|
|
   |
Плавая много лет механиком на судах Черноморского пароходства и бывая в Германии, я всегда задумывался о судьбе советских моряков, оказавшихся в немецких портах 22 июня 1941 года, в день нападения фашистской Германии на Советский Союз.
После подписания в Москве 23 августа 1939 года между СССР и фашистской Германией Пакта о ненападении и заключения торгового соглашения, по которому Советский Союз обязывался поставлять гитлеровскому правительству нефть, хлопок, зерно и многое другое, суда советского торгового флота, груженные этими стратегическими товарами, одно за другим уходили из советских портов, держа курс на Германию.
По сведениям архива Черноморского пароходства, в день, когда началась война, только в Гамбурге стояло под выгрузкой восемь советских судов, на корме которых значился порт приписки — «Одесса».
В 1949 году, плавая мотористом на пассажирском теплоходе «Львов», ходившим на линии Одесса — Батуми, я подружился с моряком, побывавшим в нацистском плену. Это был третий помощник капитана Эвальд Вольдемарович Калныш.
Подружились мы так. Как-то на Новом базаре я купил у подслеповатого старика растрепанную книжку стихов Бориса Пастернака и на вечере художественной самодеятельности прочитал главу из поэмы «Морской мятеж». После этого третий помощник позвал меня в свою каюту и спросил: «Где ты Пастернака нашел? Ведь его почти не издают». Я сказал, что купил книжку по случаю, и дал ему почитать. А потом стал показывать свои первые литературные опыты, так как понял, что Эвальд Вольдемарович хорошо разбирается в литературе.
Латыш по национальности и «одессит по призванию», как он себя называл, Эвальд Вольдемарович родился и вырос в Ленинграде, в семье латышского стрелка, служившего в охране Ленина.
К 1941 году, накануне войны, в возрасте 19 лет закончив штурманское отделение Ленинградского морского техникума, он был принят на работу в Балтийское пароходство и получил назначение четвертым помощником капитана на пароход «Эльтон».
12 июня 1941 года, за десять дней до начала войны, «Эльтон» с грузом пшеницы пришел в Штеттин. Немцы поставили судно к причалу, но разгружать не спешили. На все вопросы капитана, почему не начинается выгрузка, представители порта разводили руками: «Нет емкостей. Некуда выгружать зерно».
А 22 июня 1941 года на рассвете к «Эльтону» подъехало несколько крытых брезентом грузовиков. Из них выскочили вооруженные эсэсовцы и выстроились вдоль борта. Поднявшийся на пароход эсэсовский офицер объявил капитану о начале войны между Германией и Советским Союзом и приказал:
— Экипажу сойти на берег! В случае неповиновения будет применена сила!
Несколько матросов и машинистов, отказавшихся подчиниться этому приказу, были избиты. Со связанными руками их затолкали в кузов одного из грузовиков. Там уже сидели моряки с других советских судов.
Так закончился первый заграничный рейс штурмана Калныша, приведший его за колючую проволоку фашистского концлагеря.
Почти четі ре года, до освобождения весной 1945 года, провел в фашистской неволе Эвальд Вольдемарович.
По международным законам интернированные граждане воюющих государств, какими оказались советские моряки, не должны привлекаться к принудительным работам. Но немецкие фашисты, наводя «новый порядок в Европе», о котором в своих истерических речах, потрясая кулаками, провозглашал фюрер нацистской Германии Адольф Гитлер, установили свои законы. Издевательствами и побоями они заставили моряков работать в каменоломне — добывать строительный материал для какого-то секретного завода.
Кормили впроголодь. Бараки не отапливались. И неизвестно, дожил бы до освобождения четвертый помощник капитана парохода «Эльтон» Эвальд Калныш, если бы не сосед по нарам — кочегар Черноморского парохода «Донбасс» одессит Михаил Чистяков.
Бывший беспризорник, воспитанник детского дома, с малых лет привыкший к житейским невзгодам, Михаил мог среди ночи исчезнуть из барака и только одному ему известным путем раздобыть кусок красного хлеба и поделиться с Калнышем. А красным хлеб был потому, что делали его из свекольных жмыхов. Так фашисты кормили моряков.
В каменоломне одессит и ленинградец работали рядом. Кирками добывали строительный камень и тачкой вывозили наверх. И когда штурман выбивался из сил, Чистяков, привыкший в кочегарке парохода перекидывать за вахту не одну тонну угля, брал «управление тачкой» на себя.
А по вечерам Михаил веселил барак блатными песенками из своей беспризорной юности, рассказывал смешные истории о родной одесской Молдаванке...
Когда 3 февраля 1943 года по всей Германии был объявлен траур по погибшей под Сталинградом армии фельдмаршала Паулюса и даже над комендатурой концлагеря был приспущен фашистский флаг, Михаил сказал Эвальду:
— Слышь, штурман! Доживем до освобождения, валяй до меня в Одессу. Степовая, 2, квартира, 3. Меня там каждая собака знает!
— А ты ко мне, в Ленинград. Улица Кирова, 20, квартира, 29.
Освободили их в апреле 1945-го. Чистяков подался в родную Одессу, а Эвальд Вольдемарович в свой Ленинград. Но никого из родственников в живых не застал: все умерли в блокаду от голода.
А вскоре постучали к нему двое военных, предъявили ордер на арест и увезли на Лиговку — ленинградскую Лубянку.
Там, в тюрьме МВД, так называлось тогда КГБ, встретил он еще нескольких моряков, товарищей по концлагерю. Как и его, их тоже арестовали по подозрению в сотрудничестве с немцами во время пребывания в фашистском плену по принципу: «Раз остались живы — значит, предатели!».
Держали их долго. Но за неимением улик выпустили. И даже разрешили вернуться в Балтийское пароходство.
Вернувшись из тюрьмы, Эвальд Вольдемарович нашел в почтовом ящике письмо от Чистякова. Он звал в Одессу. Михаил писал:
«Штурманы Черноморскому пароходству нужны. А квартиры в нашем дворе — занимай любую. Не вернулись мои дорогие соседи из гетто. И никто теперь не спрашивает меня по утрам: «Мишенька, ты уже ел манную кашу?» Приезжай. Хоть будет с кем отвести душу».
И он махнул в Одессу!
В Черноморское пароходство его приняли. Но в «компетентных органах», ознакомившись с его биографией, заграничную визу не дали. И Эвальд Вольдемарович стал плавать в каботаже, вдоль черноморских берегов. Дальнейшая судьба его мне неизвестна. Со «Львова» меня призвали в армию. А вернувшись с военной службы и восстановившись в пароходстве, я стал плавать на других судах, и Эвальда Вольдемаровича больше не встречал...
Я рассказал лишь об одном из многих советских моряков, захваченных фашистами в немецких портах в день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. И сколько ни рылся потом в архивах, ни о ком из этих людей никаких сведений найти не мог.
Но вот, находясь в Германии, в Гамбурге, в гостях у своего друга Николая Аверина, о котором писал в очерке «Одесские крыши», опубликованном в «Вечерней Одессе» 1 декабря 2011 года, я узнал о судьбе моряка-одессита, оказавшегося 22 июня 1941 года в немецком порту. Как-то, возвращаясь из города, я забрел на невзрачную улочку и увидел витрину небольшого магазина, торгующего всевозможными морскими товарами.
Я вошел в магазин. Стоявшая за прилавком пожилая хозяйка улыбнулась, отошла, прихрамывая, в сторону и начала тихо разговаривать с кем-то по мобильному телефону, предоставив мне возможность спокойно рассматривать предлагаемые магазином товары.
А в магазине было на что посмотреть! Это был, скорее, не магазин, а музей, где любители морской старины могли пополнить свои коллекции...
Больше всего привлекли мое внимание развешанные на стенах магазина рисунки торговых судов, среди которых я вдруг увидел пароход под красным советским флагом. Назывался он «Коммунист», а на корме был четко выведен порт приписки — «Одесса»!
Я подошел к хозяйке магазина и спросил, откуда у нее этот рисунок. Я был уверен, что она приобрела его на какой-нибудь распродаже, которых в Гамбурге проводится великое множество. Но каково было мое удивление, когда я услыхал лаконичный ответ:
— Это рисовал мой отец.
— Ваш отец?!
Она кивнула. И, помолчав, спросила:
— Вы, наверно, русский?
А узнав, что я из Одессы, вдруг расчувствовалась, вытерла тыльной стороной ладони слезу и, попросив подождать, ушла в подсобку.
Вскоре она вынесла оттуда на небольшом подносике две чашечки кофе, блюдечко с печеньем и, закурив сигарету, пододвинув мне кофе, стала рассказывать о своем отце.
...Звали хозяйку магазина Магда Грюнвальд. Родилась она в 1945 году, сразу после войны. Отца не помнит. От него остались только эти рисунки. Но о нем много рассказывала мать.
Он был русским. Звали его Георгий. Фамилия Царев. Он плавал механиком на советском пароходе «Коммунист», который 20 июня 1941 года пришел с грузом зерна из Одессы в Любек. А 22 июня, когда между гитлеровской Германией и Советским Союзом началась война, моряков парохода арестовали, отправили в тюрьму, а потом заключили в концлагерь.
В этом концлагере, помимо советских моряков, содержались военнопленные оккупированных гитлеровцами стран: французы, бельгийцы, голландцы и английские летчики, сбитые над Германией, спасшиеся на парашютах, но попавшие в нацистский в плен.
Советские моряки содержались в отдельном бараке, и отношение к ним было особое. Если заключенные в концлагерь граждане европейских стран, находясь под защитой Международного Красного Креста, получали от родственников письма, а иногда и продуктовые посылки, то моряки, как граждане СССР, правительство которого не подписало Международную конвенцию о положении военнопленных и интернированных лиц в военное время, а тем более как граждане страны, воюющей с фашистской Германией, подвергались постоянным издевательствам.
Помимо того, что кормили их хуже остальных заключенных, их заставляли выполнять и самые грязные работы. А того, кто не повиновался, могли избить или выгнать из барака в зимнюю ночь раздетым на мороз...
Недалеко от концлагеря были крестьянские фермы, и заключенные сквозь колючую проволоку могли видеть пасущихся вдалеке коров. Работали на фермах, в основном, женщины и старики. И вот по просьбе стариков-фермеров комендант концлагеря стал посылать им в помощь заключенных моряков. Их приводили на фермы под конвоем и с заходом солнца, также под конвоем, гнали назад, в концлагерь.
Но эта работа на свежем воздухе, да еще с обедом, которым фермеры кормили заключенных, пусть и не щедрым, но все же получше концлагерной баланды, стала для них настоящим праздником. Тем более, что рядом работали фермерские дочки — молодые женщины, проводившие на фронт мужей и не без интереса поглядывавшие на русских парней.
Когда мать Магды познакомилась с Георгием Царевым, ей было 20 лет. Родители ее умерли, и она одна хозяйничала на родительской ферме, сбиваясь с ног в своем обширном хозяйстве.
Моряк починил дырявую крышу коровника, привел в порядок свинарник, очистив его от накопившейся грязи, и отремонтировал стоявший за сараем поломанный трактор. И когда трактор заработал, окутавшись выхлопным дымом, молодая хозяйка подбежала к моряку и поцеловала его.
А потом...
Недалеко от фермы начинался сосновый лес. Мать Магды знала там тайник, куда в детстве бегала играть с соседскими детьми. И однажды летом, когда охрана, разморенная жарой, устроившись в тени какого-то навеса, мирно дремала, она схватила моряка за руку, увлекла в лес и спрятала в тайнике, в котором заранее заготовила воду и еду.
Недосчитавшись в конце рабочего дня заключенного, который работал на ферме, взбешенные охранники чуть не избили девушку, допытываясь, куда пропал ее работник. Но, размазывая по лицу слезы, она твердила: «Я была в доме, когда он исчез. А куда, не знаю».
Обыскали дом, коровник, свинарник, подвал, соседние фермы, но беглеца не нашли. На следующий день прочесали лес, но также безрезультатно.
А через несколько дней из концлагеря бежали голландец и француз, и поиски этих беглецов отвлекли внимание лагерной охраны от исчезнувшего советского моряка...
Так и жил он в лесном тайнике, куда по ночам прибегала к нему его спасительница, ставшая его невенчанной женой.
Там, коротая время, и рисовал он пароходы...
Весной 1945 года, сломив ожесточенное сопротивление гитлеровцев, в Германию пришли советские войска. Но освобождение от фашизма не принесло влюбленным радости. Когда, выйдя из леса, Царев явился в советскую комендатуру и рассказал обо всем, что с ним приключилось, его арестовали. Арестовали за неправдоподобное, по мнению допрашивавших его следователей, спасение и за сожительство с немкой.
Сегодня это звучит дико, но в те времена за связь с иностранкой советские граждане получали тюремные сроки.
Мать Магды не могла этого знать, и куда ни обращалась в надежде получить хоть какие-нибудь сведения о любимом человеке, ответа добиться не могла.
А в конце 1945 года родилась у нее дочь. Назвала она ее Магдаленой, а фамилию дала свою — Грюнвальд.
Унаследовав от отца любовь к морю, Магда по окончании школы поступила на штурманское отделение мореходного училища. В немецком торговом флоте есть женщины-капитаны, о такой карьере мечтала и Магда Грюнвальд. Получив диплом штурмана, она стала плавать на торговых судах помощником капитана, побывав во многих европейских и американских портах.
Она занимала уже должность старшего помощника, но однажды зимой, в непогоду, во время швартовки в Нью-Йорке, когда, как положено старпому, стоя на баке, она следила за креплением поданных на берег швартовных концов, один туго натянутый конец лопнул, ударив ее по ноге.
Потеряв от боли сознание, очнулась в больнице. Чтобы спасти травмированную ногу, ей пришлось перенести несколько операций. Но хромота осталась, и работать в море она уже не могла.
Тогда и решила — открыть магазин морской старины, чтобы ежедневно чувствовать «соленый вкус моря»...
Отца она пыталась отыскать, неоднократно запрашивала российские архивы и наконец получила ответ: «Георгий Царев, 1912 года рождения, арестованный в мае 1945 года органами НКВД на территории советской зоны оккупации Германии, осужден за измену Родине и связь с иностранкой. Сослан на Колыму. Дальнейшая судьба неизвестна».
Вот такую грустную историю я узнал еще об одном моряке-одессите, оказавшемся в немецком порту Любек 22 июня 1941 года, в день нападения фашистской Германии на Советский Союз.
Аркадий Хасин