|
|
   |
Через минуту входит Миллер, под мышкой у него какой-то пакет. При виде вошедшего Свидерс как будто напрягается, пытаясь узнать, но, надо полагать, так и не распознает, поскольку видел его лишь однажды, да и то в сумраке подземелья, на известном расстоянии. Миллер подчеркнуто пренебрежительно оглядывает изможденного Свидерса, какового как раз собираются выводить из кабинета. Походя Миллер разворачивает пакет, достает булку и жалостливо вручает уходящему Свидерсу: «Подкрепись, несчастный». В свою очередь Карачаев сверлит Миллера явно не милостивым взглядом.
Чернов (недовольно). Что у вас, уважаемый, к чему такая спешка? Нельзя было дождаться утра?
Миллер. Господа, дело не терпит отлагательства.. Имею подозрения насчет похитителей Марии Даво.
Карачаев (насмешливо). Вот как...
Чернов. Ну!
Миллер. Я давно подозревал, что с этой гадалкой дело нечисто...
Чернов. Говорите толком.
Миллер. Я и говорю — об этой мнимой предсказательнице, модной в свете, наведывающейся в самые известные и почтенные семейства, бывающей в общественных увеселениях, о Раше... Не ее ли это люди учинили?
Чернов. Однако странно. Только что мы слышали историю в совершенно ином духе... А скажите-ка, любезный, не доходили ли до вас слухи из ваших благонадежных источников о некоем Кондоре, верховоде, как бы это получше сформулировать, всех воров и мошенников одесской округи?
Миллер (после паузы). Желаете знать мое мнение? Этот легендарный и широко разрекламированный Кондор — не более как подставное лицо. Ширма. То есть марионетка в чьих-то умелых и чутких руках...
Карачаев (с иронией). Как интересно...
Чернов. Стало быть, вы хотите сказать, что Кондор, кто бы он ни был, на самом деле управляется этой вашей гадалкой?
Миллер. В этом нет никаких сомнений.
Чернов (задумчиво). Черт его знает, а вдруг так оно и есть... Петр Осипович, что вы об этом думаете?
Карачаев. То, что я об этом думаю, я доложу вам конфиденциально.
Снова ретроспективная Александрия. Тот же кофейный дом. Текбеза докладывает Омар-бею о результатах своего собеседования с Луизой.
Бедуин. Умница, Текбеза, не зря я всегда выделял тебя и полагался на твой здравый смысл и порядочность. Благодарю тебя. И благодарность моя будет куда щедрее, чем ты даже можешь предположить... Но у меня к тебе еще одна просьба: на этот раз не для себя прошу, а для устройства твоей же будущности...
Текбеза. Говори, Омар, какая будет эта просьба?
Бедуин. Советую тебе похлопотать перед Хаджи-Хазар-беем либо его приближенными, чтобы тебе отправиться в Каир одним караваном с христианкой.
Текбеза (иронически подозрительно). Это еще зачем?
Бедуин (примирительно). Неужто я переоценил твой здравый смысл, и ты ни о чем не догадываешься?
Текбеза (с веселым озорством). Что ж, видно, придется мне рискнуть...
Две недели спустя мы застаем принадлежащий Хаджи-Хазар-бею караван в пустыне, на пути из Александрии к Каиру. Караван состоит из нескольких одногорбых верблюдов-дромадеров да еще лошаков и ослов. Женщины путешествуют в паланкинах, искусно притороченных к верблюжьим горбам, причем Луиза и Текбеза устроились вместе. В одном из паланкинов — евнух, то и дело выглядывающий оттуда во все стороны и делающий разные распоряжения. Караван сопровождает несколько всадников-охранников. Внезапно из-за барханов накатывается волна вооруженных бедуинов на легконогих арабских лошадях. Стремительно окружив караван, они направляют ружья на охранников. Трясущийся от страха евнух выглядывает из паланкина.
Евнух. Что вам от нас надо? Вы разбойники? Так знайте: мы мирный караван, принадлежащий самому Хаджи-Хазар-бею, могущественному владыке. Разве вы о нем не слыхали? Я бы не советовал вам ссориться с нашим хозяином... Так чего же вы от нас хотите?
Бедуин. Твой совет я приму к сведению, а пока что ты отдашь нам одного дромадера. И притом именно того, который везет христианку. А более мы никого и ничего не тронем.
Евнух. Но...
Бедуин. Никаких но! Слова исчерпаны (поднимает кара-мультук и взводит курок, что повторяют за предводителем и остальные всадники-бедуины). Далее заговорят наши ружья...
Евнух. Постой, постой, хорошо, опусти ружье! Бери себе эту неверную, дочь гяура! Она не принесет тебе счастья...
Бедуины выводят из каравана дромадера, на котором паланкин с Луизой и Текбезой.
Евнух (предводителю бедуинов). Там, в паланкине, есть еще мусульманка. Напросилась с нами ехать. Ее-то зачем берешь?
Бедуин. По-моему, она сама того желает...
Текбеза (выглядывая из паланкина). Я останусь при христианке!
Евнух (махнув рукой). Шайтан с тобой, полоумная! Делай, что хочешь, и пропади пропадом...
Предводитель бедуинов подает знак, и дромадер с Луизой и Текбезой в сопровождении всех воинов скрывается за барханами.
Снова Одесса начала 1870-х. Особняк на Приморском бульваре. Квартира Ольги Лишинской. Горничная докладывает хозяйке о визите гостя. Входит Клепо.
Клепо. Вы звали меня. Я здесь.
Ольга. Пришли. И так проворно.
Клепо. Так что у вас ко мне?
Ольга. Не знаю, с чего и начать...
Клепо. Начните, пожалуй, с начала.
Ольга. Надеюсь, вы понимаете, что все это строго конфиденциально...
Клепо. Давайте без обиняков. Ежели вы мне доверяете, то и говорите прямиком, всё без утайки. А ежели нет, так не взыщите и разрешите откланяться.
Ольга. Постойте, не гневайтесь и войдите же в мое положение... Тут ведь не какие-нибудь светские сплетни и кривотолки... Всю жизнь мою должна выложить на стол, будто карточную колоду... Всё так переплелось... И — барон, барон...
Клепо. Что барон?
Ольга. Барон несомненно заслуживает уважения, поверьте мне, даже если принимать во внимание все то недостойное, что он натворил в последние годы...
Клепо. Недостойное? Что вы имеете в виду?
Ольга. Я знаю далеко не все, а точнее, очень немногое. Он редко посвящает меня в свои планы. Барон призывал лишь подыгрывать ему, когда желал войти в контакт с иным влиятельным или богатым человеком — получить сведения, кредит, протежирование и тому подобное. Понимаете меня? Иной раз подобные встречи завершались громогласными скандалами. Не в том смысле, что в них фигурировал барон или бывала скомпрометирована я. Просто вдруг выяснялось, что какой-либо из этих наших новых друзей в момент обанкротился, грубо говоря, поставил не на ту лошадь, прогорел, пошел по миру, а то и внезапно подвергся ограблению. Это могло показаться случайностью, но лишь поначалу. А затем я стала невольно выводить некие закономерности. Впрочем, постоянно отгоняла от себя подобные мысли, старалась отгородиться от них, забыться... И, знаете, у меня получалось. Потому что он был рядом, потому что я жила им, была для него незаменимой, поймете ли вы меня...
Клепо. Еще бы не понять...
Ольга. Сколько можно, не задавала наводящих вопросов. Словно бы между нами заключился некий союз умолчания. Отдельные темы просто никогда не обсуждались, обходились неразглашением... Но этот последний жуткий эпизод не оставлял места замалчиванию... (Ольга как будто ожидает встречного вопроса, однако собеседник ее деликатно помалкивает). Вы уже сами, верно, догадались, о чем речь... Именно так, о трагедии в доме Даво...
Клепо. Каким образом вы узнали либо догадались о причастности барона?
Ольга. Вообразите, он нисколько того не скрывал. Более того, сам откровенно сообщил мне все свои планы на сей счет...
Клепо. Любопытно, любопытно...
Ольга. Вот именно. Меня это до некоторой степени поразило, ибо прежде ничего подобного никогда не случалось. Но еще более странны и загадочны обстоятельства всей это печальной истории, а равно роль во всем том моего «благоверного»... Он, знаете ли, задался целью жениться на Марии Даво, сделал официальное предложение ее отцу и получил отказ. Вы ведь прекрасно осведомлены о ее помолвке с молодым Фортацци...
Клепо. Разумеется, странно, что барон сообщил это именно вам, рискуя навлечь на себя неприятности...
Ольга. Он всё отлично просчитал наперед! Женитьба эта планировалась как путь к получению огромного состояния и, выходит, призвана была поправить наши, подчеркиваю, наши, финансовые дела — это собственные слова барона!
Клепо. Хорошо, но отчего ж тогда в итоге невесту похитили, а отца убили? Что-то тут не вяжется...
Ольга. Вот и я набросилась на барона с теми же обвинениями. Но по здравому размышлению поняла, что он не может быть причастен, по крайней мере, к убийству Даво. Зачем же ему было убивать отца своей предполагаемой невесты, от которого он и намеревался получить колоссальное приданое? Барон клялся мне и в том, что задуманное им похищение Марии не удалось — в том смысле, что в конечном итоге она попала в чужие, к тому же неизвестные руки...
Клепо. В таком случае мне не совсем понятны ваш гнев и предубеждение против человека, который, как вы изволили выразиться, продолжительное время был для вас всем...
Ольга (произнося этот монолог, она постепенно распаляется, и не остается никаких сомнений в полной ее искренности)... Перемена во мне произошла по следующему случаю. Недавно у Харина на журфикс собрался обычный кружок — Копфвилль, Штейн, Бросулов, Страхова, Де Борзей, Лисицын да мы с бароном. Зряшная, никчемная болтовня вылилась не без участия и направления барона, выступавшего, что весьма вероятно, в сговоре с хозяином и его приспешниками, в провокационные выпады по адресу городового полицмейстера. Говоря коротко, готовится акт его опосредованного изощренного очернительства, конечная же цель ясна — смещение с должности. К несчастью, и я невольно принимала деятельное участие в этом разговоре. Да что там невольное, я действовала вполне сознательно, по указке барона. И знаете, вдруг почувствовала себя какой-то негодной леди Винтер... Прежде подобные экзерсисы только горячили мою кровь, я была даже благодарна Эммануилу за предоставленную возможность актерствовать и манипулировать окружающими... Теперь же я почувствовала презрение к самой себе, ибо осознала себя подлинно игрушкой в чужих руках, к тому же игрушкой небезопасной... Я была огорошена...
Клепо. Право, не знаю, что и сказать...
Ольга. Что ж вы можете сказать... Разве что выразить свое негодование...
Клепо. Скорее — сочувствие... Я и прежде хотел вам помочь. Вы того не пожелали. Ладно, к чему ворошить прошлое. Давайте же вместе поразмышляем, что теперь остается предпринять...
Ольга. Полагаюсь на ваше благоразумие...
Клепо. Мне представляется, в данный момент вы ничего не должны менять принципиально...
Ольга. Как?
Клепо. Да очень просто. Вы что же, желаете открыться барону со всеми своими подозрениями, обвинениями и изобличениями?.. При всем том, что он, как вы говорите, не кровожаден, я не смогу быть уверен в вашей безопасности. Кроме того, поступи вы так, тотчас же потеряете возможность контролировать его действия, выйдете, так сказать, из игры. Какой от того толк? Если вы в самом деле хотите реабилитировать себя и других честных людей, не лучше ли будет оставаться под тою же маской, с коей вы порядком свыклись? Не желаю ни к чему вас принуждать. А то вы, пожалуй, скажете, будто я собираюсь отныне манипулировать вами, как прежде вами манипулировал барон... Отнюдь нет, пусть это будет ваш свободный выбор...
Ольга. Что я должна делать?
Клепо. Да, собственно говоря, ничего. Или, точнее, ничего нового. Живите себе, как прежде. Разве что, держите ухо востро. «Суэцкий канал» для вас открыт всегда. За ним — целый мир, и этот мир уж точно новый, он весь в вашем распоряжении... Возьмете меня шкипером, так я, пожалуй, не откажусь...
Ольга (пристально вглядываясь в несколько карикатурную фигуру Клепо, со смешными баками, кудрявой шевелюрой и круглыми очками). Кто вы, Капуцин? Откройтесь же, наконец...
Клепо (по-доброму). Не время, Маска... Давайте-ка поиграем еще немного в маскарад... А там, глядишь, сорвем маски не только с собственных физиономий...
(Начало в номере от 16 мая. Печатается по вторникам и четвергам. Продолжение следует).