|
|
   |
ОДЕССКИЕ КАТАКОМБЫ
(Сценарий с комментарием)
ПЕСЧАНЫЙ БЕРЕГ ПЕРЕСЫПИ. Рыбачьи баркасы. Небольшие якоря-кошки. Натянутые для просушки сети с налипшими сухими водорослями. Дощатые курени-развалюхи. На песке, у самой кромки воды распростерто недвижимое женское тело. Наконец оно замечено. Его обступает нарядная публика, пришедшая к морю ради моциона. Тело разглядывают вблизи. Видны детали изящной сорочки с перламутровыми пуговичками, трогательные башмачки, на подошве которых серебрятся мокрые песчинки. Распухшего лица утопленницы, скрытого прилипшими волосами, почти не видно, однако понятно: оно неузнаваемо. Сгрудившиеся прохожие испуганно замерли. Неожиданно раздается пронзительный мужской крик: «Луиза!»
Эхо — «Иза, Иза, Иза» — скользит по волнам, чайкой пролетает над белоснежными парусами и заливом, растворяется в пространстве на фоне отдаленного приморского города.
ОДЕССА. НАЧАЛО 1870-х ГОДОВ. Кабинет одесского городского полицмейстера Чернова. Полицмейстер в мундире — за рабочим столом погружен в чтение местной газеты. Входит следователь Карачаев. Здоровается и присаживается в кресло по правую руку Чернова, который, не отрываясь от чтения, небрежно кивает в ответ головой. Полицмейстеру — тридцать с небольшим, следователю — чуть больше. По всему видно, что отношения между ними самые дружественные. Никакой надменности с одной стороны, ни тени подобострастия — с другой. В диалогах этих двух лиц, как правило, сквозит ирония, нередко горькая.
Комфортно расположившись в кресле, Карачаев элегантно закуривает сигару. Чернов поднимает голову и с капризной гримасой пододвигает к нему пепельницу. Пауза: один с удовольствием курит, другой с неудовольствием читает. Постепенно полицмейстер проявляет все более ощутимое раздражение от прочитанного, ерзает, фыркает, чертыхается и, наконец, начинает читать вслух.
Чернов. «Вступившему в свое время в исправление должности господина одесского полицмейстера В. М. Чернову предстояла трудная, но завидная роль — укрепить во мнении граждан ту добрую репутацию, которую он заслужил в качестве одного из столичных участковых приставов. Его прошлая деятельность ручалась за будущее. А между тем, предпринятые им крутые меры привели к результату, прямо противоположному ожидаемому. Чудовищные преступления, подобные почти забытому уже убийству Луизы Реднос и не тревожившие город в течение многих лет, следуют одно за другим...» (Отстраняется от газеты и с некоторым раздражением обращается к Карачаеву). Петр Осипович, я, как обычно, в полном неведении относительно ваших одесских легенд. Кто такая эта Луиза Реднос?
Карачаев с ленцой вынимает сигару из уголка рта — и то ли разминает ее в пальцах, то ли рассматривает.
Карачаев. Как вам сказать, Валериан Михайлович... Это старая-старая мелодрама, полтора-два десятилетия ублажавшая наших припадочных барынек — от кухарок, модисток, горничных и прачек до светских птиц и львиц... Тогда пропала супруга состоятельного грека-негоцианта Александра Редноса. Скандал вышел изрядный. Полиция безуспешно искала с месяц. Реднос тоже нанимал своих агентов. Никакого результата. А там вдруг обнаружилась утопленница — на песчаном берегу Пересыпи. Опознать тело не было никакой возможности. Правда, сорочка тончайшего сукна, дорогие ботинки указывали на зажиточность. Других кандидаток в покойницы, помимо Луизы, не было...
Чернов. Побойтесь Бога, Карачаев! Эта ваша всегдашняя неуместная ирония... Как же это несносно...
Карачаев. (Печально усмехается). Ладно-ладно, простите великодушно... Да, так вот стали дело разбирать. И обнаружилось, что Реднос жил с женой чрезвычайно дурно, ревновал к компаньону, негоцианту Даво, грозил расправой. В письменном столике Луизы, между прочим, обнаружилось письмо, в котором она, описывая свой быт, говорит о ревности мужа и угрозах ее убить. Два года тянулось дознание. В итоге — приговор: лишить «вдовца» всех прав и сослать в Сибирь. Имущество и двухлетнего сына, Эммануила, отдали в опеку его старшей сестре, Елизавете Реднос. Сам он никаких обвинений решительно не признал, божился в невиновности, а впоследствии бежал с этапа в компании каторжников. Беглеца ожидали в Одессе, но так и не дождались. Может, плохо искали. А может, сгинул по пути. Отчаявшись, Елизавета с племянником уехала за границу. Слух о них тоже пропал. Вот, собственно, и вся история.
Чернов. С чего бы ей всплыть... (Полицмейстер и сам ухмыльнулся невольной оговорке, что не ускользнуло от внимания собеседника, и тот понимающе улыбнулся в ответ). Отчего допотопный, полузабытый сюжет воскрешает этот продажный щелкопер Бросулов?..
Следователь явно не торопится с ответом. Сменяет положение скрещенных ног. С наигранной, быть может, серьезностью жует губами.
Карачаев. Я знаю, что могу быть с вами вполне откровенным, Валериан Михайлович...Вы уж извините меня за прямоту, но с чего бы тут кокетничать... Черт возьми... Вы ополчили против себя весь город... Надо было хорошо постараться, дабы достичь такого, с позволения сказать, результата... (С горькой иронией): Я в восторге!..
Чернов. (Ворчливо) Я только чуть сбил пламя... Упорядочил проституцию, взял за горло содержательниц вертепов, а заодно прихватил мздоимцев, участковых приставов, ублюдков, кои наживались на выдаче желтых билетов и липовой инспекции домов терпимости. Как могу, препятствую работорговле — продаже женщин в гаремы и дома свиданий... Облавы на «Старом» базаре, в дешевках, ночлежках, питейных домах стали правилом. Соображаете вы, правилом! Сколько задержано беспаспортных, беглых — с каторги, из тюремного замка и арестантских рот... А кто прежде меня хоть по мелочи брался за наш подземный город — прорезывающие его основание вдоль и поперек мины и катакомбы?! Кто внедрил своих людей в подземное сообщество злоумышленников?! (Машет руками в ответ на протестующий жест собеседника): Не я, вы внедрили, оговорился, но по моему же настоянию... Верьте мне, со временем мы составим карту всего нижнего этажа Одессы, будем загодя знать о всяком готовящемся преступлении! А вы утверждаете, будто я настроил против себя мною же облагодетельствованных горожан... Ерунда... Только безумец не увидит в моих действиях собственной выгоды.
Карачаев дает собеседнику выговориться. Слушает, не прерывая. Словно бы иронически взвешивая каждый новый довод Чернова.
Карачаев. Всё так, не спорю. Да отчего бы мне и спорить, коль скоро вы пересказываете мои собственные соображения. Всё, вроде бы, правильно... Но это с какой стороны поглядеть... Вы ведь наблюдаете только внешний декорум...
Чернов. (Упрямо, капризно). А с какой стороны ни гляди.
Карачаев. Вы лишили приставов главной статьи их дохода, ведь так? А, стало быть, вы лишили дохода подчиненных им квартальных надзирателей, хожалых, будочников, не говоря уже о разнообразных посредниках-факторах. Если суммировать, получится довольно-таки многолюдно. Речами о нравственности таких не ублагодушествовать... Вы подрубили сук, на котором сидели вольготно. Разве ж это не ясно вам... Мы не можем больше рассчитывать на этот многочисленный отряд вольных или невольных помощников. А они, эти люди, не забудьте, знают все ходы и выходы. Без них, без их осведомителей мы шагу ступить не сможем. Так-то...
Чернов. (Настойчиво). Вот-вот. Вы предлагаете мне опираться на взяточников и казнокрадов, поощрять всяческую гадость и мерзость. (Гневно). Этого не будет-с! Не для того меня назначили! Я испросил Думу субсидировать поездку в Петербург и наем на первых порах хотя бы сотни полицейских чинов, не развращенных этим сатанинским городом. И вы знаете, я нашел понимание. Часть этих людей уже здесь...
Карачаев. Вы желаете полностью переменить штат городской полиции?
Чернов. Да, я желаю, черт возьми!
Карачаев. Хорошо. Раз уж мы уговорились высказываться без обиняков, то лично я, дорогой Валериан Михайлович, желал бы уговорить вас действовать чуть менее энергично и чуть более деликатно. Поскольку подведомственная вашему высокоблагородию городская полиция, как бы это поточнее выразиться, не есть сама по себе. Коли на то пошло, скажу еще более прозрачно. Вы выбиваете почву из-под ног самых влиятельных в городе фигур, опиравшихся на своих людей из вашего ведомства...
Чернов. (Нетерпеливо). Например?!
Карачаев. Например? Извольте. Сюжет о перекупке хлеба, о лицах, поджидающих продавцов-селян при въезде в пределы градоначальства. Вы пытаетесь прекращать незаконную операцию полицейскими мерами, наказываете авантюристов-перекупщиков, по-нашему, маклаков. Да, понижаете цены, да, это в интересах обывателей. Однако. Это всё мелкие сошки, управляемые светскими коноводами, экспортерами-воротилами, субсидирующими гуртовые закупки и осуществляющими перепродажу. Это они организовали своеобычную зерновую блокаду города, стращая и запугивая наивных селян, зарабатывая таким образом баснословные барыши. Вы ударили по их интересам, и они вам этого не спустят.
Чернов. (Возмущенно). Стало быть, всё должно оставаться таким, как есть...
Карачаев. (Мягко, но убедительно). Разумеется, нет. Но, как сказано в Писании, всему свое время и место. Торопиться не следует. Надо вербовать сторонников, терпеливо выжидать, даже отступать, когда того требуют обстоятельства. Надо верно оценивать силы противных сторон. Мы с вами, этот чудак Розен, с полдюжины доверенных обывателей да сколько-то нижних чинов полиции, каковых, не сегодня-завтра, перекупят и перевербуют. На другой чаше весов — значительная часть тяжеловесной коммерческой элиты, чиновников, думцев (полированные акулы, вроде Харина, Копфвилля, де Борзея и прочих), не говоря уже о криминальном подполье... Вам не кажется, что силы, мягко говоря, неравны?
Чернов. Не считайте меня таким уж упрямцем. Сознаю, что вы говорите дело. Только не могу в нем соучаствовать и не могу с ним мириться. Хочется всё решить поскорее. Вы правы, с наскока не выходит. Вы знаете, я неплохо играю в шахматы и умею объективно оценивать позицию. Впрочем, обозначенные вами тяжелые фигуры ходят по непредсказуемым траекториям...
Карачаев. Легкие тоже далеко не всегда предсказуемы...
Чернов (берет с полки официальный справочник, «Новороссийский календарь», открывает страницу с перечнем фамилий). Которую из всей «колоды» дельцов вы считаете наиболее опасной? Харина? Штейна? Копфвилля?.. (С иронией): Да у нас тут десятки достойных кандидатов...
Карачаев. (В раздумье). Некоторое время назад подтвердил бы ваши подозрения насчет уже перечисленных со всею определенностью. Теперь, однако, что-то изменилось. И не в лучшую сторону. Упомянутые, да и остальные фигуры противной окраски стали вдруг передвигаться куда более мастерски. Хотел бы ошибиться, но явился отменный игрок. К сожалению, играет он явно не на нашей стороне.
Чернов.Из чего вы делаете такой вывод? Что вас, собственно, настораживает в последнее время?
Карачаев. Трудно сказать. Что-то такое витает в воздухе. Наш агент сообщает о некоем Кондоре — вожаке обитателей подземных каменоломен. Если это птица в духе французских романистов не вымысел, мы имеем дело прямо-таки с каким-то монстром, королем преступного мира, начальником почти всех здешних шаек. Фигура, равная знаменитому разбойнику Чумаку, а то и посолиднее... Впрочем, слухи такого рода представляются мне сильно преувеличенными... Опять-таки провокационные газетные выступления. Недовольство думцев по поводу дополнительного финансирования полиции. Подметные письма о том, что-де упорядочение проституции осуществляется чуть ли не в корыстных интересах управления городской полиции. Заведомые оповещения о готовящихся облавах и осмотрах подземелий — мы регулярно запаздываем, кто-то предупреждает. И так далее и тому подобное. Тут мне видится дирижерская палочка или скорее инструмент злого волшебника...
Чернов. Ваши предложения.
Карачаев. Предложения следующие. Первое и главное: ослабить давление, снизить напор, прикинуться утомленными, сбитыми с толку. Второе: умножить агентурную работу — как внизу, так и в светском обществе; пытаться контролировать ситуацию и выйти на Кондора, если таковой реален. Третье: вернуть выдачу желтых билетов и свидетельств содержательницам домов терпимости в ведение участковых приставов... (Карачаев отметает протестующий жест Чернова и продолжает): И найти осведомительниц из числа «погибших, но милых созданий», а если повезет, то и содержательниц. Четвертое: через своих сторонников внести на рассмотрение Думы проект о запрещении ломки камня в пределах города, и в то же время скрытно готовиться к замуровыванию всех выявленных входов в катакомбы. Это, кстати говоря, ваше собственное предложение годичной давности...
(Начало в номерах от 16, 18, 23 мая.
Продолжение следует).
Печатается с сокращениями.