|
|
   |
Будуар Лишинской. Мы застаем энергично полемизирующих Ольгу и барона.
Ольга. И, несмотря на всё, ты взял этот грех на душу...
Барон (равнодушно). Так что ж, коли дело того требует... Сколько ж можно об этом толковать?..
Ольга. Господи, такой молодой, полный сил и мечтаний... А несчастный отец его, а мать Марии?! Дождались сына из-за границы после многолетней разлуки... Опору свою и надежду... Как они были счастливы, это надо было видеть собственными глазами... И я это видела... Мария и Николай ведь росли вместе, лелеяли мечту соединиться... И вот финал... Даво мертв, Фортацци мертв, Мария... Ведь и она если и жива еще, то, пожалуй, на смертном одре... И над всем этим кошмаром ты! Ты!.. Равнодушный и холодный губитель...
Барон. Дорогая моя Ольга, в сотый раз повторяю, что ты напрасно обвиняешь меня в жестокосердии. У меня и в мыслях не было никакого злого умысла в отношении молодого Фортацци, как, впрочем, и в отношении отца и дочери Даво. Но обстоятельства сложились для них неудачно, как случается в карточной игре. Простое стечение обстоятельств — вот и всё. И ничего более. Если бы я мог волшебною силою перенести их всех в какую-нибудь сказочную страну, где бы они могли наслаждаться жизнью и друг другом, то, поверь мне, я сделал бы это, нимало не задумавшись. Повторяю тебе снова и снова: я не враг людям, более того, я искренне желаю им добра. Однако я не враг и самому себе, и потому не могу дозволить кому бы то ни было ущемлять мои интересы. Я не злодей! Я только защищаюсь! Неужели ты этого не понимаешь?! Или просто не желаешь понимать?!
Неожиданный стук в дверь прерывает это объяснение. Затем в комнату неуверенно, на полусогнутых, протискивается Филин, опасливо поглядывая на грозного Кондора.
Барон (сурово). А ты как тут очутился?!
Филин (давясь от страха). Так меня Джамал прислал, это...
Барон (передразнивая). Что это?
Филин. Ну... Чтоб значит сказать...
Барон. Так говори же, болван!
Филин (опасливо озирается, и видит Лишинскую, говорит, заикаясь). Джа-а-мал говорит, что, мол, они с Клепо до-оговорились...
Барон. Ну, наконец-то... А на кого это ты, негодяй, пялишься? Да как ты смеешь, подлец!
Филин (в перепуге). Да что вы, что вы хозяин... Рази ж я посмею... Просто видел раз барыню на Греческом базаре и вот признал...
Барон (подозрительно). На Греческом базаре?!
Филин. На нем, забожусь.
Барон. А когда ж это было?
Филин. Ой, погодите, сейчас... А, так онамедни... Ну да, это когда Миллер меня в дозор нарядил... Ну да...
Барон. Точно?!
Филин (истово). Как Бог свят...
Барон. Ладно, черт с тобой, пшел вон...
Филин поспешно ретируется. Когда барон поворачивается к Лишинской, лицо его наливается кровью.
Барон (в страшном гневе). Ты-ы-ы?! Ах ты ж, дрянь!..
Опешившая Лишинская в ужасе и растерянности, не знает, что ответить. Барон приближается к ней, готовый ударить, а то и задушить. Однако внезапно ему, видимо, приходит в голову какая-то весьма утешительная или скорее оригинальная мысль. Он резко останавливается, разжимает сжатые было кулаки и как бы отгораживается ладонями от замершей Ольги.
Барон (с прямо-таки восхищенной злобной иронией). Отлично!! Ты даже не представляешь, насколько все же дьявольски своевремен визит этого идиота! Ты сама развязала мне руки!.. Вот она, двойная подсказка!.. Знаешь что, моя дорогая, сейчас я тебе погадаю... Расскажу без высокого слога твою дальнейшую судьбу, и, поверь уж мне на слово, всё сбудется куда точнее, нежели у прежней твоей предсказательницы, знаменитой Раши... Начинаю. Слушай же и запоминай... Ребенка своего ты больше никогда не увидишь... Никогда! Это раз... Но, клянусь, это будет для тебя еще не главной пыткой и меньшим злом, нежели то, которое я тебе приготовил, ибо к этой разлуке ты успела привыкнуть... Нет, я придумал для тебя наказание, поистине достойное твоего предательства... Я хочу, чтобы ты содрогнулась, узнав, какая участь тебя ожидает!.. (Злобно хохочет). Я продам тебя! Слышишь, продам! И не просто продам, а продам по дешевке, в какую-нибудь грязную лачугу на задворках Константинополя или Каира! Чтоб из тебя не сразу, а понемногу высасывали все соки, а жизнь уходила по капле! Чтоб уж абсолютно скотское рабство! Как в здешних «дешевках» да «малинниках»! Чтоб так растоптали твое достоинство, честь твою, как не сумеют даже в преисподней! (Кричит провожатым, дожидающимся в коридоре): Эй, кто там!.. Покараульте-ка барыню, да после запеленайте поплотнее... Ха-ха... Чтоб не продрогла при переезде...
В бешенстве уходит, оставив Лишинскую в полуобморочном состоянии.
Воскресенье. Предрассветный час. Карачаев, Розен и посыльный обходят выявленные выходы из катакомб, наблюдая за подготовкой к их подрыву и замуровыванию. Мы застаем всех троих у одного из таких входных отверстий, где копошатся заспанные саперы и полицейские чины. Саперы сверлят и выдалбливают отверстия в скале, закладывают пороховые заряды и герметически закупоривают.
Карачаев (обращаясь к офицеру-саперу). Простите мою назойливость, я в этом дилетант, а все же... Насколько удачными могут оказаться подрывы?
Сапер. Откровенно говоря, господа, нам оно тоже в диковинку. С известняками вообще никогда не приходилось иметь дело... Вроде, правильно рассчитали... Могу сказать, наверное, только то, что на расстоянии несколько саженей завалы будут обеспечены... (Кричит кому-то в темноту): Эй! Я вам покурю, остолопы!.. Сейчас на воздух взлетим!..
Сапер уходит в темноту и с проклятиями мутузит какого-то нижнего чина, вздумавшего курить близ взрывчатки.
Карачаев (Розену). Ну что вы притихли, доктор, что приуныли?.. Не выспались, что ли?.. Перестаньте кукситься, как-то оно всё разрешится... Заморить червячка не желаете ли?
Розен. Да куда ж по такому времени?
Карачаев. Куда, куда, в «белую харчевню» пошлепаем.
Карачаев с Розеном вразвалочку шлепают расквашенной и пустынной улицей. У обоих в руках похожие кожаные саквояжи, или скорее докторские баулы. Шествие это невольно вызывает у зрителя сочувствие. Через непродолжительное время они входят в тускло освещенный кабачок, в котором немногочисленные извозчики и рабочие степенно пьют утренний чай с нехитрой снедью.
Карачаев (сидельцу). Здорово, Фома.
Сиделец. Здравствуйте, ваше благородие. Чего желаете, завсегда рады вашей милости...
Карачаев. Сооруди-ка, паря, нам с доктором по паре чаю, да с остренькою добавочкой, смекаешь?..
Сиделец. А как же, сию минуту, вашродие, присаживайтесь...
Следователь присаживается к столу, за которым уже примостился Розен. Тут же подают два расписных чайника, стаканы, баранки и сахар на блюдечках.
Предрассветная Одесса. Вперемежку мы видим разные места близ предположенных к подрыву выходов из катакомб. Здесь собрались группы полицейских чинов, среди которых наблюдается и по нескольку солдат-саперов. Полицейские агенты скрытно скапливаются также в окрестностях намеченных к обыску жилых домов и закрытых по случаю воскресной литургии заведений, ожидая сигнала. Понемногу город пробуждается, приходит в движение, звучат колокола, и народ направляется в храмы Божьи. Проходит еще немного времени, улицы снова пустеют, опять воцаряется тревожная тишина. Напряжение нарастает. Затем поочередно начинают доноситься отдаленные взрывы.
Миллер с Хватом и Топором тоже вслушиваются в долетающий гул и внимательно наблюдают за Михайловским бугром, однако там никакого оживления не видно. Разве что, на поверхность выглядывает Лебедь с каким-то сопровождающим, они оглядываются и возвращаются назад в штольню.
Хват. Ну вот, загремело... Да только не у нас...
Миллер. Ага, братцы мои... Стало быть, каплюжие не трогают своих-то...
Топор. И впрямь, за версту никого...
Миллер. Ну и Раша, ну и бестия!..
Хват. Думаешь, она на месте останется?
Миллер. А на что ей двигаться? Пересидит...
Топор. Ну нет, побоится, пожалуй... Ведь ежели ее вдруг мало-мальски сверху прижмут, так ей и деваться-то некуда будет...
Миллер. А ты, однако ж, прав... Вы вот что... Сидите мне тут тихонечко, бдите, а я побегу предупрежу патрона...