив его дома великий Виктор Васнецов крестил своего внука. Честно говоря, меня тогда всё это совершенно не интересовало. Я думал о работе и вовсе не восхищался тем, что об истории всего лишь одного одесского квартала можно написать книгу.

Получается, дело не в менталитете вовсе, а в возрасте? И дымкой истории глаза подёргиваются ближе к сорока? А может, и не дымкой вовсе, а туманом, мешающим разглядеть настоящее, разглядеть собственное время и собственную жизнь?

И туман этот лучше развеять, чтобы окончательно не превратиться в воспоминание? Ведь пражские друзья недавно в шутку назвали меня новым Рипеллино, а уж он-то — весь воспоминание.

Пожалуй, да. Ведь и мои пражские англоязычные экскурсоводы были совсем молодыми.

Но… я подумаю об этом позже. Сейчас нет времени —курьер только что принёс мне долгожданную антикварную книгу о приключениях (а что, участие в революционном восстании можно назвать и так) Михаила Бакунина в Праге. Нужно срочно прочесть её и броситься по следам пусть дальнего, но родственника.

Что может быть увлекательнее?

Евгений Деменок



Комментарии
Добавить

Добавить комментарий к статье

Ваше имя: * Электронный адрес: *
Сообщение: *

Нет комментариев
Поиск:
Новости
08/11/2023
Запрошуємо всіх передплатити наші видання на наступний рік, щоб отримувати цікаву та корисну інформацію...
16/07/2025
Одещина впевнено впроваджує «Мрію», повідомляють в Одеській ОВА...
16/07/2025
Прем’єр-міністр України Денис Шмигаль офіційно подав до Верховної Ради заяву про відставку...
16/07/2025
Погода в Одесі 18—23 липня
09/07/2025
З6 по 16 липня в штаб-квартирі ЮНЕСКО (Париж, Франція) Комітет всесвітньої спадщини проводить 47 сесію. Серед інших, розглядаються питання, присвячені нашому місту, зокрема звіт про стан збереження «Історичного центру Одеси»...
Все новости



Архив номеров
июль 2025:
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
1 2 3 4 5 6
7 8 9 10 11 12 13
14 15 16 17 18 19 20
21 22 23 24 25 26 27
28 29 30 31


© 2004—2025 «Вечерняя Одесса»   |   Письмо в редакцию
Общественно-политическая региональная газета
Создана Борисом Федоровичем Деревянко 1 июля 1973 года
Использование материалов «Вечерней Одессы» разрешается при условии ссылки на «Вечернюю Одессу». Для Интернет-изданий обязательной является прямая, открытая для поисковых систем, гиперссылка на цитируемую статью. | 0.032