|
|
   |
...А тем временем Чернов отводит Карачаева в сторону.
Карачаев. Что случилось, Валериан Михайлович?
Чернов. Помните наш недавний разговор?... Поторопился я, однако, отправлять вас в отставку вослед за собственной персоной... Поторопился...
Карачаев. Как? Неужели...
Чернов. Угадали. Именно так-с, отставлен... Согласно собственноручному прошению...
Карачаев. Как же так?! Час отчасу не легче... Но мы же достигли такого успеха! Убийство Даво раскрыто! Похищенные ценности обнаружены! Мало того, открыты воровские притоны, найдена масса похищенных товаров и контрабанды! Тюремный замок переполнен! А сколько средств поступило в казну!.. Когда ж и бывал в этом городе столь долгожданный праздник?.. И после всего этого отставка?! А жизнь Генриха Карловича... Ведь и она чего-нибудь стоит...
Чернов. Не кипятитесь, Петр Осипович... Сдается мне, мы с вами поменялись ролями... Прежде вы уговаривали меня, чтоб я не совался, куда не след, а теперь всё пошло навыворот... Вспомните, что это же я пошел у вас на поводу, но, знаете, нимало в том не раскаиваюсь... Когда предстану, так будет, извольте видеть, что предъявить...
Карачаев. Мне-то что теперь прикажете делать?
Чернов. Да то же самое... Ловить преступников, защищать горожан... Чего вам еще надобно?.. Занимайтесь, так сказать, любимым делом... Слыхал, полковника Проданаки на мое место назначают... Господин спокойный, из местных... На рожон не полезет... Да и от ваших услуг не откажется — польза-то немалая... Кто ж лучше вас знает все темные закоулки да преступные клоаки этой, с позволения сказать, Пальмиры... Так что всё образуется... Нечего печалиться... Живите себе... А кстати, как Ольга Семеновна? (Тепло улыбается): Слухами земля полнится...
Карачаев (смущенно). Да что вы, Валериан Михайлович, я старый холостяк, сами знаете... И человек-то вовсе не светский... Куда мне с ней, право... А вы-то куда теперь направитесь?
Чернов. Да в Питер, куда ж еще... Я ж коренной питерец... В Тифлисе, знаете, временно служил, а потом вот сюда занесло... Эка незадача...
Карачаев (улыбаясь). Да уж, дела... Зато будет что вспомнить на старости лет...
Чернов. Это вы верно подметили...
Карачаев. Может, мемуары еще напишете о нашем одесском житье-бытье, а, Валериан Михайлович?
Чернов (иронически). Хорошая идея... На службу-то теперь так скоро не возьмут... Замаран подозрениями, видите ли, да еще дверью хлопнул... У нас такие предосудительные жесты не поощряются... Над Болотовым судилище затевают...
Карачаев (горько): Знаю...
Чернов. Как дело состряпают, так ведь каторга ему грозит ни за что... Плохо... Очень плохо... Может, одумаются, цель-то достигнута сполна: ухожу я... И, заметьте, добровольно... Ну, что ж, идемте, не станем портить людям праздник... Смотрят сюда, заждались...
Та же набережная, но уже весною. Карачаев провожает убывающих в Тавриду Лишинскую и молодю чету Фортацци. Мария и Николай с маленькой Софьей уже идут по сходням, где их приветствуют улыбчивые Стамо и Лебедь: «Первый рейс с хозяевами на борту!» Ольга с теплотой во взоре поглядывает из-под шляпки на несколько нахумернного Карачаева.
Ольга. Как жаль, что вы не можете ехать с нами, милый Петр Осипович...
Карачаев. Жаль... Служба, знаете ли... Начальство сменилось... А новая метла, как известно, и метет по-новому...
Ольга. Да хоть выметает ли что-нибудь?
Карачаев (посмеиваясь). А то как же... Кое-что, по мелочам...
Ольга. Давно хотела вас спросить... Отчего вы не сознались Раше... Так ничего и не сказали ей о сыне и муже...
Карачаев. Простите, Ольга Семеновна, но что я мог ей сказать?.. Нет уж, пусть остается в счастливом неведении... Пусть пребывают где-нибудь на краю ее памяти полузабытые и, в общем-то, малоизвестные ей шарманщик Джак да двуликий барон Сондер, он же Кондор... Сын и муж были давно ею похоронены в своем сердце, и да упокоится там доле нетленный прах их...
Ольга. Пожалуй, вы правы... Хорошо бы и мне обо всем этом забыть поскорее, выкинуть прочь из головы... Может, все же приедете к нам летом на недельку-другую?
Карачаев. Отчего же, может быть... Если начальство отпустит...
Ольга (замявшись). Вы когда-то обещали мне разговор один наш давнишний напомнить...
Карачаев. Это какой же, простите?
Ольга (всплескивает ладонями). Ну вот, какой забывчивый, сами обещали, а мне напоминать... Вы тогда еще про Рашу напомнили, про маскарадное гаданье...
Карачаев. А... Было, было...
Ольга. И сами мне гадали...
Карачаев. И что ж нагадал?
Ольга (смущенно). Помните, вы тогда сказали: «Вот вам моя рука, и вот вам мое слово».
Карачаев (тоже смущенно). Да-да... Верно...
Ольга. Так дайте же мне свою руку и слово, что непременно посетите нас в Крыму!
Карачаев (смеясь, протягивает к Ольге обе ладони). Берите! Даю!
Лишинская молниеносно целует Карачаева в щеку, взбегает по сходням на судно и машет рукой. Через короткое время бриг отваливает от причала, и Карачаев долго глядит ему вслед.
Затем мы видим, как по выходе из порта, в отрогах Военной балки, следователь останавливает извозчика. По иронии судьбы — того самого, который в самом начале нашего повествования привез его к зданию городской полиции. Дрожки неторопливо поднимаются в город. И тут, как нарочно, мы поочередно замечаем многих персонажей предыдущего рассказа, калейдоскоп тех же лиц, в жизни которых ровно ничего не переменилось. За окном «веселого дома» преспокойно чаевничают, сплетничая, пристав Кучинский и содержательница Коколова. На террасе кафе Фанкони, энергично жестикулируя, Копфвилль обсуждает новый прожект с Хариным и Штейном. Застолье освящено присутствием метрессы Страховой, расфуфыренной по последней моде. У подъезда только что открытой «Швейцарской гостиницы» как будто даже мелькнуло лицо покойного (а покойного ли?) барона Сондера. Из редакции «Ведомостей» выкатывается толстячок Бросулов, размахивая свежим номером газеты и что-то втолковывая шустрым Лисицыну и Де Борзею. Возле какого-то трактира встречаемся взглядом с некоей темной личностью, виденной нами на сборище в Судейской мине. Дебелая факторша темпераментно убалтывает юную молочницу «поступить служанкой в пристойное заведение». Некий кабатчик втихаря запускает «в особую комнату» каких-то юрких субъектов. Карачаев взирает на все это с потемневшим лицом и переводит взгляд на цветущие акации и поверх — в чистое южное небо. Следователь щурится. А может, улыбается. Кто знает...
Конец.