|
|
   |
У девочки редкое старинное имя. Красивое. Но если его назвать, знакомые сразу «вычислят», а никому не хочется выставлять сокровенное наружу. Так что пусть будет Глафирой. А ситуация, к сожалению, часто встречается нынче в учебных заведениях. По совету заместителя начальника горуправления образования, к которой в конце концов пришлось обратиться за помощью, не указываем и номер школы.
Год назад Глаша жила с мамой в однокомнатной квартирке «новостроя» в отдаленном конце города. Летом внезапно умерла бабушка. Оправившись от удара, Глаша с мамой решили переехать в бабушкину двухкомнатную ближе к центру. Это «пролетарский» район, как полушутя называла его бабуля. Иногда она употребляла странное слово «кильдим». На вопрос Глаши, что это такое, смеялась: «Место, куда приличному человеку лучше нос не совать». Но вообще-то любила свой тихий переулок и квартиру «в одесском духе».
В прежней гимназии Глафира училась хорошо. На новом месте мечтала попасть в одну из самых престижных одесских школ.
Но сломала девчонка ногу, перелом оказался сложным, врач настоятельно рекомендовал не утруждать себя хождением хотя бы полгода. Пришлось пойти в девятый класс обычной школы, расположенной по соседству. Мама утешала: при поступлении в вузы ввели средний балл школьного аттестата, после гимназии у Глафиры явно повысятся тут оценки, не стыдно будет сдавать документы в приемную комиссию.
Впрочем, сама Глафира планы строила несколько иные. Девочка хотела стать юристом. Мамина профессия — музыкант — ее не прельщала. Судя по многочисленным дипломам и грамотам, подавала мать в юности большие надежды, а работает теперь в школе искусств, получая копейки.
Вот дети судей и прокуроров подъезжали к прежней гимназии на иномарках — это впечатляло. Однажды юридический колледж проводил день открытых дверей. Восьмиклассница Глафира отправилась туда. Случайно разговорилась с одним из преподавателей, который сначала отрицательно покачал головой: «Ты не из семьи юристов? Вряд ли пробьешься на бюджетное место...» А потом добавил: «Но вообще-то скажется «демографическая яма», а в 2012 году выпускников совсем не будет...»
И Глафира задумала сделать маме подарок: после девятого класса поступить в юридический колледж. Поэтому серьезно засела за учебники. Точнее, за новенький компьютер, который давал безбрежные возможности для самообразования. Плоды трудов сказались сразу: учителя посылали ее на олимпиады и турниры не только по украинскому и английскому языкам, но и по математике, физике, химии. Оценки прыгнули с «хорошего» уровня на «отличный». Фира гордилась собой (слово «самый» было у нее любимым) и свысока поглядывала на одноклассников. По мнению девочки, те завидовали ей.
Но когда же испортились отношения в школе? Когда, говоря словами уважаемого ею Владимира Высоцкого, «кончилось глухое неприятие и началась открытая вражда»? Не раз позже разные люди задавали Фире этот вопрос. Да и сама она теперь часто думает об этом.
Может, с заявленного на весь класс: «Как она умудрилась одеться так безвкусно?» — по поводу праздничного наряда одной девчонки. Фира оправдывалась после: «Я же не о бедности, на эти деньги действительно можно было приобрести что-то стильное».
Глафира как бы имела право на это замечание: жили они с матерью небогато, но мама умела шить. Из кусочков ткани, купленных за копейки на Староконном рынке в базарный день (не ленились пробегать ряды каждую неделю), рождались под их руками великолепные «эксклюзивные» вещи.
Может, с «принародного» замечания классной руководительнице, которая едва ли не на каждой перемене бегала в туалет покурить: «У вас уже зубы желтые, вы на женщину не похожи...» И та сначала залепетала что-то в свое оправдание, а потом заплакала, забыв, что на нее смотрят ученицы.
Да, точно. Ученицы не простили Глафире обиды за любимую учительницу, хотя понимали, что «Фифа» права однозначно. Именно тогда, пожалуй, с ней перестали садиться за одну парту, благо, свободные места всегда оставались.
Девочка заметила тайный бойкот. Ее, например, не приглашали на дни рождения. Да и на другие праздники тоже. Когда однажды началось шушуканье по поводу очередной вечеринки, Глаша демонстративно перекинула сумку через плечо и направилась к выходу со словами: «С быдлом пиво пить? Да никогда!».
И это слово «быдло» определило отношение одноклассников к Глафире. Ей стали делать гадости. Подложили жевательную резинку под модную юбку, испортив вещь. Нарисовали на куртке рожицу. Написали на нескольких тетрадях матерные слова... Кое-что долетало до классной руководительницы, она даже строго отчитывала предполагаемых хулиганов, но искренности, как уверяет Глаша, не чувствовалось в ее голосе.
После новогодних каникул были карантины. Потом Глафира простудилась и неделю сидела «на ОРЗ». Никто к ней не зашел во время болезни и даже не позвонил. Старые друзья рассеялись, новые не появились.
Когда после перерыва пришла в школу, на ее «Доброе утро!» никто не ответил. «Наша Фифа — луч света в темном царстве!» — прокомментировал ее появление один из мальчишек. «Ты хоть знаешь, откуда цитата?» — снисходительно бросила Глафира. Тут же девочка, по словам Глафиры, строящая из себя «крутую», задумчиво проговорила в никуда: «Надо ей «темную» устроить...».
Кто-то подставил Глаше подножку, она упала, получила несколько пинков в бока, голову удалось прикрыть сумкой. Ситуацию спасла вошедшая учительница. Но она ничего не заметила. А в Глаше поселился животный страх.
В это время старая знакомая, которая училась в той самой престижной гимназии в центре города, о которой мечтала и Глафира, рассказала, что у них один пацан избивал другого на глазах у всего класса. Когда дело дошло до разборок в директорском кабинете, пацанов просто отругали и отправили на уроки. Потом родители избитого мальчишки вызвали «скорую», которая зафиксировала черепно-мозговую травму.
Дома Глафира спросила мать, чем грозит человеку черепно-мозговая травма. «Опасное дело, — сказала мама, не отрываясь от рояля, — поначалу может пройти незаметно, а через несколько лет даст о себе знать какой-нибудь эпилепсией... А что?». «Ничего, — ответила Фира. — Мальчишки подрались в гимназии».
Глафира перестала ходить в школу. Все казалось, что ее снова повалят и будут бить ногами по голове. Никому из взрослых девочка ничего не говорила. Классная руководительница долго не могла дозвониться до матери (мама работала во второй половине дня, телефон на занятиях отключала). Потом прогулы вылезли наружу. Мама плакала. Глаша обещала исправиться. Она честно этого хотела. Но подойдя к школе, не смогла переступить порог. Ей бы очень хотелось, чтобы она незаметным образом стерлась с лица земли. Как-то она бродила кругами возле школы и встретила директрису. «Гуляем? — спросила та. — Учти, что за гуленьки я тебе аттестат не подарю...».
Началась четвертая четверть. С этого времени Глафира уже ни разу не была в школе. Мама рыдала и уговаривала не портить себе жизнь. Фира лежала на диванчике лицом к стене. Лежала целыми днями, даже не подходя к компьютеру — когда-то любимой игрушке.
Мать, в отчаянии бросаясь то к врачам, то к знахарям, то просто к добрым людям за советом, дошла до редакции.
Однако кого и в чем тут винить? Все правы и все виноваты. «Ребенок, каким бы ни был, должен закончить школу!» — мнение матери. «Да мы разве что с цветами не приглашали девочку на уроки!» — оправдывается классная руководительница. «А чего они...» — это Глафира. «А чего она...» — это одноклассники.
Такая история. После майских праздников пришлось обращаться к заместителю начальника горуправления образования В. Н. Ищенко. Выслушав историю, Виктория Никифоровна успокоила: «Безвыходных ситуаций не бывает...».
Семья и школа сели за стол переговоров. Сейчас Глафира сдает необходимые зачеты, допущена к экзаменам. Экзаменов не боится: «Я даже обгоняю программу...». По-прежнему нацелена на поступление в юридический колледж. Недавно позвонила и передала благодарность тем, кто помог «вырулить» из депрессии.
Но ведь конфликта могло и не быть! «Могло и не быть, — согласилась В. Н. Ищенко, — если бы каждый из действующих лиц поставил себя на место другого. Боль другого человека надо чувствовать...».
Татьяна Непомнящая