|
|
   |
ОДЕССКИЕ КАТАКОМБЫ
СЦЕНАРИЙ
Одесса начала 1850-х годов. Дерибасовская улица. Видны франкоязычные вывески куаферов, модисток, винных лавок, рестораций. Мимо двух- и трехэтажных домов классической архитектуры проезжают немногочисленные дрожки. Соборный колокол отбивает полдень. Прохожих немного, и это преимущественно мужчины, отдельные женщины — представительницы исключительно простонародья.
Гостиная состоятельного семейства. На редкость красивая молодая дама, одетая в роскошный шелковый капот, погружена в чтение только что полученного письма. В доме царит тишина, по временам прорезающаяся картавыми выкриками комнатного попугая: «Кр-расотка… Пр-рогуляйся…»
Луиза (читает вслух, словно бы кручинно взвешивая каждое прочитанное слово). «…Отец, чутко приметив мое к вам чувство, отряжает меня за границу. Увожу с собой чистое воспоминание о той привязанности, которую питаю к вам. Если вы имеете хоть искру сострадания, придите ко мне на Практическую гавань. Не сочтите за дерзость просьбу мою, ибо то простительно человеку, положительно дошедшему до безумия. Я точно сознаю, что не вправе объясняться в любви с женщиной, которая имеет мужа. Но у меня не будет другой возможности объясниться с вами — меня выпроваживают, далеко и надолго. Коль скоро вы решитесь проститься со мной, то в гавани вас встретит мой человек и проводит на пароход, что отходит в пять часов вечера».
Женщина поднимается и нервно расхаживает по комнате.
Луиза. Что ж мне делать? Что делать? Невозможно не пойти… Да у нас ведь и не было ничего предосудительного… Кто посмеет осуждать меня, коли я сама даю себе отчет… Не проститься с ним — жестоко… Он достойнейший, добрый человек, и вот что с ним приключилось… (С горькой иронией): Ах, этот квази-нравственный, чопорный городок пересудов и кривотолков... Ах, это алчное неравнодушие... Я сумею пересилить... Надо решаться… Господи!.. Я смогу... Надо идти…
Вскоре великолепно одетая Луиза садится в дрожки на углу Дерибасовской и Гаванной и следует вниз по Военному спуску, к недалекой гавани.
Вид на порт, заполненный разнокалиберными судами и суденышками, в основном парусниками и яликами, но есть и один пароход. Тут и там идет погрузка и разгрузка, проезжают тяжелые биндюги, вразвалку проходят иностранные матросы и ластовые рабочие. На палубе парохода видны две беседующие фигуры — сухопарый капитан Джамал-бей в традиционном турецком наряде, с окрашенной в темно-оранжевый цвет бородой, и невысокий, округлый, мускулистый человечек, одежда и внешность которого какая-то пестрая, по-одесски сборная, как бы греко-турецкая: феска с кистью, добротного сукна греческая безрукавка, широкая белая рубаха, шаровары; голова обрита, сам босой.
Капитан. Чего доброго, не поймается пташка, а, Юсуф?
Юсуф. Я так не думаю. Напротив, предвижу полный успех.
Капитан (доставая часы, кисло). Глянь-ка на мой бимбер (часы). Время-то идет, мой милый, и через час, хочешь не хочешь, а надо нам сниматься…
Юсуф. Как же ты не поймешь простой вещи? Да ведь она — женщина… Женщина, понимаешь ли… И поверь мне, капитан, любящая женщина… Никуда не денется, придет.
Капитан. Уф! И что за товар!.. Три тысячи пиастров сию минуту дадут, клянусь аллахом!.. Если ты не просчитался, разумеется…
Юсуф. На этого червячка рыбка клюнет, не сомневайся. Заманиха (ловушка) отменная, письмо виленцы (то есть специалисты по изготовлению фальшивых документов) работали. Почерк в идеальном порядке.
Капитан. Ну, ежели клюнет, так тебе, пролаза, после сбыта придется немалый куш. Как договаривались.
Юсуф (перебивает, подскакивая от восторга). Ну!.. Что я говорил?! Вон она! Да в какой еще ажитации!..
Луиза и в самом деле появляется невдалеке и окидывает взглядом всю набережную, будто отыскивая кого-то. Ее встречает некая неприметная личность, а Юсуф и Джамал-бей приветливо машут руками, привлекая ее внимание: «Сюда, сюда, сударыня». Минуту-другую спустя она уже поднимается на палубу «Босфора». Юсуф подобострастно кланяется и приглашает Луизу спуститься в каюту.
Юсуф. Поосторожней, сударыня, ступеньки крутые, не для ваших башмачков. Сюда, сюда пожалуйте, вас давно ожидают.
Юсуф приводит Луизу в каюту и затворяет за собой дверь. Та недоуменно озирается — в каюте, кроме них, никого нет.
Луиза (озадаченно). Туда ли вы меня привели, любезный?
Юсуф. Не сомневайтесь, именно туда, где вас точно никто не обеспокоит.
Луиза. А где же тот, кто приглашал меня?!
Юсуф (другим тоном). Тот, кто приглашал вас, сударыня?.. Да я и приглашал... А чтоб вы были в совершенной безопасности, эту каюту можно запереть.
Луиза (в ужасе). Объясните же, наконец, что всё это значит?!
Юсуф (рассудительно и даже с некоторою горечью). Дело, к несчастью, очень обыкновенное… Как принято говорить в вашем обществе, в светском, дело заурядное или вполне прозаическое… Вы пришли на пароход «Босфор», и, чтобы не было дальнейших недоразумений и расспросов, заметьте, явились по собственной воле. Капитан Джамал-бей и я — компаньоны, честные предприниматели. А предприятие наше заключается вот в какой штуке. Мы, извольте видеть, торгуем женщинами, закупая их в разных местах и затем сбывая в Турции… Что же касается до полученного вами сегодня письма, то оно, как вы уже сами догадались, поддельное.
Луиза (отчаянно выдыхая). Так, значит, я жертва?
Юсуф (наставительно). Ну какая же вы жертва? Вы, это вполне очевидно, прехорошенькая женщина, прелестнейшее создание. На что вам прозябать в пыльном городишке, да еще под надзором полоумного ревнивца-супруга, когда вы можете начать новую жизнь в богатом гареме, подлинном парадизе, о которых вы только во французских романах читали… Полная лафа!..
Луиза (со слезами и надрывом). Но это же разбой, Господи!.. Пощадите! Сжальтесь!.. Берите, наконец, все, что при мне есть — деньги, драгоценности, да я вам после еще прибавлю, клянусь Спасителем!.. Только отпустите меня, заклинаю вас!
Юсуф. Не стоит так надрываться, сударыня, верьте мне. Ни этот бессовестный город, ни ваш оголтелый муж не стоят и мизинца вашего. Неловко мне говорить и о имуществе, которое при вас. Оно и без того наше, согласитесь.
У Луизы вырывается не то крик отчаяния, не то рыдание.
Юсуф (успокаивающе). Да подумайте же хорошенько! Судьба, пожалуй, вам скорее улыбнулась. Вас вырвали из повседневности, каковая не обещала ничего нового на много лет, строго расписанных наперед. Неужели вам не хочется прожить другую жизнь — новую, непохожую на прежнюю, яркую, сочную, горячую… И вам будет хорошо, и нам неплохо, поскольку вы товар выгодный… Да вспомните, наконец, славянку-султаншу, фактически управлявшую Оттоманской империей в прежние лета. Я знаю похищенную одесситку, которой муж-турок завещал четыре судна, несколько домов в Синопе и Пирее да целую груду пиастров… Ручаюсь за свои слова, можете справиться, ее зовут Анна Прокофьева. Она открыла русскую школу, а сыновей своих от магометанина воспитывает в лоне православия… Подумайте об этом… Таких примеров уйма, многое от вас самой зависит… А кричать вам не надо. Это портит цвет лица. И потом, мы уже отвалили и выходим в открытое море. «Пунты» (оконечности Практической пристани) уже не видно…
Огорошенная Луиза в изнеможении опускается на диван.
Юсуф. Так-то лучше.
Юсуф отворяет дверь, и вскоре к Луизе присоединяется другая молодая женщина, начинает хлопотать вокруг нее.
Луиза. Что они хотят со мной делать?
Незнакомка (обреченно). То же, что со мной и со всеми женщинами, заключенными в прочих каютах… Там есть девушки из Крыма, из Херсона, Елисаветграда, из других городов юга… Их, как и вас, разными способами заманили сюда… Мы идем в Константинополь. Нас продадут на рынке… (С холодным отчаянием.) Только и всего…
Луиза (в полубессознательном отупении): Сыночек, сыночек мой... Помоги мне, Господи!..
В ожесточении бьется об стену каюты, царапает ее, а затем сворачивается в рыдающий клубок. Незнакомка склоняется над Луизой, пытаясь утешить.