|
|
   |
Есть в ОАО «ЛУКОЙЛ — Одесский НПЗ» традиция: каждый год накануне Дня Победы на заводе собираются ветераны — те, кто проливал кровь на фронтах Великой Отечественной, кто беззаветно трудился в тылу, кто, будучи ребенком, в полной мере испытал на себе тяготы страшной войны. Собираются ветераны за накрытым столом — получают подарки от администрации и профсоюзной организации, вновь поднимают бокалы за Победу, поют старые, хватающие за душу песни и вспоминают, вспоминают...
УТРО БЕЗ ВЕЧЕРА
Елена Андреевна ПРИСЯЖНЮК, бывший экономист планового отдела:
— В 1941 году я учительствовала на Донбассе. Когда началась война, немедленно поступила в 462-й батальон аэродромного обслуживания и до декабря 44-го находилась на фронте в действующей армии. Работала заместителем начальника делопроизводства в отделе технического снабжения. Находились мы обычно километрах в тридцати от передовой. Наши истребители И-16, или, как мы их называли, «горбатые», каждый день вылетали на боевое задание. Бомбили нас регулярно, рядом со штабом всегда рыли траншею, в которой мы прятались. Но самым тяжелым было ожидать возвращения ребят из полета. Бывало, что утром оформляешь летчику документацию, а вечером его уже нет.
Поначалу мы отступали. Потери были настолько большие, что часть отвели за Урал, в Гурьев, на переформирование. А потом бросили под Сталинград. Там я впервые столкнулась с «катюшами». Это трудно передать словами. Сплошной огонь, огненные брызги, настоящий смерч. Мы ведь не знали, что это наши стреляют, — растерялись, ничего не понимали. Куда бежать, как спастись? Разбежались кто куда. Потом нам объяснили, что «катюш» нам опасаться нечего, но для врага это оказалось страшным потрясением, от которого он так и не смог оправиться до самого конца войны.
Отыгрались захватчикам наши слезы. Пленные шли сплошным потоком, казалось, он никогда не кончится. Жалкие, замерзшие, замотанные в какие-то женские платки... Однажды в расположении батальона появились пленные румыны, они умудрились, представьте себе, стащить наш сухой паек. Что ж, оккупанты — они и есть оккупанты
Так, из станицы Клецко-Почтовой началось для меня наступление. Северный Кавказ, Курская дуга, Австрия — вперед и вперед.
НА ВОЛОСОК
ОТ ГИБЕЛИ
Нинель Гавриловна БЛАНТЮК, бывший инженер, председатель Совета ветеранов:
— Мы тогда жили в Запорожье. С пятого этажа с болью смотрели, как бомбят Днепрогэс. Зарево от огня стояло такое, что ночью были видны мельчайшие подробности. Помню наш самолет, попавший в перекрестье фашистских прожекторов; подбитый, он упал в Днепр.
А через несколько дней к нам ворвались гестаповцы. В квартире жили три семьи, в каждой — по двое детей. Как сейчас помню, сидели на кухне. Эсэсовец — в черном мундире, с повязкой на рукаве в сопровождении солдат кого-то искал. Потом слышим: «Найн, найн». И они ушли. Сейчас понимаю, что мы находились на волосок от смерти. Видимо, они искали подпольщиков, а может, кто-то из окон сигналы нашим подавал.
Вскоре нас выгнали из дома куда-то под Запорожье. Рядом находился лагерь для военнопленных. Женщины стирали им одежду, как могли, подкармливали. Как-то к нам зашел мужчина. Прекрасно помню его лицо, а имени не спросила. Он сидел на табурете, гладил меня по голове (мне тогда лет восемь было) и приговаривал: «У меня в Николаеве таких двое...» Как вспоминаю, комок к горлу подкатывает.
Когда нас освободили, мы готовы были отдать солдатам все. Войска шли как раз по нашей улице. Так мама дала мне хлеб, огурцы для наших воинов. Счастье нас переполняло.
УЧЕБУ ПРИШЛОСЬ ОТЛОЖИТЬ
НА ПОТОМ
Мария Константиновна СТЕПУРСКАЯ, бывший учетчик цеха № 1:
— Война началась, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Наша семья (мама, сестра и я) эвакуировалась вместе с крекинг-заводом в Сызрань. Жили мы в двенадцати километрах от города. Поселились в бараке — втроем на восьми метрах. Но ничего, не унывали. Пошли в школу, там нас встретил начальник строительства и сказал: «Учиться будете после войны, а сейчас — на стройку». Мы не возражали.
Трудно было всем, работали ведь по 12-14 часов. Нас, молодых, жалели, старались лишний раз покормить. На стройке делали все, что прикажут. А потом привели на установку, показали, как вести учет, и началась моя жизнь в нефтепереработке, которой я отдала ровно 50 лет.
Работая, не забывали и о досуге — молодость есть молодость. Свободное время проводили в клубе, участвовали в самодеятельности, не забывали и о мерах противовоздушной обороны. В общем, жизнь, несмотря на трудности, шла своим чередом.
Отдельно хочу сказать о роли радио. Семьями сходились у репродуктора, ловили сводки Совинформбюро. И когда узнали об освобождении Одессы, радости не было предела. На предприятии ведь трудились бывшие жители Одессы и Херсона. 10 апреля у нас был настоящий праздник. Весь завод во главе с администрацией гулял. На столах — самое вкусное: каша, борщ, винегрет. Для взрослых — вино, водка. Это незабываемо.
В Сызрани я получила свое трудовое крещение. Там вступила в комсомол, вышла замуж. В 1948 году решили возвращаться. Но куда? Муж из Херсона, я из Одессы. В этом вопросе я его сумела перебороть. И чуть было не пожалела об этом. Его на НПЗ взяли с распростертыми объятиями, а на меня директор посмотрел и сказал: «Ее принять не могу. Она даже крючок не удержит». Такая была маленькая — 45 кило веса. А я ведь в Сызрани уже работала, дело знала. Обидно страшно, иду и реву. Навстречу — начальник ЖЭКа: «Что плачешь, девочка?» — «На работу не принимают». — «Ты читать умеешь?» — «Умею», — «А писать?» — «Умею». Взял он меня в ЖЭК, а через несколько месяцев я все-таки добилась своего и доказала свою профпригодность на заводе, с которым меня свела война в далекой Сызрани.
НАЧАЛЬНИК ОГНЯ
Николай Петрович АТАНАСОВ, бывший кочегар котельной:
— В июне 1941-го я окончил школу, а 13 июля меня мобилизовали. Сначала попал в 213-й саперный батальон. Под Запорожьем рыли окопы, противотанковые рвы. А затем перевели в школу младших командиров, по окончании которой получил звание старшего сержанта. Так старшим сержантом и прослужил всю войну.
Защищал Северный Кавказ. Станица Прохладная, Буденовск, Ставрополь — эти названия в моей памяти остались навсегда. Командовал минометным расчетом. Когда освободили Болгарию, наши части оставили на границе с Турцией. В День Победы мы открыли такую стрельбу, что турки, наверное, подумали, что советские войска на них напали.
ДАЖЕ ПРИРОДА БЫЛА ПРОТИВ НИХ
Иван Михайлович ЛАЗАРЕВ, бывший слесарь КИП:
— Мое поколение называют детьми войны. Жили мы под Курском. Однажды пришли немцы и выгнали нас из дома в соседский подвал, где жили четыре семьи.
Помню, полез один с пулеметом на хату, но стоял гололед, и он с крыши грохнулся оземь. То-то я, мальчишка, ликовал! Даже природа была против них!
А выгнали захватчиков в течение трех дней. Больше они не возвращались и никогда уже не вернутся.
МАМА ДО ПОБЕДЫ
НЕ ДОЖИЛА
Евгения Гавриловна ШТЕНМАНЧУК, бывший маляр:
— Мне ли не помнить оккупантов! Мы проживали в селе Онилово, что во Фрунзовском районе. Когда пришли румыны, а потом немцы, жизнь стала невыносимой. Забирали все — и коров, и кур, и любое пропитание. Как мама выкручивалась — сейчас трудно понять. Село окружали три леса, так что многие ушли в партизаны. Нашу соседку с мужем за связь с ними расстреляли. Но и партизаны покоя не давали — били врагов безжалостно. Надо ли объяснять, как ждали мы освобождения?! Это был настоящий праздник. Жаль, до Победы мама не дожила — скончалась в январе 1945-го.
МОЙ ПЕРВЫЙ БОЙ, МОЙ БОЙ ПОСЛЕДНИЙ
Георгий Сергеевич ДЬЯЧЕНКО, бывший слесарь КИП:
— Родом я с Дальнего Севера. Детство и юность прошли в Магаданской области. Там и призвали в армию в феврале 1945 года. Когда началась война с Японией, посадили нас на транспортные суда и повезли в направлении Курильских островов. Подошли к острову Парамушир и стали грузиться в лодки. Лодки деревянные, резиновых тогда не было. Туман такой стоял — ничего не видно. Но японцы нас засекли и открыли огонь. Только не огонь был страшен. Ведь мы, магаданские (и я в том числе), плавать не умели. Но кто на войне о таких «мелочах» спрашивал? Вокруг разрывы, волны ходуном ходят; думаешь: «хлопнет сейчас — и все». Глубина была серьезная, так что больше боялись утонуть, чем пуль.
Наконец, достигли берега. Рухнул я на песок. Схватился за автомат — передо мной стена из тумана. Стрелял, ориентируясь на вспышки со стороны врага. В течение трех суток штурмовали мы японские доты. И все же, в конце концов, удалось прорваться в расположение врага. Вскоре остров был очищен.
Таким получился у меня первый бой. Он же стал и последним, так как нас снова посадили на суда и отправили на материк, на старое месторасположение части. Вот только из нашей роты автоматчиков домой не вернулось человек двадцать. Причем большая часть из них утонула в Охотском море.
ПАРАД, К КОТОРОМУ ШЛИ ЧЕТЫРЕ ГОДА
Александр Ильич ПОПОВ, бывший директор завода:
— О войне у меня нет воспоминаний главных и второстепенных. До мельчайших подробностей помню все тяжелые бои.
20 июня мы отгуляли выпускной вечер, а 22-го началась война. Наше поколение воспитывали патриотически настроенным. И ничего удивительного в том, что все мои одноклассники поспешили в военкомат или в райком комсомола с требованием отправить их на фронт. В военкомате нас не принимали из-за несовершеннолетия, в райкоме то же самое. Но, видимо, такой порыв сдержать было невозможно, и четверых — Дорохина, Щукина, Богатова и меня — отобрали из большой группы и направили на учебу в Астраханский аэроклуб. С Иваном Богатовым мы потом служили в одной дивизии, в разных, правда, полках. Однажды нам удалось встретиться, я тогда специально отпросился у командира съездить в гости к земляку. А через несколько дней Ивана в бою убило, а меня ранило. Щукин тоже был убит, Дорохин возвратился домой тяжело раненным и вскоре от ран скончался. Такова судьба нашего поколения.
В декабре 1942 года под Старой Руссой довелось принять фронтовое крещение. Потом нашу часть перебросили на Южный фронт. В Ельце я заскочил на почту, попросил у девушек бумагу письмо домой написать. Увы, не нашлось ни листика. Подвернулся какой-то корешок от квитанции от денежного перевода. И там, где место для письменного сообщения, я написал родителям, что направляюсь на Южный фронт. Вот такие неожиданные детали вспоминаются. То письмо, кстати, сохранилось. Но отца моего дома уже не было, он тоже ушел на фронт. Погиб в 45-м под Берлином. Из четырнадцати моих родственников, ушедших на войну, в живых остались лишь трое.
Когда был образован артдивизион, я попал в батарею «сорокапятимиллиметровок». Был командиром противотанкового орудия. В боях за Турду, это уже под Клужем, в Трансильвании, вышел из строя весь командный состав — командир батареи, командиры взводов, замполит. И я, старшина, вынужден был принять на себя командование. Резервы настолько истощились, что комдив прислал в качестве подкрепления... музыкальный взвод. Учили музыкантов управляться с орудиями, учили и вели бои.
Потом перевели в армейскую разведку. Однажды во время выполнения диверсионного задания нас засекли, и пришлось, отбиваясь, отходить. Путь к спасению был один — через замерзшее озеро. Когда мы всей группой, с вооружением ринулись туда, лед не выдержал. Шли по грудь в ледяной воде (в феврале дело происходило). В расположение части вернулись в ледовых «скафандрах». Практически всех отправили в госпиталь. Лишь двое, в том числе и я, выдержали «купание» Однако кашель меня мучил еще долго, а какая разведка с кашлем. Это же верная смерть. Вот и томился, пока товарищи ходили на операции. Поэтому попросился обратно в артиллерию.
Войну закончил в 50 километрах от Праги. Но бои шли и после 9 мая. Однажды меня сняли ночью прямо с огневой позиции. Командир батареи приказывает: «Собирайся в штаб полка. С собой иметь двенадцать подворотничков, два диска патронов, четыре гранаты, зубную щетку». Думаю: «Какая зубная щетка, какие подворотнички?» А утром объявили, что отбирают для участия в Параде Победы.
Командир полка Устинов представил командованию восемнадцать человек. После проверок в корпусе, дивизии, армии нас осталось трое Малышев, Луканов и я. Плюс полковник Устинов. В Москву прибыли 7 июня. Строевую подготовку проходили на площади между центральными воротами парка и метро «Сокольники». Так на наши построения приходило столько людей, что маршировать просто негде было. Москвичи подходили чуть ли не вплотную. Никакие уговоры не помогали. Пришлось перенести занятия на ночное время. Поднимались в 2.00. И до 6 утра работали.
Тем временем в Москву привезли дивизионное знамя. Герой Советского Союза старшина Степанов вынес его перед строем (оно было украшено орденскими лентами, но без орденов), а полковник Устинов подал команду: «Старшине Попову закрепить ордена на знамени 4-й гвардейской, Овручской, Краснознаменной, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого воздушно-десантной стрелковой дивизии!» В 1942-м и 1943 годах мы под этим знаменем принимали гвардейскую клятву на верность народу и Родине. И вот оно ведет нас на Парад Победы.
Шагая по Красной площади, вспоминал погибших товарищей, отца. Думал, что будь он жив, то наверняка гордился бы своим сыном. Несмотря на горечь утраты, настроение было приподнятое. Невероятные чувства рвались из груди. Когда вышли на набережную Москвы-реки, грянул ливень, и мы все промокли до нитки. Но никто дождя не замечал.
Анатолий
МАЗУРЕНКО.