|
|
   |
Этот небольшой город, тесно зажатый с трех сторон горами, расположен на африканском берегу Гибралтарского пролива. Его название — Сеута. В лоции Средиземного моря сказано, что с 1580 года Сеута принадлежит Испании, имеет статус автономии. В годы плаваний, проходя не раз Гибралтарский пролив, я видел Сеуту только в бинокль. Но однажды довелось там побывать. И заход в этот порт запомнился встречей с человеком необыкновенной судьбы.
Было это в январе 1985 года. На теплоходе «Аркадий Гайдар» шли мы с грузом пшеницы из канадского порта Монреаль в Новороссийск. Монреаль расположен на реке Святого Лаврентия, и когда мы вышли из устья реки в Атлантический океан, нас встретил жестокий шторм. Ко всему начал течь дейдвудный сальник (уплотнение в кормовой части судна, где гребной вал выходит наружу, соединяясь с винтом), и в туннель гребного вала стала поступать вода.
Пока мы пересекали бушующий океан, осушительный насос успевал откачивать из туннеля гребного вала воду. Но на подходе к Гибралтарскому проливу насос вышел из строя. А впереди еще были Средиземное и Черное моря, не уступающие по характеру в это время года зимней Атлантике, и пришлось просить пароходство разрешить зайти в Сеуту.
Пришли мы ранним утром. После пережитого в океане приятно было смотреть на тихий зеленый город, взбегающие в гору крутые улочки, на уютную набережную, заставленную столиками кафе, слышать доносившийся с набережной тихий шелест пальм.
Как только закончились портовые формальности, приехали водолазы (их помощь была нужна для уплотнения дейдвудного сальника). Ко мне в каюту, как к стармеху, зашел их старшина, пожилой испанец с густой седой шевелюрой, и на чистом русском языке попросил показать, что нужно делать.
— Откуда вы знаете русский? — удивился я.
— Об этом потом. Пошли.
Я спустился с ним в машинное отделение, протиснулся через клинкетную дверь в туннель гребного вала и показал пропускающий воду дейдвудный сальник. При этом объяснил, что с подводной стороны нужно установить «галстук», то есть законопатить течь, а мы сменим пропускающую воду набивку на новую.
Он кивнул и поспешил наверх, где в катере, стоявшем у нашего борта, его ждали двое парней, уже успевших натянуть легководолазные костюмы.
К вечеру все работы были закончены, и старшина водолазов зашел ко мне подписать соответствующие бумаги. Я предложил ему выпить чашечку кофе и рассказать, откуда он знает русский язык. Он согласился.
Звали его Рауль Химинэс. Когда в 1938 году в Испании шла гражданская война и авиация мятежного генерала Франко, которому помогали фашистские режимы Германии и Италии, варварски бомбила Мадрид и Барселону, его вместе с другими испанскими детьми, спасая от бомбежек, привезли в Советский Союз. Так летом 1938 года он оказался в Одессе. Было ему тогда 14 лет.
Встречали их как маленьких героев. Не успели они сойти с трапа парохода, как попали в объятия незнакомых людей. Их обнимали, целовали, вручали подарки. А когда в автобусах повезли в город, на улицах их приветствовали толпы людей, выкрикивая известный тогда каждому советскому человеку лозунг республиканской Испании: «Но пассаран!» — «Они не пройдут!»...
Поселили их в пионерском лагере на 16-й станции Большого Фонтана, где уже жили испанские дети, прибывшие раньше. По ночам многие дети плакали. Особенно девочки скучали по мамам. Потом их начали развозить по разным городам — в Киев, Харьков, Москву, Ленинград. Но он остался в Одессе.
В пионерском лагере работала врачом пожилая женщина, Розалия Моисеевна Гольдберг. Рауль простудился, лежал с высокой температурой в санчасти, а когда с помощью Розалии Моисеевны поправился, она спросила, согласен ли он перейти к ней жить. Некоторых его товарищей уже приютили сердобольные одесские семьи, и он согласился.
Розалия Моисеевна жила одна. С мужем разошлась, а единственный сын, плававший судовым врачом на пароходе «Тимирязев», погиб.
В годы, когда в Испании шла гражданская война, советское правительство, помогая республиканцам, отправляло морем в Испанию оружие, продовольствие, медикаменты. Почти каждый день из Одесского порта уходили в Испанию суда. Но возвращались не все. Франкистскими военными кораблями были потоплены на пути в Испанию черноморские суда «Благоев», «Комсомол», «Тимирязев». А пароходы «Цюрупа», «Макс Гельц», «Катаяма», «Постышев», «Максим Горький» были захвачены в плен, и моряки этих судов, став узниками франкистов, первыми испытали на себе, что такое фашизм.
«Тимирязев» был потоплен недалеко от Мальты 30 августа 1937 года. Его остановил в море франкистский крейсер и приказал морякам покинуть пароход. Но не успели моряки спустить шлюпки, как прогремели орудийные залпы, и, получив несколько пробоин, пароход начал тонуть.
Сын Розалии Моисеевны бежал к шлюпке, споткнулся, упал и потерял очки. Это его и погубило. Он был близорук, и пока искал очки, пароход, резко осев на корму, ушел под воду. Об этом рассказали Розалии Моисеевне вернувшиеся в Одессу моряки, которых подобрали в море греческие рыбаки.
Горе не ожесточило несчастную женщину. К испанским детям она была внимательна и добра. Рауль стал для нее настоящим сыном. Как и других оставшихся в Одессе испанских детей, его определили в специальную школу, которая находилась на Французском бульваре (тогда он назывался Пролетарским). Розалия Моисеевна жила на Молдаванке, в Высоком переулке. Добираться с Молдаванки до Французского бульвара нужно было двумя трамваями. Но, несмотря на это, как только заканчивались занятия в школе, Розалия Моисеевна уже ждала Рауля у дверей класса. И когда соседки по двору спрашивали: «Зачем вы едете за своим испанцем в такую даль? Он же взрослый мальчик!» — она отвечала: «Чтобы к Раульчику не пристали хулиганы».
Розалия Моисеевна мечтала, чтобы Рауль стал врачом. Но он подружился с жившим у них во дворе водолазом и, наслушавшись его рассказов о поднятых со дна моря затонувших кораблях, заявил Розалии Моисеевне, что его профессией будет только водолазное дело!
Звали водолаза Степан Григорьевич. Это был простой, скромный и добрый человек. Не успевал он, идя с работы, войти во двор, как его окружала шумная ватага детей, которым он щедро раздавал купленные по дороге домой недорогие конфеты.
К Раулю он питал особую симпатию, так как, плавая в молодости матросом, бывал в Испании и даже знал несколько испанских слов.
Когда Раулю исполнилось 16 лет, он с помощью Степана Григорьевича поступил в школу плавсостава.
Была до войны в Одессе такая школа. Готовила матросов, мотористов и машинистов для работы на судах Черноморского пароходства, а также водолазов для работы на судах-спасателях. Учиться там нужно было год. Но в 1941 году, как только Рауль закончил эту школу, началась война.
Снова, как в родной Барселоне, слышал он вой сирен воздушной тревоги, пронзительный свист бомб и видел, как из-под дымившихся развалин разбомбленных домов вытаскивали раненых и убитых...
Розалия Моисеевна с первых дней войны начала работать в военном госпитале. Домой прибегала только для того, чтобы покормить Рауля. Но дома заставала его редко. Он пропадал в порту, на водолазном боте Степана Григорьевича, где оставался иногда ночевать.
Когда немцы начали бомбить Одессу, недалеко от маяка от прямого попадания бомбы затонул военный тральщик. Затонул на фарватере, мешая выходу из порта других судов.
Водолазный отряд, в котором работал Степан Григорьевич, был занят на подъеме этого тральщика. Рауль помогал водолазам надевать тяжелые неуклюжие скафандры, без устали крутил ручку компрессора, подающего водолазам воздух на грунт, а потом командир отряда разрешил ему вместе со Степаном Григорьевичем спуститься под воду.
Когда тральщик подняли и отбуксировали в военную гавань, поздравить водолазный отряд приехал сам командующий Одесским оборонительным районом вице-адмирал Жуков.
Увидев на водолазном боте подметавшего палубу Рауля и узнав от командира отряда, что Рауль из тех испанских детей, которых в 1938 году, спасая от фашистских бомбежек, привезли в Одессу, он подошел к нему, крепко обнял и сказал: «Держись, сынок. Они не пройдут!».
В начале октября 1941 года, в связи с прорывом немцев в Крыму, оборонявшие Одессу войска начали оставлять осажденный город. В один из этих дней Розалия Моисеевна прибежала домой и застала Рауля. Он рылся в шкафу, искал теплый свитер. Осенние ночи становились все холодней, а кубрик водолазного бота, где он ночевал, не отапливался. Розалия Моисеевна быстро нашла свитер, вскипятила чай, поставила на стол принесенный из госпиталя сухой паек, и, придвинув к Раулю, сказала:
— Госпиталь готовится к эвакуации. Дней через пять будем грузиться на пароход. Я тебя тоже внесла в список. Так что прощайся со своими водолазами.
— Я буду эвакуироваться с ними, — ответил Рауль. — Они тоже готовятся к эвакуации.
И тут, впервые за несколько лет, что Рауль жил у Розалии Моисеевны, она расплакалась. Он еле успокоил ее, пообещав, что к отходу парохода придет проводить.
ПОГРУЗКА РАНЕНЫХ на пароход шла ночью. В толпе военных, запрудивших причал, Рауль с трудом разыскал Розалию Моисеевну. Она помогала санитарам укладывать на носилки тяжелораненых. Увидев Рауля, подбежала к нему, обняла и заплакала.
Рауль хотел что-то сказать ей в утешение, но в этот момент завыли сирены воздушной тревоги, небо полоснули лучи прожекторов и в городе загрохотали взрывы бомб. Начался очередной воздушный налет. Он еще продолжался, когда погрузка раненых закончилась. С борта парохода начали кричать Розалии Моисеевне, чтобы быстрей поднималась наверх. Но тут над мачтами парохода с устрашающим воем пронесся фашистский бомбардировщик и совсем близко полыхнул взрыв. Рауль потащил Розалию Моисеевну к ближайшему складу. Он думал, что сброшенная с самолета бомба попала в пароход. Но когда дым и гарь улеглись, он увидел, что пароход отходит от причала. Бомба разорвалась в стороне, не причинив ему вреда. Но вернуться на пароход Розалия Моисеевна уже не могла...
А на другое утро, придя в порт, Рауль узнал, что во время ночного налета потоплен его водолазный бот. Погибли находившиеся на нем водолазы, в том числе и Степан Григорьевич.
Ну, а потом... Страшная судьба, постигшая с приходом фашистских оккупантов одесских евреев, коснулась и его.
В морозные дни декабря 1941 года по городу развесили приказ, в котором говорилось, что в течение трех дней евреи Одессы должны прибыть на Слободку, в гетто. За неявку — расстрел.
Розалия Моисеевна все оттягивала этот страшный день. Рауль заявил, что в гетто пойдет вместе с ней.
«Нет! — кричала она. — Нет! Я свое отжила! А тебе еще жить и жить!»
Но ей не пришлось идти в гетто. Дворник, который по приказу оккупационных властей должен был проверить, все ли евреи туда ушли, и нарисовать мелом на воротах крест, означавший, что дом «очищен», зная, что Розалия Моисеевна все еще остается в своей квартире, заявил об этом в румынскую жандармерию.
Румыны ворвались к ним ночью, вытащили на улицу и бросили в стоявшую у ворот дома подводу, которая, заскрипев колесами, повезла Розалию Моисеевну и Рауля на Слободку, в гетто.
Больше месяца Рауль жил среди несчастных людей, загнанных оккупантами в промерзшие комнаты бывшего общежития Водного института (сегодня там экипаж Морской академии). Все это время Розалия Моисеевна добивалась, чтобы Рауля выпустили, так как он не еврей, а испанец. И добилась.
Из города приехала специальная комиссия. Рауля освидетельствовал врач, тучный румын, заговоривший неожиданно с ним по-испански. Раулю выдали документ, подтверждающий его национальность. Так он оказался на свободе...
Румыны разрешали жителям Слободки устраивать в гетто базар. В занесенный снегом двор привозились на санках кастрюли с борщом, супом, кашей. За несколько оккупационных марок можно было прямо на морозе пообедать, согревая руки о мисочку борща или каши. А если не было денег, все это можно было выменять на какую-нибудь вещь. И Рауль стал приносить Розалии Моисеевне ее вещи, чтобы она могла их менять на обеды.
В начале января 1942 года одесских евреев стали вывозить из гетто в концлагеря, организованные оккупантами, — в Доманевку, Богдановку, Акмечетку. Однажды Рауль пришел в гетто и узнал, что Розалия Моисеевна попала в очередной этап. С тех пор он ее больше не видел...
Жил он тем, что по утрам ходил на «Привоз» и помогал крестьянам-торговцам. А как-то, идя с «Привоза» домой, прочитал объявление: румыны приглашали на работу в порт водолазов.
И он стал работать в порту на подъеме двух барж, затонувших в его акватории в дни обороны Одессы.
10 апреля 1944 года Одесса была освобождена. А 30 апреля, по доносу того же дворника, он был арестован за сотрудничество с оккупантами.
10 лет провел на Колыме, в сталинских концлагерях. В Одессу вернулся в 1954 году. Водолазом в порт не взяли. Испанец... Сидел... С трудом устроился грузчиком на угольный склад.
А в 1956 году, когда тогдашний правитель Испании генералиссимус Франко разрешил живущим в Советском Союзе испанцам вернуться на Родину, Рауль подал заявление на выезд из СССР.
Пасмурным осенним днем 1956 года вместе с другими испанцами, с которыми в 1938 году четырнадцатилетним подростком прибыл в Советский Союз, он поднялся на борт пассажирского теплохода «Крым».
Капитаном «Крыма» был известный черноморский моряк Михаил Иванович Григор, который в 1938 году и привозил в Одессу испанских детей.
И вот — Барселона! Родина! Но порт был оцеплен полицией. Никого из встречающих к ним не пустили. Усадили в крытые грузовики и увезли в особый лагерь. Там долго выясняли, чем они занимались в Советском Союзе, не засланы ли в Испанию шпионами, и многочасовыми лекциями очищали от «коммунистической заразы».
Там, в лагере, встретил свою любовь. Как только их освободили, женился. Но постоянной работы не было, колесили с женой по всей стране, перебивались случайными заработками, жили на жалкие пособия по безработице.
Так продолжалось до 1975 года, года смерти фашистского диктатора Франко. И только когда власть перешла к королю Хуану Карлосу Первому и в стране установилась демократия, он смог устроиться в Сеуте на постоянную работу по специальности.
Вот такую историю узнал я в испанском городе, расположенном на африканском берегу Гибралтарского пролива, у порога которого сходятся Средиземное море и Атлантический океан.
Аркадий Хасин