|
|
   |
Классик русской литературы XIX века М. Лермонтов вступил в конфликт с обществом николаевской эпохи. Классик мирового кинематографа Кира Муратова в XX веке вступила в конфликт с руководством советской кинематографии: оплачиваемый Министерством финансов СССР, через комитеты по кинематографии Москвы и Киева, сценарий К. Муратовой «Княжна Мери», уже находившийся в 1975 году в производстве на Одесской киностудии, был запрещен за считанные дни до начала съемок, с убытком для студии в 52 тысячи советских рублей. Хрестоматийно традиционные взгляды официальных инстанций вошли в противоречие с желанием К. Муратовой отобразить на экране «Героя нашего времени» с позиции человека... нашего времени.
В нынешнем, 2009 году автор предлагаемого ниже материала Галина Лазарева, подготовила, на основе документов, к изданию книгу под условным названием «Творческий выкидыш, или Княжна Мери». Как стало ясно, однако, в ходе беседы автора книги с Кирой Муратовой, теперь, в мае 2009 года, сама режиссер несостоявшейся киноленты уже находит положительным закрытие фильма в тот давний период: уровень кинопроизводства и давление рецензентов не позволили бы создать исторически и эмоционально сложное произведение на достойном художественном уровне.
ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ КИРЫ МУРАТОВОЙ НА ЗАСЕДАНИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СОВЕТА
ОДЕССКОЙ КИНОСТУДИИ 6 АВГУСТА 1975 ГОДА:
— Не нужно говорить слова, потому что от того, что их скажешь, — они умрут. Композитор написал музыку, и его попросили: «Скажи словами то, что ты хотел сказать музыкой»... Если миллион раз сказать «я тебя люблю», то никакой любви не будет. Будет бессмысленное повторение, теряющее сущность разговора.
Когда я прочитала «Княжну Мери», то произведение взволновало меня лично. Это было полтора года тому назад (1973 г., Г. Л.), и сценарий был написан в мае прошлого (1974 г., Г.Л.) года за 10 дней. С тех пор свежесть восприятия немного замутилась теми наслоениями, которые были с того времени. Я должна сказать, что эти наслоения имеют и внутренние причины. Проходит время, и внутренне в каждом человеке что-то происходит, и во мне тоже.
Первое ощущение от этой вещи было таким, что Лермонтов от чего-то отказался, когда писал Печорина, для того, чтобы, вздохнув, — от этого освободиться и потом как-то возвыситься. Повесть поразила меня необычайной пропорциональностью как бы неживого сборища людей. Если взять реальный круг людей и сохранить их взаимоотношения, то, в общем, они потом превратятся в какие-то призраки. Это сохранение пропорций жизни меня чрезвычайно поразило. Когда дальше стала повторяться эта материальность, мне захотелось убрать фамилии Печорина, Грушницкого, княжну Мери, чтобы ушло хрестоматийное понятие литературных образов.
Мне хотелось, чтобы ссора, дуэль и смерть были недоразумением двух молодых людей, которые мнят себя все познавшими и разочарованными от всей мудрости жизни. На самом же деле, это два молодых человека, которые мало знают о себе. И вот — молодая вспыльчивая история, которая заканчивается быстро.
Речь идет о Печорине, который для меня остается отчасти загадкой и таит множество всяких истолкований. И в нем будет много ответ"влений и противоречий, может быть, потому, что в нем заложено противоречие духа и материи. Это совершенно свободный дух, который наедине с собой все понимает, все, рассуждая, осуждает, все условности отвергает, но который, тем не менее, живет закрепощенной и несвободной жизнью, до странности. Герой романа покоряется всем правилам существующего данного круга и данного общества. Человек, который понимает, что жизнь и смерть — это гораздо более широкие понятия, чем дуэль и девичья честь. Осуждая такие понятия в обществе, он не может, однако, освободиться от этой формы существования. Проповедуя одиночество, хочет быть один, ощущать себя выше всего. Но не уходит — значит, в нем живет притяжение к людям.
Такое состояние делает человека горестным; человеком, которому кажется, что он любит себя, а он любит позу, он холоден. Здесь есть какая-то щемящая, страдальческая нота. Это вызывает мое сочувствие и желание жалеть этого человека, который, казалось бы, должен вызывать отрицательное отношение.
Я считаю, что Печорин завидует постоянно Грушницкому духовной завистью. Он хочет хоть на мгновение уподобиться ему. Примерно так же обстоит дело и с Мери, хотя она чем-то его пугает, поражает цельностью своего чувства, ему недоступного.
Печорин — духовная сила. Сила, не находящая себе положительного применения, и как сила созидательная пребывает в никчемном состоянии. Она все равно должна найти себе применение и потому находит себе применение абсурдное, нелепое и злое. Тут Лермонтов наделил своего героя огромным артистизмом, не сделав его поэтом или художником, и поэтому поступки его изливаются в какие-то нехорошие вещи. Он мучает окружающих его людей. Все это чрезвычайно трагично, с моей точки зрения. Мне хотелось бы рассматривать сочувствие там, где можно горевать, и горевать, там, где можно сочувствовать.
Печорин — человек возвышенного склада. Все его отвлекает, а он думает, думает обо всем, он думает о своем месте во Вселенной, предается размышлениям о добре и зле. А в это время какие-то люди, в частности, Грушницкий, который ужасно глуп, мешают ему думать. «Мне нужно этого человека убрать, пока я думаю, а потом он будет жить дальше», — такое примерно у него ощущение. Тут есть высокомерие ума и эгоизма, безответственное отношение к своим партнерам по жизни. «Я» превыше всего, и если мои партнеры по жизни глупее меня, я могу им раздавать награды — жизнь или смерть. Мне кажется, что это современно...
Когда я присутствовала на обсуждении чужих сценариев или фильмов, меня всегда поражало неправильное отношение нашей редколлегии и других обсуждающих организаций к эстетической природе того, что они обсуждают. Такое нетерпимое, потребительское отношение — услышать из каждой вещи, как дальше жить, как любить данного мужчину или женщину, что делать в понедельник, вторник и т.д., то есть, отношение к искусству хозяйственное, потребительское. Я всегда в растерянности оставалась, когда у меня спрашивали — что Вы хотели сказать? Скажите, что будет делать завтра зритель, который посмотрит Ваш фильм, с каким конкретным желанием он уйдет: напиться или перевыполнить свою норму, — т.е., чрезмерно конкретный взгляд на вещи. Иногда я теряюсь и не могу ответить на этот вопрос. Только потом, когда возвращаешься к истинному пониманию вещей, становится ясно, что вопрос не имеет отношения к предмету.
Печорин — это какая-то половина души Лермонтова, от которой он освобождается, с другой стороны, некоторая подростковая идеализация. В Печорине совмещены несовместимые мысли. Лермонтов был некрасив и страдал от этого всю свою жизнь. Вследствие этого (я так думаю) в нем развилась желчность во взаимоотношениях с людьми, с женщинами, невозможность поверить, что его могут любить. Он пишет персонаж, наделяет его физической красотой и приписывает ему свойства, которые у красивого биологически человека не могут существовать в такой острой форме.
Мне хотелось найти всегда другие причины, которые, заменяя или приближая к жизненности, скрашивали бы литературность персонажа. Когда начинаешь рассуждать, то все обрастает большим количеством сложностей, и тут надо освободиться от этих противоречий и избрать один путь. Конечно, было бы интересно снять несколько фильмов по одной и той же вещи.
Несомненно, в образе Печорина выражена эпоха. Но, если ставить перед собой цель отразить эпоху, то это будет несовременно. Можно выразить в словах, что он был лишним человеком потому, что эпоха, общество не давали ему применения. Я считаю: это неинтересно, потому что было давно и окончилось. Мне кажется, что, наоборот, нужно находить больше чего угодно, что является вечным и дает переход в «сейчас». Сейчас мне неинтересно знать о том, что прошло, если оно совсем прошло. А просто передать эпоху — неинтересно. Это должен делать другой человек, не я. Тогда будет сугубо изобразительный, стилизованный фильм: «О, как этот стиль прекрасен, давайте передадим его на экране».
Я полагаю, что социальное не существует никак, если оно не растворено в действительности. Если мы абсолютно правильно выстраиваем психологические события, то социальные будут вытекать из них. Говорят: «Общество его доконало, а он был таким талантливым, таким умным». Значит, не таким талантливым и не таким умным он был, а если такой талантливый и такой умный, то пусть отвечает за себя сам. Все, что угодно, человек может сделать, а потом свалить на общество. Это порочный круг. Каждый должен отвечать за себя.
Подготовила Галина ЛАЗАРЕВА.
На фото: Кира Муратова.
Материал публикуется впервые.
Фото Олега ВЛАДИМИРСКОГО.