|
|
   |
Позвонила женщина. Она уже обращалась в газету за помощью, а теперь вот опять не может найти выход из ситуации. Недавно, в самый морозный день, взрослый полубомж, выразимся так, привел ей бомжонка лет восьми.
Оборванный, грязный, вшивый. С чесоткой и гноящейся раной на руке. Температура — 38о. Катался весь день на девятом-десятом троллейбусах, спасаясь от холода. Кондукторы, жалея, «не замечали» его. Не замечали и пассажиры, поскольку картина, в общем, уже из привычных. Заметил тот, кто сам не раз попадал в подобное положение. И отвел туда, где ему частенько помогали. Точно зная, что из этого дома ребенка на улицу не выставят.
Мальчишке выделили кровать-«изолятор», остригли наголо, приложили мазь. Грязную одежду выбросили. В семье сразу поняли, что новенький не подарок, — вредничал, кривлялся, матерился, пытался ударить кого-нибудь. И при этом было видно, что внимательно наблюдает за домашними, определяя, какой у кого характер. Темные живые глаза выдавали пытливый ум...
Кашель и температура новенького насторожили мать семейства: а если это туберкулез? А если, не дай Бог, открытая форма? Она пошла в детскую поликлинику, где наблюдаются ее дети. Там отказались взять мальчика на учет: нет документов.
Но как же пройти медобследование? Хлопец говорит, что ему десять лет и уже четыре года он живет на улице. Тут можно обнаружить не только туберкулез, но и СПИД, и сифилис, и все, что не хочешь. Ведь умер этой осенью в больнице в Александровке одиннадцатилетний бомжик из Беляевского района — страшной смертью. Поэтому и обеспокоилась женщина. В конце концов, и в школу его надо оформлять, а там тоже попросят документы.
«Он был в наших городских приютах, — объясняет мне она. — Должны же там остаться какие-то бумаги?». Я обещаю, что позвоню и узнаю. «Боюсь я, — вздыхает. — Приедет милиция и заберет его. Он снова попадет на улицу и погибнет». Я ее успокаиваю: кто же будет действовать во вред ребенку?
Звоню в первый приют, что на ул. Терешковой: не проходил ли такой-то у вас? Не значится. «Может быть, во втором, на ул. Краснова?» — подсказывают. Не числится. Звоню еще в «Светлый дом». Увы... Но, может быть, мальчишка обманывает?
На следующий день иду с разговором к этому хлопцу. Он уже полмесяца прожил в семье, отогрелся. Еще не все правила нового дома принял, но замечено, что самого страшного в нем нет: слабых (тех же кошек и собак) не обижает. Хочет учиться в школе, но его надо подтянуть в учебе — лишь несколько дней в первый класс ходил.
Новая его мать просит откликнуться кого-нибудь из толковых студентов педагогических вузов: испытайте себя с этим трудным ребенком в роли учителя и воспитателя.
Однако этим будем заниматься позже. Сейчас я беседую с Санькой добрых два часа. Привожу его рассказ не столько для служб, призванных детьми заниматься, — им-то все это известно, сколько для обычных людей, для нас с вами, надеющихся копеечкой или булочкой решить проблему маленьких беспризорников.
— Когда у меня день рождения, я не знаю, — говорит Санька. — Но знаю, что мне десять лет. Маму мою звали Наталья Васильевна, отца — Александр... Кажется, Александр Александрович. Мы жили в Виннице, в подвале. Родители пили. Я сам пришел в школу, когда мне было шесть лет. Учительницу в первом классе звали, вроде бы, Ольга Васильевна. Через несколько дней мне все надоело, и я решил уехать в Одессу. Все бомжи знают, что в Одессе хорошо живется, легко деньги просить. Сначала сел на электричку Винница—Жмеринка, в Жмеринке пересел на электричку до Раздельной, а из Раздельной на поезде добрался до Одессы.
Напросил денег, купил спасательный круг (плавать я не умею), пошел на море — в Лузановку. Купаться мне нравилось. Спасательный круг я прятал на берегу в листьях, но вскоре его все-таки кто-то обнаружил и забрал, конечно. Я хорошо жил. По городу ездил на «колбасках». Просил деньги на светофорах. Это очень просто, надо только знать, у кого просить. К «Жигулям» и «Москвичам» я даже не подхожу. Там люди бедные, гривню дадут, а то и вообще копейки. «Джип», «Мерседес», «БМВ» — другое дело. Еще бы поймать момент, когда «крутые» на светофоре деньги считают... Тут и десять, и двадцать гривень можно получить.
Нашел подвал для житья... Где? Да их много. Возле Потемкинской лестницы и с той стороны можно жить, и с этой, и третий недалеко есть. Купил свечку, спички. Постель с балкона стянул. У меня все нормально было. Правда, когда просишь, надо хорошую одежду менять на плохую, а то не подают. Чаще всего я просил возле церкви у «Привоза», это место мне нравилось. А в мусорниках никогда не рылся. И клей не нюхал, хотя с «клеедышками» не раз ночевал.
Однажды меня машина сбила. Я фару головой разбил. Отвезли в больницу на Слободку, рану зашили. Первый раз милиция привезла меня в приют на Краснова. Директор там Татьяна Ивановна, а в группе я был у Екатерины Анатольевны. Сначала в изоляторе держали, по больницам возили, брали кровь из пальца, из вены. Потом в группу попал. Мне там не понравилось, и я сделал «чух-чух» со второго этажа через окно. Ветку подтянул и, держась за нее, спрыгнул на землю. Через сетку забора перелез, пошел гулять.
Попадал я и в первый приют на Терешковой. Директора зовут Татьяна Александровна. Там на улицу не отпускали, а я сильно хотел прогуляться. Вытащил я тройник из розетки и со злости запустил в окно. Окно разбилось, меня выгнали.
В «Светлом доме» я тоже был. Это на конечной 28-го трамвая, потом пройти по Базарной. Оттуда сразу ушел, в первый день. Пацаны кое-что рассказали.
В интернат? Не, не хочу. Был я там, в гостях. В приюте жила девочка Маша из четвертого интерната, ее потом туда и отправили. Это недалеко от Дома мебели, пару остановок. Меня там накормили, спать уложили, но потом все равно в приют отдали. Я опять убежал. Я хочу тут жить, в семье, мне подходит. Я не буду убегать.
«Ну, это еще посмотрим, — говорит новая Санькина мама. — В морозы-то готов клясться. Мы его предупредили: держать не станем, но назад не примем. У нас семья, а не проходной двор».
«ПРОХОДНЫМ ДВОРОМ» для многих ребятишек становится приют. Почему, попав в поле зрения взрослых, по долгу службы обязанных заниматься проблемами детей, пацаненок все же оказывается на улице? Почему от Саньки, явно побывавшего в приютах, не осталось даже записи в книге «прибыл-убыл»? Кто теперь будет распутывать узел его проблем?
Без помощи службы по делам несовершеннолетних не обойтись. Только хотелось бы, чтобы помощь была деликатной. Пристроился Санька в семью, пусть там и живет, даже если это и не совсем законно. Не надо трогать того, кому сейчас относительно хорошо. У нас ведь на улице, то бишь в люках и подвалах, немало других ребятишек, кого спасать срочно надо. А Санькину фамилию я, конечно, назову всем, кто по-доброму заинтересуется его судьбой.
Татьяна НЕПОМНЯЩАЯ.