|
|
   |
Выступление замечательного пианиста, профессора Московской консерватории Николая Петрова ведущая концерта в Одесской филармонии объявила так: выдающийся музыкант современности... Минуя обычное перечисление званий и побед на международных конкурсах. И это верно.
Я слушаю Николая Петрова много лет. Он приезжает к нам ежегодно. Почти на все концерты его я откликался рецензиями. Иногда даже спорил с ним — не столько по поводу трактовки отдельных произведений, сколько с установкой на казавшуюся мне несколько самоценной виртуозность, бросающийся в глаза блеск мастерства. Знаете, когда глядишь на работу в застекленной раме — нужно найти такой угол зрения, чтобы блики, все эти солнечные зайчики не мешали тебе смотреть. Обычно, когда Петров играл, возникала волнующаяся звуковая поверхность, сверкающая, драгоценная, ювелирно отделанная в каждой детали, но этот блеск, это сияние, это бликование мне порой как бы мешали заглянуть в глубину. Эта роскошь звуковой материи казалась мне несколько избыточной... Но в этот свой приезд Николай Петров играл чуточку иначе...
Может быть, в его жизни что-то произошло, но в этот раз я увидел, прежде всего, самоуглубленного, сосредоточенного художника, мыслителя, для которого все внешние эффекты словно бы утратили прежнюю ценность... Блеск виртуозности больше не ослеплял, техника словно бы ушла на второй план, а на первом была музыка в ее прежнем, классическом значении. Музыка как явление человеческого духа. Булгаковское «Мастер» как раз и означает художника, постигающего прежде всего духовное значение своего дела и порой поднимающегося до того, что мы зовем мудростью и отрешенностью от суетного жизнеустроения... Такие художники всегда наперечет. Для меня образцом такого отношения к музыке всегда были Генрих Нейгауз и Святослав Рихтер.
В своем сольном выступлении Николай Петров, пожалуй, достиг высшей планки. Его концерт был откровением, начиная с хорала из Охотничьей кантаты И. С. Баха. По дороге на концерт я попал в автомобильную пробку, взвинченный, нервный, вбежал в зал — и вдруг, услышав первые же звуки хорала, словно бы попал в иной мир, где все по-другому... Как негромко звучит музыка! Как тихо и как спокойно! Мелодия игрива и бесхитростна. Пространство прекрасного пейзажа распахивается перед тобой, время никуда не торопится... И вдруг понимаешь, что именно к этому-то и стремятся мудрые. Этот покой — поистине божествен.
И совсем в другую атмосферу погружает нас Петров, исполняя Фантазию до минор В. А. Моцарта. Здесь Моцарт, не скованный рамками классицизма, дал себе волю — в этой немного «готической», мрачной фантазии как бы предвосхищен весь будущий романтизм. У Пушкина Моцарт говорит: «Внезапный мрак иль что-нибудь такое...». Как точно! Кто-то сказал мне, что пианист играл «слишком свободно». Как я благодарен исполнителю за эту творческую свободу!
...Совершенно восхитил Вокализ С. Рахманинова в транскрипции Евгения Светланова. Истинными шедеврами были некоторые миниатюры из «Картинок с выставки» Мусоргского...
А на следующий день Петров играл с национальным филармоническим оркестром под управлением Хобарта Эрла Пятый концерт для фортепиано с оркестром Л. Бетховена. Это был не совсем Бетховен — героика и монументальность отошли на задний план, зато на первом плане оказались несравненные красоты этой музыки, и центром стало Адажио, в котором пианист и оркестр в полном согласии дали волю бетховенской лирике. Слушатели принимали исполнителя, Мастера, необычайно горячо.
Илья РЕЙДЕРМАН.