Шанс

Позвонил в редакцию В. Б. Станкевич, известный в Одессе человек. Лет 15 назад открыл он благотворительную столовую «Ветеран» для малоимущих стариков — наверное, первую на территории бывшего Союза. Потом к ней еще три «филиала» присоединились.

Но туда, где бесплатно кормят, прибиваются и дети. Трое-четверо-пятеро... До десятка в день набегает к обеду. В столовую они не заходят, им подают тарелки в окошечко и ни о чем не расспрашивают. Захотят — сами расскажут. Как Николай, о котором пойдет речь. Около двух лет наведывался он к В. Б. Станкевичу. В последнее время стал просить: «Определите меня в приют, мне лечиться надо». Вот и позвонил Виктор Борисович: «Надо дать мальчишке шанс...»

К ОБЕДУ я отправилась на Люстдорфскую дорогу, 58. В столовой подошла к бабушке Тамаре Степановне: «Давно тут питаетесь?» «Два месяца, — ответила женщина. — С сыном у меня беда случилась, помочь некому, а «Ветеран» выручает». «Вкусно кормят?» — спрашиваю. «Мне нравится, — говорит, — а кто нос дерет — пусть не ходит».

А вот и Николай — в точно назначенное время пришел. «Супчик, — говорит, — здешний люблю». Пока суп остывал, историю свою, трафаретную для большинства беспризорников, рассказал. Была у них однокомнатная квартира тут рядом, на Люстдорфской дороге, отец ее продал и исчез (говорят, с другой женщиной сошелся). Мать уехала в деревню в дом бабушки, но тоже вскоре жилье продала, деньги пропила, Коля тогда два класса в селе закончил. Вернулись в Одессу. Мать хотела дворником устроиться, чтобы хоть в какой подвал жить пустили. Да кому такой работник нужен? Умерла три года назад на остановке, в двух шагах от этой столовой. Коля остался один. К тому времени он уже хорошо к спиртному пристрастился («Пили, чтобы зимой не замерзнуть»). Еще сестра есть старшая, живет «у хозяина», как парень выразился. Тоже пьет, высохла от водки. Ребенок у нее был четырехмесячный, но хозяин его кочергой ударил, умер...

Правду хлопец говорит, сочиняет ли? Поди проверь. У закоренелых бродяжек, как правило, всегда красивая (то есть ужасная — чтобы разжалобить) легенда имеется. Однако Коля, видно, людей уже разжалобить не может. Лицо круглое, красное, припухшее, как у хомяка, глазки-щелочки. Такие физиономии бывают у законченных алкоголиков. Обстрижен наголо. Вши ползают по грязной одежде. Шарахаются люди от таких.

Хлопец это понимает. «У меня морда такая красная, — объясняет скороговоркой, — потому что в люке здесь рядом, за хлебным магазином, пожар был. Я у друга «бычок» попросил, он кинул. Я не поймал, пьяный был. Окурок в тряпки упал, тряпки тлеть начали. Вот я и обгорел». Коля показывает еще и чудовищные коросты на правой голени: ожог получил, когда спал в подвале на горячих трубах отопления. Жил он и в какой-то будке, и в школьном дворе. А когда с матерью ютились под балконом одного дома, «менты» один раз предупредили, чтобы они ушли, второй, а потом подожгли их вещи, сложенные в сумки. С теми вещами, говорит, сгорели и документы. Но Коля называет фамилию, имя отца, матери, знает, что день рождения у него 30 июня 1989 года.

«Ты понимаешь, что пока еще тебе обязаны помогать государственные службы, а через год ты — совершеннолетний, выбирайся, как знаешь?» — спрашиваю его. «Понимаю, — бормочет, — мне лечиться надо. Капельницы надо ставить, хотя бы неделю. А то у меня эпилепсия начинается, если не выпью, трясет всего, язык западает. Один раз чуть не умер». Беда-то, оказывается, в том, что без спиртного бродяжка уже обходиться не может. «Мне граммов 200 в день надо обязательно, — объясняет. — А нигде не дают». Да уж, конечно, в меню приюта или интерната такого напитка, как водка, не найти.

Суп тем временем остыл. Парень ест, а я смотрю на его руки: кожа облазит, на правой руке шрам. «Облазит — это авитаминоз, — ловит Коля мой взгляд, — у мамы так же было. А шрам — стекло разбил, разозлившись, что друзья водки не дали, сухожилия порезал, на Слободке зашивали».

Подошел взрослый бомж. О чем-то пошептались с моим новым знакомым. Щуплый молодой мужчина с чуть виноватыми, как у бездомной собаки, глазами, отошел и вскоре вернулся с бутылкой пива в руке. Уже ополовиненной. Приложился («Для аппетита!») и Николай. Ну, пиво — не водка, тем более «Янтарь» — не из самых крепких.

Тут я отвлеклась. Примчался еще один малолетний бомжик. Чистенький, приятный. Делово взял обед. Так вкусно ел, что я тоже попросила у работниц столовой второе. С удовольствием съела. А бомжик еще и посетовал: «Это печеночные котлеты, а я больше люблю куриные». Рассказал, что с утра сегодня «работал» на светофоре. Часов с десяти до двенадцати напросил гривень 50. Срочно нужны деньги: 15 лет исполняется, друзьям требуется «выставить». Друзей немного, так что надо только две бутылки «Мягкова-клюквы» купить. Сам-то он не пьет, но за компанию в день рождения можно. «Клюква» хорошо идет...

Мама родная! Пока я с этим бомжиком разговаривала, «моего» совсем развезло. Широким жестом достал из грязнющих штанов дорогие сигареты «Ronson» (при этом из кармана выпали деньги), закурил, чем-то стал напоминать булгаковского Шарикова. Пил он, как выяснилось, самогон, а не пиво. Как же я с ним пойду? Ну, приют на Краснова рядом, дойдем. «На Краснова не пойду, — отказался Коля. — Там сразу в Александровку отправят. Пойдем на Терешковой». Пьяный-пьяный, а соображает, что в транспорт лезть не стоит: «Дворами пойдем, я все тут знаю, в приюте не раз был».

Работники приюта руками всплеснули: «Его же в больницу надо! В реанимацию...» Дали чистую одежду. Вызвали «скорую». Объяснили, что пока не пролечится (а медики сказали, что точно есть и чесотка, и стрептодермия, а может, что и пострашнее), ничего для него сделать не могут. «Ты боялся, что тебя не возьмут в приют, — увещеваю я напоследок. — Тебя взяли. Постарайся использовать, может быть, последний твой шанс».

На следующий день звоню в приют. Увезли парня в вендиспансер, что в пер. Купальном, через час он оттуда сбежал (кстати, в приюте прихватил чужую джинсовую куртку). «К сожалению, нередкая для нас история, — говорит заместитель директора Л. О. Романовская. — Но могу вас порадовать: открывающийся центр реабилитации на II Заставе будет заниматься не только психолого-социальными проблемами трудных детей, как раньше планировалось, но и — в первую очередь — медицинскими. И режим там введут более строгий, чем в приютах».

Ну, если слух пошел, значит, дело сдвинулось с мертвой точки. О новом центре на ул. Боженко, 19 давно споры идут. На прошлой неделе была в Одессе директор департамента по усыновлению и защите прав детей Министерства по делам семьи, молодежи и спорта Л. С. Волынец. На встрече с ней я задала вопрос: будет ли в Одессе центр медицинской реабилитации для подростков? Людмила Семеновна ответила осторожно: «Состоялся разговор об этом с городскими властями, в частности, с заместителем городского головы Т. Г. Фидирко».

...В среду ехала пятым трамваем в сторону Аркадии. Вагон был набит до отказа. Однако на средней площадке у дверей непостижимым образом образовалось свободное пространство. Я по глупости протиснулась туда. Четверо грязных бомжей стояли на подножке, народ «обтекал» их. Двоих я узнала. В марте они были первыми клиентами открывшегося областного приюта «Свiтанок». Братья из Белгорода-Днестровского. Отца у них убили, мать жива. Мы тогда долго вели душеспасительные беседы: мол, ПТУ закончить можно, строительные специальности в почете... Пересидели, получается, хлопцы в тепле холодное время — и на волю...

Татьяна НЕПОМНЯЩАЯ.