«Просвещеннейший вельможа»

М. С. Воронцов в воспоминаниях Н. Н. Мурзакевича

10 ноября 2005 года в Одессе произойдет знаменательное событие. В возрожденном Спасо-Преображенском соборе, в склепе нижнего храма будут перезахоронены останки генерал-губернатора Новороссийского края, генерал-фельдмаршала князя М.С. Воронцова и его супруги Е. К. Воронцовой. Ровно 149 лет назад Михаил Семенович Воронцов был похоронен с небывалыми почестями на этом месте, позже здесь же похоронили Елизавету Ксаверьевну. Почти 70 лет, после разрушения храма, покоились они на Слабодском кладбище. Но память потомков, их благодарность человеку, сделавшему столь много для нашего края, уничтожить не удалось.

Сегодня мы публикуем малоизвестные воспоминания о Михаиле Семеновиче Воронцове.

Одним из наиболее ярких периодов в истории Одессы XIX в. был период правления новороссийского и бессарабского генерал-губернатора Михаила Семеновича Воронцова (1782 — 1856). При нем город и край достигли выдающихся успехов в экономическом и культурном развитии.

К воронцовской эпохе (1823 — 1854 гг.) относится основание уникальных для провинциальной России учреждений — Музея древностей (1825 г.), Городской публичной библиотеки (1829 г.), Одесского общества истории и древностей (1839 г.); издание газет «Одесский вестник» и «Journal d`Odessa», «Новороссийского календаря», одесских литературных альманахов и т. д.

Оживление культурной жизни Одессы в немалой степени произошло благодаря умению Воронцова — блестяще образованного человека — окружать себя деятельными и просвещенными людьми. История взаимоотношений одесского ученого Н. Н. Мурзакевича с генерал-губернатором М. С. Воронцовым служит этому подтверждением.

Николай Никифорович Мурзакевич (1806 — 1883) — историк, археолог, мемуарист, с 1830 г жил в Одессе, долгие годы преподавал в Ришельевском лицее. В 1839 г., после защиты диссертации, стал профессором Ришельевского лицея по кафедре российской истории и статистики, а в 1853 — 1857 гг. исполнял должность директора лицея. Увлеченный исследователь прошлого и известный культурный деятель, Мурзакевич был одним из учредителей и деятельных сотрудников Одесского общества истории и древностей, директором Публичной библиотеки, издавал «Новороссийский календарь», собирал материалы для «Одесских альманахов», печатался в «Одесском вестнике». Скромный историк и прославленный генерал-губернатор особенно близко сошлись после основания Одесского общества истории и древностей, где Мурзакевич исполнял должности секретаря и хранителя музея, а также редактировал «Записки», издаваемые Обществом. М. С. Воронцов был избран почетным президентом Общества и относился к своему званию не формально: собирал материалы по истории края, предоставил свой дворец для заседаний Общества, а огромную библиотеку открыл для историков и археологов.

Воронцов настолько доверял Н. Н. Мурзакевичу, что его единственного допускал в заветный кабинет, где находилась знаменитая библиотека манускриптов из фамильного собрания Воронцовых. Здесь хранились сотни уникальных документов и рукописей по истории России и Западной Европы, письма, автографы и мемуары выдающихся государственных и исторических деятелей XVIII — начала XIX вв.

М. С. Воронцов долгие годы, даже после отъезда из Одессы на Кавказ, поддерживал отношения с Н. Н. Мурзакевичем. В 1854 г., во время Крымской войны, Н. Н. Мурзакевич, по просьбе Воронцова, участвовал в спасении уникальной библиотеки манускриптов. Позже он с восхищением будет вспоминать бескорыстие князя, который не дорожил собственным имуществом, но «спасал сокровища истории и науки». В последний раз они встретились в октябре 1856 г., за месяц до смерти Воронцова. Тогда тяжело больной князь говорил о будущей совместной работе по пересмотру и изданию документов из фамильного архива.

«Я князь, коль мой сияет дух...» — таким стихотворным державинским эпиграфом Н. Н. Мурзакевич предварил «Очерк заслуг, сделанных наукам светлейшим князем Михаилом Семеновичем Воронцовым». Очерк был опубликован в 1860 г. в 4-м томе «Записок Одесского общества истории и древностей».

На склоне лет Н. Н. Мурзакевич описал историю своей жизни в автобиографических «Записках», где представил широкую картину культурной жизни Одессы в 1830 — 1852 гг. и изобразил множество колоритных лиц, встречавшихся ему на жизненном пути. Особое место в воспоминаниях занимают страницы, посвященные личности М. С. Воронцова. Публикуемые фрагменты из воспоминаний

Н. Н. Мурзакевича представляют графа как человека деятельного, незаурядно образованного, с твердым характером и живым пытливым умом, способным оценить значение науки и культуры для Новороссийского края и сделать все возможное для их расцвета.

«Записки» Н. Н. Мурзакевича были опубликованы в журнале «Русская старина» в 1887 — 1890 гг.

Галина Семыкина.

зав. отделом Литературного музея.

Из записок

Н. Н. Мурзакевича

«Наступивший 1836 год застал меня за подготовкою материалов для истории Новороссийского края. ... В одно со мною время стал исключительно заниматься историею Новороссийского края А. А. Скальковский.(1) ... [Фабр](2) представил составленный им (Скальковским — Г. С.) план ученого путешествия по архивам Новороссийского края для собрания исторических материалов графу М. С. Воронцову. Просвещеннейший вельможа своего времени не только благосклонно принял проект Скальковского, но и снабдил всеми пособиями: рекомендациями местным начальствам и деньгами. Увидев, что замышленное нами не говорится на словах, но начинает исполняться на деле, и передав Скальковскому все, что было в моих руках, я направил досужее свое время на другой путь...

6 декабря (1836 г.), на блистательном бале, которым открывались зимние увеселения, граф почти два часа имел разговор со мною об архитектуре древних церквей. После этого граф почти еженедельно зачем-либо стал приглашать меня к себе по утрам в кабинет, независимо от обедов и вечеров. ...

Из частых сношений с графом М. С. Воронцовым я приметил в характере его врожденную доброту, доходившую иногда до слабости. ... Каждый чиновник смело мог прийти к нему и объяснить свое недоразумение или промах, и граф прехладнокровно говорил: «В таком случае, любезнейший, это надо уладить так!» Трудолюбие его было беспримерное: работал с 6 часов утра и до 5 пополудни. Мнения по важным предметам, обширные проекты, как то: о пароходстве, о каменноугольных приисках, введение в топливо антрацита, о внутреннем каботаже, о вольных матросах, о трапезундской торговле и т. п., все письма буквально были диктованы самим графом; секретари его ... были ничем более, как скорописцами. Граф, продиктовав проект, записку или что иное, сряду часа три, переходил для отдыха к другому занятию: разговору с пришедшим лицом, а на другое утро, спросив: «на чем стали?», продолжал начатое. Зато только крайняя нужда могла заставить графа работать после обеда, который был обыкновенно в 5 или 6 часов. Самая прогулка его, пешком или верхом, по городу служила Одессе на пользу. О всяком замеченном непорядке тотчас сообщал он, кому следует, и город видимо во всем улучшался. Советы и возражения граф любил выслушивать и по ним принимал решения, но только тогда, когда они делались наедине. Противодействий его планам и целям не терпел; противников не щадил. Нарушения общественного приличия, жестокого обращения с низшим классом и отъявленного взяточничества не выносил, равно и презрения к установленному порядку. Генерал-лейтенанта Загряжского и майора Иванова, за нарушение карантинных и таможенных правил, преследовал настойчиво и тогда только успокоился, когда их выключили из службы. В целые десятки лет граф однажды вышел из себя; поймав дежурного штаб-офицера Семякина на неточном докладе, он швырнул ножницами и выгнал его из кабинета. Впрочем, при увольнении дал такую рекомендацию, что Семякин вскоре получил в командование полк, а теперь состоит на очереди командования корпусом войск.

Простота в общении и одежде (любил носить Нарвского егерского полка сюртук), скромность и застенчивость составляли черты замечательные. Зато скрытность и долгопамятность добра или зла были ему прирожденны и долговременны. Граф, если составил о ком-либо хорошее или дурное мнение, то надо было слишком много времени и настояний, чтобы он изменил прежнее понятие. Щедрый на добрые и полезные дела, а также поощрения, граф в домашнем быту был расчетлив и хозяин добрый. Всему была справедливая мера и вес! Сверх еженедельных (в Одессе) зимою вечеров и нескольких великолепных балов, бывали у него еженедельно два обеда: к нему приглашался по очереди весь город; но когда случались лишние гости, утром приглашенные, то граф лично озабочивался их приборами и вином, по вкусу. Довольство и непринужденность господствовали у графа повсюду...

Граф вел ежедневный журнал, который утром писал по-английски. Независимо от многих библиотек, бывших у него в С.-Петербурге, Москве, Мошнах (Киевской губ.) и Алупке, в Одессе была главная: она состояла из сочинений по политической экономии, географии, статистике и путешествий, новейших, частию на английском языке, но более на французском. Все хорошие сочинения русские доставлялись в нескольких экземплярах, для всех библиотек. Находилась — возле большого кабинета, где он постоянно работал, — комната, наполненная шкафами по всем стенам с хранящимися в них рукописями. Это были дипломатические, финансово-экономические бумаги, проекты, доклады, письма, сочинения, собранные канцлером и министрами графами Воронцовыми и княгинею Е. Р. Дашковою во время их служения. Имелось достаточное число старинных рукописей русских, между ними я открыл впоследствии: «Псковскую судную грамоту», дотоле неизвестную, и подлинные «Письма царевича Алексея Петровича». В эту комнатку граф дозволял входить только исключительно мне одному и там заниматься. Как граф (с 1845 года князь) дорожил этим собранием, вот сему доказательство.

Военная гроза с запада Европы уже стягивалась над черноморскими русскими берегами. В числе многих других писем, которыми издавна удостаивал меня князь Михаил Семенович, всегда на них подписывавшийся [пропуск], так писал он мне из Тифлиса, от 1 февраля 1854 года:

«Княгини (Елизаветы Ксаверьевны) воображению представляется, что в одесском доме нашем может случиться пожар, первою жертвою которого будут наши фамильные бумаги и манускрипты, имеющие столько исторического значения, и поэтому желает, чтобы все это было сложено в особые ящики и поставлено в безопасной для этого части дома. Хотя я подшучиваю над ее неосновательным страхом и не верю, чтобы мог случиться пожар в доме, не имеющем жильцов; однако, действительно, очень жаль было бы потерять эти бумаги, столь интересные для нас и для будущего; поэтому обращаюсь к вам с покорнейшею просьбою, оказать Шпигановичу (управляющему домом) дружеское содействие к собранию и укладке всех моих манускриптов в особые ящики, в таком порядке, какой найдете лучшим, и при особых описях, что в какой ящик положено. Затем мне остается просить вас не говорить об этом предмете никому, потому что эта самая обыкновенная вещь при нынешнем тревожном состоянии Одессы может дать повод к каким-либо толкам и заключениям; вы сами видите, что и все наши вещи, немало стоящие, оставляем там, и одне лишь бумаги, не имеющие цены для других, но важные для нас, желаем сохранить в том самом доме. Прощайте, любезный Николай Никифорович, и верьте моей преданности. М. Воронцов».

Укладку манускриптов в ящики я начал 15 марта и кончил к 1 апреля. 10 апреля сотни ядер пронеслись через дом князя, господствующий над одесскою практическою гаванью, где была «батарея Щеголева»; несколько конгреговых ракет увязло в стенах дома, и сеновал уже загорался. Ящики с манускриптами, числом 17, были опущены в подземную мину. Прочие богатства дома: библиотека, картины, серебро — оставались на своих местах. Просвещенный вельможа не дорожил убытком свыше, чем на миллион руб. сер., но спасал сокровища истории и науки со свойственным ему великодушием».

Записки Н. Н. Мурзакевича

с. 138 — 144.

Примечания.

2. Фабр Андрей Яковлевич (1790 -1863) — правитель канцелярии М. С. Воронцова.