|
|
   |
Пришла в понедельник в редакцию женщина, представилась, но попросила не называть в газете фамилию. Беспокоит ее то, что в сиротском интернате № 4 «кормят слабенько», зубная паста опять одна на двоих, девочки в определенные дни используют «подручные средства» (простыни пропадают), мальчики курят и т.д.
ВО ВТОРНИК утром я отправилась в интернат. Дети только встали. Понаблюдала, как умываются. Точно, паста одна на двоих. Попросила припомнить, чего и сколько выделили на месяц из так называемых санитарно-гигиенических средств. В начале декабря давали на класс две пачки стирального порошка, четыре рулончика туалетной бумаги, мыло и пасту на двоих. Следующий «паек» получили уже 10 января — все то же, только порошок заменили пятью кусками хозяйственного мыла. Воспитатели объясняли, что это как будто бы по нормам. Не маловаты ли нормы?
Кстати, о ночных воспитателях. Они дежурили в эту ночь в последний раз. Сначала по особому распоряжению горуправления образования ночных воспитателей было девять. После первой проверки КРУ сокращены шесть ставок, после второй — оставшиеся три. Теперь дети будут оставаться на ночь только с помощником воспитателя (то есть ночной няней) на каждом этаже.
Позже директор показал мне акты проверок: нельзя вводить в утвержденное расписание лишние ставки. А оставлять около сотни ребятишек с одним взрослым на десять часов ночного времени можно? Если уж горУО приняло решение о целесообразности введения ночных воспитателей, надо было официально узаконить это решение, дойдя даже до Министерства образования. Теперь же зам. директора по учебной работе уговаривает сотрудников на добровольные дежурства в ночное время — платой будут отгулы в каникулы.
...Ребятишки уже одеваются. На ногах, в основном, кроссовки. Купленные, как правило, американцами, помогающими интернату много лет. Кое-кому родственники обувь купили, кому-то верующие подарили. Алена жалуется, что кроссовки расползаются, зашивала несколько раз. У Насти та же история. Костя в комнатных тапках ходит. С одеждой тоже проблема. В одном из девятых классов рассказали, что в прошлом году выдавали им куртки, но шестерым не хватило. Так по очереди и пользовались. Девочки рассказали мне, что есть такой хороший магазин — «сэконд хэнд», выручает, многие мальчики покупают вещи на заработанные деньги.
В этот день у двух девятых классов намечался праздник: приехал американец Винни, дает по 75 гривень и везет на «7-й километр», где каждый купит себе то, что душа пожелает и на что денег хватит. Ребята покупают чаще всего куртки, джинсы или кроссовки. Начальные классы, шестые и седьмой (он один) поддерживают (в плане обеспечения одеждой и обувью) американцы Лила и Пол, старшеклассников взял под опеку Винни, выпускников, которые продолжают учебу, — Клара. Спасибо им. Я опросила не менее 30 ребятишек, ни на ком из них интернатской — выданной интернатом — одежды не было. Государство, видимо, с этой проблемой не справляется.
Как, впрочем, не справляется и с другой. Питание, как мне сказала завуч, финансируется из расчета 10 гривень на ребенка в день. В домашних условиях, думаю, можно выкрутиться. В интернате... В это утро дети получили «ленивые» вареники, гречневую кашу с молоком, белый хлеб с маслом, какао. «Не голодают», — скажет потом директор. Это верно. В последнее время стали и соки получать. Только многие дети выглядят... недокормленными. Постояла я в столовой возле тех же девятиклассников (коли к ним сразу попала, за ними и ходила). Всего в их классе числится 24 человека, семеро в бегах. Из оставшихся 17 — треть ребятишек явно нуждается в дополнительном питании: они и ростом не вышли, и тельца у них цыплячьи, и лица серые. Понимаю, что это, скорее всего, дурная наследственность, но поддержать бы в юные годы, после ведь не наверстаешь. А они по вечерам «Мивину» заваривают — от ужина до отбоя много времени проходит, желудок своего требует.
После столовой заглянула в медпункт. В коридоре технички жаловались друг другу, что резиновых перчаток нет, что собака («Опять беременная!») заскочила и лужу наделала. В медпункте была только медсестра. Похвалилась, что пришел на работу хороший врач, а то полгода без него работали. Пожаловалась, что медикаментов не хватает. Опять прозвучало: Лила оплачивает счета, Винни взял список лекарств. А вот «Инто-Сана» уже не берет на обследование интернатских детей, как это было раньше. Правда, в срочной помощи никогда не отказывает: есть мальчик с бронхиальной астмой, так в считанные минуты после вызова врачи уже здесь...
ПОКА УРОКИ НЕ НАЧАЛИСЬ, надо мне навестить старую знакомую Инну Маркину. Года два назад я писала о женщине, которая в 50 лет упала, сломала шейку бедра. Долго лежала в больнице. Денег на лечение не хватало. В редакцию пришла подруга Светланы Ивановны: негоже, мол, что внучка десятилетняя с чужим мужчиной — сожителем бабушки — в квартире горе мыкать осталась (мать у Инны умерла). Девочку тогда я отвезла в приют, мужчина без вопросов отдал ее мне. Светлане Ивановне после публикации в газете добрые люди помогли деньгами. Большую сумму (относительно) принесли ученики второй гимназии — их тронула судьба девочки. Светлане Ивановне сделали операцию. Однако дела ее были не столь хороши, сколь хотелось бы. Инну она поднять не сможет. Уговаривали девчонку пойти в интернат. Инка диким голосом кричала: «Не хочу!». Но куда было деваться? И уже в первый же год в интернате я увидела ее посвежевшей, похорошевшей, в интернате ей все нравилось. Она вообще из таких — из жизнерадостных. Только грустно заметила: «А бабушка все равно не встает...».
Теперь Инна в седьмом классе. В конце февраля ей исполнится 13 лет. Первые ее слова после «Здрасьте!» — «Бабушка моя умерла». И дальше мы беседуем совсем по-взрослому. Инна говорит, что учится хорошо, после девятого класса хочет поступить в железнодорожный техникум, чтобы быть проводницей.
А с квартирой у нее непонятно что. В доме на ул. Дальницкой прописаны, кроме Инны, сестра бабушки и ее дочь. Приходила бабушкина подруга, говорила, что не достанется, наверное, Инне квартира... Я не буду рассказывать все, что узнала от девочки, но прошу соответствующие службы проверить, закреплено ли за Инной жилье и в каком виде оно содержится. Сироте остаться без крыши над головой страшно. Напоследок спросила Инну, что ей нужно из одежды, из обуви. «Ничего не надо, — застеснялась. — Все есть!». «А зубная паста?». «Нет...».
ЕЩЕ УСПЕВАЮ посмотреть тренажерный зал. «Киевстар» помог сделать. Ученики счастливы. Учителя — еще больше. Когда спрашиваю о посещаемости, отвечают: «Да, сбегают, чаще с последних уроков. Но теперь хоть не на улицу бегут, а в тренажерный зал, где их найти можно и усовестить». В зале на тот момент два хлопца играли в теннис, да два кувыркались на матах. Виталик Ломов не отпустил меня, пока не показал, как здорово он сальто делает. Глаза у мальчишки умные. «Хорошо учишься?» — спрашиваю. «Хорошо, — отвечает. — Наш 6-Б класс — лучший в школе...».
К слову, о бегунах. В интернате воспитываются 285 детей, около 50 из них — в бегах на сегодняшний день. Воспитатели вообще-то знают, где их искать. Да вот беда — транспорта нет (автомобиль ремонта требует), чтобы эти места регулярно объезжать. А «рецидивы» у бродяжек случаются часто. Вон Петю Б. спрашивают: «Хорошо в интернате?» — «Хорошо!» — отвечает. И уходит. А что потом с ним, окончательно отставшим от школы, делать? Проблема.
Потом состоялся разговор с завучем. Л.Ф. Шостак работает в интернате первый год. Последнее место работы — 83-я школа. Уходя из 83-й, еще нескольких человек за собой «увела»: кого воспитателем на полставки, кого учителем по совместительству. Однако урока английского языка у десятиклассников в этот день не было — «англичане» здесь не задерживаются. С кадрами в четвертом интернате всегда была напряженка — работа тяжелая, зарплата маленькая, кадровая политика у начальства не очень умная, прошу прощенья за грубое выражение. Например, нет сейчас в интернате заместителя директора по воспитательной работе. Но вернулся на прежнее место, стал педагогом-организатором А.Н. Назин. Об Анатолии Николаевиче дети всегда хорошо отзывались (последнее время он был начальником лагеря), а Любовь Федоровна сказала: «Бог мне его в помощь послал».
Завуч была в курсе всех дел. От ответов на острые вопросы не уходила. Например, о том, что девочку отпустили с ночевкой неизвестно куда, а была она известно где, в таких случаях появляются иногда болезни, передающиеся ясно каким путем. В скученности интернатской жизни ими могут заразиться и другие. К счастью, пока подобного не произошло. Поинтересовалась я парой, которая еще в интернате стала жить семейной жизнью. Родили «дети» ребенка, отправили его в Дом малютки. Сейчас их в интернате нет: после девятого класса поступили (но не без сложностей) в училище, живут вместе, ребенка собираются забрать, как только деньги получать начнут...
Нет у меня цели завлечь читателя «картинками». Это не картинки вовсе. Это реальная интернатская жизнь. Очень сложно тут быть директором. А четвертому интернату не везет в этом плане. За последние десять лет сменилось в заведении не менее десятка директоров. На директоров, известно, не учат. На директоров интерната — тем более.
Т.А. Мосейчук раньше работала в районном отделе образования. О своей теперешней должности говорит: «Мне досталось тяжелое наследство». Увы, подобные слова произносит каждый новый руководитель.
Я рассказываю Тамаре Александровне об утренней прогулке по интернату. Она удивляется: «Перед Новым годом завезли 300 тюбиков пасты, 300 рулонов туалетной бумаги, мыло, крем для рук... Сейчас пойду к завхозу!».
На прощанье спрашиваю: какую главную задачу ставит перед собой новый директор? «Мы все — учителя, воспитатели, медики, технический персонал — должны объединить свои усилия во благо детям», — ответила Тамара Александровна. Я не стала ее долго задерживать: в этот день исполнилось лишь четыре месяца, как она вступила в должность.
ВРЕМЯ ШЛО К ПОЛУДНЮ. Возле дверей царила приподнятая суета: Винни приехал. Немолодой уже американец жал руки парням, девчонок целовал в щеку. Любят здесь этого человека. Он выполняет свои обещания и не обманывает детей.
Татьяна НЕПОМНЯЩАЯ.