|
|
   |
Где-то на выходе из приморских штолен залегли в завалах между камнями люди Стамо и Джуффура. Крупным планом — они сами, а в некотором отдалении — напряженный Джак. Через короткое время становится очевидно, что в их направлении кто-то движется: на стенах мины появляются световые блики и тени, затем становятся различимы и негромкие голоса. Наконец, мы видим идущий по подземному ходу отряд. Впереди шагают факельщики, за ними — несколько человек, на спинах которых различимы длинные узкие мешки, а в хвосте колонны — несколько фигур, в том числе три женские, и снова факельщики. Еще мгновение, и Стамо подает сигнал Джуффуру, а тот далее по залегшей цепочке. Внезапно из боковых ответвлений мины и из-за камней выскакивают вооруженные люди, набрасываются на пришельцев, и вот уже те опутанные веревками лежат на земле. В развязанных мешках оказывается несколько опоенных дурманом молодых женщин. Люди Джуффура и Стамо выносят их прямо к морю, где мы видим ожидающих Рашу и Текбезу. Вызволенных женщин начинают приводить в чувство. Между тем мы видим среди схваченных Сову, Филина, двух знакомых нам факторш и новое лицо — приснопамятную Катьку Ильиченкову. Раша оглядывается во все стороны, не без удивления обнаруживая среди освобожденных еще не пришедшую в себя Ольгу Лишинскую.
Раша. Вот так так... Крестница моя... И ее туда же... (Обращаясь к Стамо). А куда подевался Джак?
Стамо. Он сказал, что хочет остаться на прежнем месте в карауле... На всякий случай... А вдруг и еще кого дождемся...
Раша. Пускай... (Джуффуру): Но почему я не вижу среди схваченных Джамал-бея...
Джуффур. Не тревожьтесь, хозяйка, он здесь...
Стамо. Мои ребята, как вы знаете, неплохие пловцы... Доплыли до судна и взяли его тепленьким... Вон, глядите-ка...
Стамо развязывает приваленный к большой известняковой глыбе мешок. На свет является всклокоченная голова шкипера. Он опасливо щурится, еще не вполне отдавая себе отчет в происходящем, но когда замечает поблизости связанных Сову, Филина, факторш и приходящих в сознание девушек, все понимает.
Миллер быстро добирается до Пушкинской улицы и поворачивает направо, в направлении дома, где квартирует барон Сондер. Опытным глазом он, конечно, замечает полицейских агентов и успевает притормозить на полпути. Миллер переходит на противоположную сторону улицы и следует мимо интересующего его здания, словно бы случайный пешеход по каким-то своим неотложным делам. В окне бельэтажа он успевает заметить приникшее к стеклу настороженное лицо Кондора и внезапно охватывает себя руками, будто ежится от холода. Заметив этот сигнал, барон отпрянул от окна, а Миллер следует до угла, затем поворачивает направо, обходит весь квартал и ныряет в подворотню с противоположной стороны означенного дома. В этот самый момент полицейские нагрянули в квартиру барона. В парадной Карачаев и Розен успевают перекинуться несколькими фразами.
Розен. Смотрите, Петр Осипович, как бы нам не опростоволоситься... Ежели не отыщем улик, так барон, пожалуй, заведет иск, не отмажемся...
Карачаев. Ну, и черт с ним, пусть затевает...
Розен. Вспомните его положение в обществе... Дело нешуточное... Обыск наделает много шуму... А воровская касса, о которой вы всё толкуете, наверняка уже переправлена бароном в надежное место...
Карачаев. Пусть так! Пусть всё горит синим пламенем, доктор, а только есть же у меня, согласитесь, хоть одна, да козырная карта... (Кивает на свой баул): В этом самом саквояжике...
Розен. Ну-ну, посмотрим, посмотрим, как она еще сыграет...
Карачаев, Розен и еще несколько полицейских чинов входят в квартиру барона, который встречает их против ожидания совершенно невозмутимо.
Барон. Чему обязан в столь ранний час, господа?
Карачаев. Как это ни прискорбно, барон, однако нам следует произвести у вас обыск.
Барон (насмешливо). Только и всего? Очень мило... А не кажется ли вам, господа, что вы пали жертвой какого-нибудь досадного недоразумения?
Карачаев. Возможно, возможно, и всё же...
Барон. Как же, скажите, подобный произвол возможен в благоустроенном обществе? Что за варварство, в самом деле? Не находите ли вы, господин следователь, что врываться в приватную квартиру на основании, очевидно, каких-либо сплетен, не что иное, как откровенное, неприкрытое насилие? Я протестую! Требую немедленно пригласить прокурора и моего консула, поскольку не являюсь, как вам известно, российским подданным! И напоминаю, что вы не вправе отказать мне в этом законном требовании!
Карачаев. Полноте, господин барон, не кипятитесь, успокойтесь. В данную минуту ваши слова не могут иметь значения. Раз уж мы вошли сюда для определенной цели, то, как Бог свят, достигнем ее. А за действия свои, если придется, ответим и перед правительством, и перед обществом, и перед самим Всевышним.
Барон (с достоинством). Что же, мне приходится подчиниться насилию. Продолжайте свои бесчинства. Моя квартира в полном вашем распоряжении. Но имейте в виду, что очень скоро настанет время, когда я через свое правительство потребую у вас отчета в нанесенном мне личном оскорблении!
С этими словами барон садится в стоящее подле камина мягкое резное кресло и спокойно закуривает дорогую сигару. Камин этот довольно роскошен, но скорее декоративен, ибо не видно, чтоб им в последнее время пользовались. Барон невозмутимо курит, поглядывая в окно, а полицейские расходятся по обширной квартире и приступают к тщательному и утомительному обыску. В кабинете остаются лишь Карачаев и Розен, да еще в глубине маячат два жандарма, охраняющие входные двери.
Полицейский чиновник (появляясь в дверях, вполголоса, Карачаеву): В спальне — ничего.
Барон (иронически). Ну что, господин следователь, как там наследство казначея Стамбула? Отыскали уже? Нет? Не забудьте, что и мне ведь что-нибудь из него полагается! Требую свою долю! Давеча как раз в карты проигрался в клубе...
Карачаев. Смейтесь, смейтесь... Только наша с вами игра еще впереди, будьте уверены...
Розен (с досадой ерзая на стуле): Поскорее бы...
Другой чиновник (входя): В столовой — ничего.
Карачаев. Приступайте к осмотру кабинета.
Появляется еще один чиновник, и вдвоем с первым они начинают осматривать комод, шкаф, письменный стол, обдирают обивку стульев и кресел.
Барон (издевательски). Прекрасно! А я как раз обстановку собирался переменить... Вот и выйдет, что за ваш счет...
Карачаев (понимая, что и здесь промахнулся): Знаете, доктор, а не пора ли нам сыграть с господином бароном в более неожиданную и, я бы сказал, рискованную игру... (Полицейским и жандармам): Можете быть свободны! Отправляйтесь-ка с осмотром в трактир «Пелопоннес»!
Розен. Вы, очевидно, желаете пригласить меня в секунданты?
Карачаев. Вот именно. Правда, одного на двоих...
Барон (с ироническим вызовом): А что ж поставим на кон?
Карачаев. Не догадываетесь?
Барон (в той же тональности): Ага... Сдается, тут у нас и честь дамы замешана?.. Ну, стало быть, дуэль... Что ж, пусть будет по-вашему... Возражений не имею, я готов...
Карачаев (Розену и одновременно барону): Начинайте отсчет, доктор... Регламент традиционный — на «три»...
Розен. В самом деле?..
Барон (с усмешкой): Согласен.
Карачаев (берет в руки тот самый саквояжик, с которым пришел; барон с интересом разглядывает этот неуместный, вроде бы, предмет, не понимая, к чему клонит следователь): Приступим, пожалуй... Не тяните же, доктор!
Розен. Либер гот... (Отрывисто): Раз... Два... Три...
По ходу отсчета барон иронически глядит на следователя, скрестив руки. При счете «три» Карачаев открывает баул, достает оттуда растрепанный парик, круглые очки и быстро напяливает на себя — перед нами Клепо собственной персоной! Барон потрясен. Рот его начинает нервически подергиваться. Неожиданно он выхватывает и вскидывает револьвер.
Барон (в исступлении). Хорошо же, лицедей! Согласно правилам, следующий выстрел за мной!
В этот момент Розен неловко, но вовремя бросается вперед, оказывается на траектории выстрела и заслоняет собой Карачаева. Раздается два громких револьверных хлопка, Кондор раз за разом продолжает нажимать на спусковой крючок, однако в барабане, очевидно, больше нет патронов. Раненный доктор оседает на руки Карачаева. Розен силится говорить, на губах его пузырится кровь.
Карачаев (в бессильном стремлении помочь). Боже мой, Генрих Карлович, простите, простите меня... Вы были правы...
Розен (едва слышно, хрипя). Не кручиньтесь, господин следователь... Одним дураком больше, одним меньше... Ich vergeb,s ihnen gerne (я охотно вас прощаю)... И его... И его прощаю... Простите и вы...
Не договорив, доктор умирает.
(Начало в номере от 16 мая. Печатается по вторникам и четвергам. Продолжение следует).