|
|
   |
Счастливчиками были в советское время одесские журналисты, писавшие о тружениках моря, ведь под боком находилось крупнейшее в мире пароходство. Только не зевай — и найдешь героя для очерка или интервью.
Знаю по себе, как было интересно собирать материал в подобных случаях, хотя не раз чувствовал: не все тебе открывает «морской волк».
И лишь теперь, читая «Записки морского капитана» Петра Петровича Кравца, я убедился, что те давнишние беседы с героями моих очерков походили на верхушку айсберга. Самое для журналиста ценное пряталось в подцензурной глубине, именуемой государственной тайной.
Перемены в обществе, да и пенсионная вольница позволили бывшему капитану дальнего плавания Петру Петровичу Кравцу, что называется, поднять занавес и показать полную мужества, профессиональной мудрости, мастерства и самоотверженности жизнь советского труженика моря. Именно советского. Со многими противоречивыми нюансами той жизни...
Взяться за перо в 84 года — сколько же нужно творческой смелости и веры в себя! Не литератор ведь. С ранней юности — лишь море да море. В пятнадцать лет, в 1943 году, Петя Кравец — юнга на одном из дальневосточных судов серии «Либерти», поставленных Советскому Союзу по ленд-лизу в разгар Великой Отечественной войны. Штатная должность — комендор артиллерийской установки «эрликон». В 1947 году Кравец уже третий штурман. А далее учеба во Владивостокском высшем мореходном училище и перевод в Одесское, после окончания которого начинал штурманом на учебных судах мореходки. Закалка у Петра была — на зависть многим сверстникам. Занимался боксом, гребным, парусным спортом. С членами экипажа легко сходился, не случайно и председателем судового комитета профсоюза избрали. Энергия в нем бурлила, со своими инициативами к знаменитому начальнику пароходства Данченко пробился. Так через пару лет и на капитанский мостик взошел...
Я с увлечением проглатываю страницу за страницей «Записок...» и ловлю себя на мысли: «Как же образно, с точки зрения восприятия моряка, рисует автор картины жизни среди морской стихии — своей и экипажей». Конечно, морской жаргон пронизывает повествование. Но и оживляет его. А одухотворение звездного или с нависшими облаками неба над головой, штормовой стихии, того же судна с его палубами, машинами, мачтами — все дышит тревогами или радостями, надеждой и отчаяньем (на которое капитан не имеет права!). Вместе с тем, мне как литератору с трудом удается подавить чувство досады: «Ну почему не сделали стилистическую «прополку» рукописи те, кто был призван?!». Каким бы блеском совершенства она заиграла! Но досада — не помеха читательскому интересу...
У советского капитана (не сомневаюсь, не у одного Петра Петровича Кравца) заботы делились, словно ватерлинией, на видимые, публичные, и невидимые. Судно под его командованием могло вести народнохозяйственные грузы, пассажиров, а могло таить в трюмах и танки, упакованные в контейнеры ракеты, самолеты, и сам капитан до последнего момента не знал, куда он их везет.
Автор ярко обрисовал дальнее секретное плавание из Одессы во Владивосток замаскированного патрульного спецкорабля КГБ «Иван Голубец». Кравец вел корабль, избежав множества опасностей в Красном море, Суэцком канале, Индийском океане, оказав помощь терпящим бедствие греческим морякам, обеспечив замену в шторм втулки гребного вала на «Иване Голубце». Причем втулку пришлось одалживать у плывущего неподалеку судна ЧМП, самим вылавливать с помощью вельбота ящик с нею среди огромных волн.
Последовавшее затем плавание капитаном на пассажирском теплоходе «Молдавия» по Крымской линии стало для Петра Петровича как бы передышкой перед новым рейсом в далекие океанские воды — на пассажирском теплоходе «Феликс Дзержинский», который должен был доставить замену экипажей для трех плавучих рыбзаводов и снабжающих их уловом траулеров.
Описание исполненных драматизма швартовок в открытом океане автор сделал с такой тонкостью, что любой писатель позавидует. Нельзя забывать и о полученной капитаном от компетентных лиц на рыбзаводах специнформации для соответствующих органов на берегу.
И снова у Петра Петровича передышка — капитанит на пассажирской красавице «Башкирии». Его приглашают в гости в республику, чьё имя носит судно. Это была незабываемая поездка! Летал в седле на скакунах. Башкиры удивлялись. Откуда им было знать, что предки Кравца, жившие под Белой Церковью, считались сноровистыми казаками, что отец его, Петр Григорьевич, многие годы командовал в Забайкалье кавалерийским полком. В общем, привез Петр Петрович на теплоход башкирский национальный костюм и на торжественных приёмах на борту судна встречал в нем гостей.
Но так долго продолжаться не могло. Он уже капитан огромного теплохода-балкера «Пула». Идет погрузка под Николаевом увесистых громадин во все трюмы. Сургучные пакеты в сейф упрятаны. Вскрывать их нужно лишь в пути. И в строго определенных пунктах.
После указаний, содержавшихся в третьем пакете, капитан Кравец понял, что ему предстоит пройти по проливу Дрейка, мимо Огненной земли и пришвартоваться в одном из портов Перу. Но при этом надо иметь в виду: на перехвате уже затаились торпедные катера, получившие боевое задание — догнать, перехватить и... Смотри в оба, капитан! Правда, есть страховка: где-то поблизости затаилась в глубинах наша атомная подводная лодка, А вдруг она не успеет прийти на выручку?!
Кравец сумел обойти остров с катерами. Рассчитал точно — не догонят в штормовую погоду. Вот когда шторм стал спасителем. А в перуанском порту «Пулу» уже ждали. На Перу напала Боливия, агрессор уничтожил на аэродромах все её самолеты. Теперь должен был выручить СССР. И выручил. Из трюмов были подняты контейнеры с «МИГами». На третий день они поднялись в воздух, вели их обученные в Советском Союзе перуанцы.
Вот таким был рейс «Пулы» в Перу.
Этот капитан во все времена своей одиссеи подвергался испытаниям: огнем пожаров в машинном отделении и трюмах, и опасностью фатальных столкновений в узких проливах и на морских просторах, штормами, которым несть числа, и нападениям пиратов. Но мне особенно запомнилось описание того, как он провел сквозь страшный вал цунами теплоход «Бабушкин» после землетрясения в югославском порту Бар.
Принимая очередное судно под своё командование, Петр Петрович непременно проводил учебу с экипажем, чтобы быть уверенным — его подчиненные не растеряются в экстремальной ситуации и найдут выход даже из, казалось бы, безвыходного положения.
В порту Бар экипаж во главе с капитаном Кравцом должен был сдать судно другому экипажу. Но тогда случилось такое...
«Было ровно 7.30 утра, — читаю в «Записках...» — и вдруг раздался какой-то утробный, рокочущий гул, наползающий, как прибойная волна, откуда-то со дна моря или днища судна... Мелькнула мысль: «Главный двигатель пошел в разнос». Глянул в иллюминатор и обомлел: хоть ярко светило солнце и на море ни ветерка, на моих глазах вся поверхность голубой морской воды Адриатики на всем видимом пространстве вокруг судна вскипела, покрылась громадными пузырями, словно кипящая в чайнике вода...». И далее: «Схватив бинокль, я начал лихорадочно осматривать берег и увидел, как краны, падая вниз с отрывающимися на лету стрелами, обрушивались на суда, и суда на глазах разламывались и оседали». Капитан понял — жди цунами. Первое — надо успеть уйти как можно дальше от берега. Как управлять судном при надвигающейся стене воды — цунами, он знал.
Теплоход успели отвести как можно дальше в море. И тут послышался далекий, усиливающийся, идущий на судно гул. «Вижу вал воды», — воскликнул, оторвавшись от бинокля, старший механик. Капитан менял обороты двигателя, сохраняя управляемость теплохода. А впереди вот она — стена воды высотой 15—17 метров над баком. Судно становится на дыбы, полубак задирается вверх и входит в волну. Оглушительный удар разносится по судну. «Гребень волны, — вспоминает капитан, — накрыл нас полностью... Главное, чтобы не сорвало крышки трюмов и не заглох двигатель... Громадное, толстое, небьющееся стекло иллюминатора рулевой рубки покрылось сетью морщин, начало прогибаться, водопад с грохом ввалился в рубку, нас залило уже по грудь... И вдруг напор водопада ослабел, вода уже ниже капитанского мостика... Ура! Живем, ребята! Через сутки «Бабушкин» уже входил в порт Дубровник».
Да, эти «Записки...» — сплошной экстрим. Есть, между прочим, в них детали, вызывающие грустную улыбку о нашем прошлом. Ну, скажем, история о том, как портовая милиция задержала боцмана судна, ошвартованного капитаном Кравцом: у него на проходной порта обнаружили пять рулончиков... туалетной бумаги. Последовала докладная в партком, встал вопрос об увольнении боцмана. Чтобы нейтрализовать шум по поводу расхищения государственного имущества — туалетной бумаги, капитан, ценивший своего боцмана, заткнул рот начальнику портовой милиции тремя бутылками коньяка, большой банкой кофе, блоком американских сигарет, купленных за свои «боны».
«Записки морского капитана» отличаются завидной памятью автора, его преданностью морю, любовью к людям. Да и преданностью стране, в которой он жил и для блага которой беззаветно трудился, удостоившись многих правительственных наград, в том числе боевых.
Борис Дубов