|
|
   |
Впечатляющая по размаху, информационной емкости и остроумию дизайна выставка, посвященная 110-летию со дня рождения Юрия Олеши, работает в Литературном музее. Автор и исполнитель проекта — научный сотрудник музея Лала Алескерова, меценат — Евгений Деменок.
ВЕРНИСАЖ 3 марта сопровождала философская дискуссия на тему: «Что такое зависть?». Девизом автор выставки провозгласила, в память знаменитой повести Ю. Олеши, «Оправдание Зависти», а позавидовать посетитель должен был, как предполагалось, человеческой и писательской судьбе, случившейся в ту сложную, созидательную, катастрофическую и мечтательную эпоху, которая с пафосом называлась «двадцатый век». Предполагалось, впрочем, и то, что люди на выставке задумаются о неоднозначности оценок, которых заслуживает эта эпоха, о себестоимости иллюзий и плодотворности разочарований. «Пароход современности — «Титаник»?», — вот так, ребром, ставит проблему экспозиция и не ублажает нашу самооценку понятными ответами.
Задуманная сверхзадача вполне удалась Лале Алескеровой. Она проявила истинно театральное мышление, у нее получилось — вовлечь посетителей в увлекательную и драматичную игру, запустить машину времени. Подвигнуть зрителя-читателя на раздумья помогают броско оформленные цитаты из произведений Юрия Олеши, подобранные по принципу антиномии: одно высказывание может опрокидывать другое, но все вместе они создают впечатление полифонии эпохи.
А эффектно скомпонованные старые фотоснимки: семейные, городские, фотопортреты современников Юрия Олеши, пожелтевшие листки периодики оных лет, журнальные и газетные страницы, плакаты и документы — все это похоже на расчищенные археологами, явленные взору «культурные слои», пласт за пластом. Вот Одесса начала ХХ века: когда она была «чем-то вроде вымышленного города Зурбагана» (Ю. Олеша). Вот неузнаваемые берега Малого Фонтана в садах, вот забавные карикатуры на колоритных посетителей кафе «Фанкони». И фотоснимки семейства родителей будущего писателя в 1902 году. И рисунки юного Юрия Олеши, посвященные футболу. И юные сестры Суок. Архаический аэроплан. Первый дирижабль...
Еще пласт — и... тектонический разлом! И вот уже — лязг и громыхание первой пятилетки, пресловутый Великий Перелом, где в сияние медных труб внесен пестренький корректив: можно бы сказать «бытовой», но для Руси, увы, — бытийный: тема пития. Коллекция бутылочных этикеток тех лет, с «Цимлянским» и непременным советским брендом — «Московской». А в это время — издания-брошюрки размером в ладошку: «Записки писателя» и «Любовь», Юрий Олеша, 1929 и 1931 годы (редкие издания предоставила ОГНБ им. Горького). Железный кулак пролетария, занесенный над миром, поворачивает рычаг, — очевидно, земного шара. На других плакатах — другая советская реклама: бульонные кубики зовутся не «Галина Бланка», а «Главмясо». И вдруг — контрольный выстрел социализма: похороны Маяковского, 1930 год. Фото сделал Илья Ильф.
«Да здравствует реконструкция человеческого материала, всеобъемлющая инженерия нового мира!» — это тоже Олеша... Как тут не вспомнишь «писателя — инженера человеческих душ» и не вздрогнешь при слове «материал»! И как осудишь маленького — в свое время! — человека, писателя, подпавшего, и не в одиночку, под дьявольское обаяние, подкладка которого — страх. И — глуше, интимнее: «Я увидел, что революция совершенно не изменила людей». И выраженное на письме мучительное сомнение в интеллигентности «тридцатилетних интеллигентов» новой, совдеповской, выделки: себя и своего брата писателя, как ни жутко это прозрение!.. И проникновенно-искренняя — насколько вообще можно было тогда быть искренним публично, — очень неофициальная речь на Первом Всесоюзном съезде советских писателей. Фоторепродукция номера «Литературной газеты», посвященного съезду: 1934 год.
Театр. Магия и отдушина! Для Булгакова, для Олеши. Качалов, Станиславский, Вертинский, Мейерхольд — он запечатлен вместе с Олешей. Афиши. Рецензии. Издание «Зависти» 1933 года и «Трех толстяков» 1935 года. В витрине с экземплярами книжек — часы. Тех лет. Чернильные приборы.
Летчики на плакатах и фото. Стахановцы. Целинники!.. Пришла «оттепель».
Олеша конца 50-х: горестный, ироничный, самоуглубленный взгляд, сомневающийся и понимающий. Взгляд «из угла». «Я могу сидеть неподвижно и ни о чем не думать. Смотреть в одну точку». Да уж: было о чем помедитировать.
«Я начинаю ненавидеть всякую беллетристику, выдумку в литературе». Он был прав: настала эпоха литературы нон-фикшн — непридуманной. Литературы документа и факта, которые, случившись в двадцатом столетии, превзошли самую изощренную фантазию и предоставили современникам ломать голову над истолкованием.
Лала Алескерова создала, с помощью умело смонтированных документов и предметов материальной культуры, яркий портрет эпохи сквозь портрет человека: самого чуткого к раздражителям человека — Художника. Помогли в этом музейщику и наши дети — ученики городского Дворца творчества юных под руководством педагога В. А. Сумеровой: они нарисовали иллюстрации к сказке «Три толстяка». Посередине же экспозиционного зала автор выставки посадила на золотом шаре печального Пьеро из Одесского театра кукол: занавес еще не опущен, человеческая комедия не доиграна, волшебство не рассеялось, тайна не разгадана.
Тина АРСЕНЬЕВА.