|
|
   |
Глава первая.
— Никак в толк не возьму, что же это получается… Нет, не могу понять…
Мария Александровна, учительница начальных классов, не могла отвести взгляд от лоснящейся на солнце кожаной плетки.
Издыхающий к утру дискотечный демон Аркадии издавал последние стоны низких ритмов — им вторил клуб «Ибица», свистя дырявым зубом модного интерьера. Похожий свист проносился в голове у Марии Александровны, отчего она морщилась и зачем-то поправляла латексные трусы.
Бросив безнадежную затею, Мария Александровна выбралась из кресла-мешка, небрежно брошенного (видимо, вместе с нею) прямо на песок. Утонула шпильками лабутенов в полосе прибоя. Внимательно осмотрела себя. А смотреть было на что.
Вульгарные чулки в сетку. Латексные трусы, вернее, намек на трусы. На груди красовался острый лифчик а-ля Мадонна 90-х. Между трусами и лифчиком тянулась паутина ремней, ремнищ и ремешков — в шипах и заклепках. А на полуголых ягодицах (ох, не повернуться, как болит шея!) горели ярко-красные полосы. Именно так она подчеркивала в тетрадках ошибки, не к месту подумала Мария Александровна и, наконец, решилась посмотреть правде в глаза.
Она мало что помнила из событий прошлой ночи.
Последний четкий кадр — лицо художника Кости, удивительно похожего на Хемингуэя. Прямой нос, упрямая линия рта. Костя наклонился, хотел что-то сказать, и она так желала это услышать… Бокал шампанского выскользнул из рук. Шампанского?! Да, она немного выпила… Но ведь решила — никогда больше! Никогда больше! Мария Александровна распаляла себя, но внутренний критик молчал. Он вспомнил про сумку, про деньги и пребывал в глубоком шоке. Ей уже тридцать, по привычке ввязалась в спор с безмолвным критиком Мария Александровна, можно иногда и расслабиться! Она во всем себе отказывает! До сих пор не была в Париже! Очень хотелось праздника, который всегда с тобой. Но по всему выходило — увидеть Париж и умереть.
Мария Александровна огляделась. Что там было про сумку — она не успела додумать мысль. Ах, да — сумка, дача, деньги… Деньги?! О Господи, она же продала вчера бабушкину дачу! Испуганным крабом Мария Александровна заметалась по пляжу.
Критик пришел в себя и стал помогать искать. Оба понимали — это безнадежно. Но сумочка нашлась — она валялась под помостом, от которого начинался пляж «Ибицы». Мария Александровна торопливо вытряхнула содержимое на песок.
Зеркальце, пачка салфеток, расческа, заколка, две обертки от конфет, три скрепки, красная и черная ручки, телефон в чехле с Эйфелевой башней, витамины, огрызок булки (в пакете, конечно!), значок, который в седьмом классе ей подарила бабушка (на счастье!), таблетки от головы, таблетки для головы, пара флаеров, покетбук «Прощай, оружие!» (на французском), пластиковый стаканчик, скотч (его даже в космос берут!), ну и другие вещи первой необходимости.
Из бокового кармана выпала исхудавшая перетянутая резинкой пачка. Тысяча, пересчитала Мария Александровна. А дача стоила тридцать пять. С оборотной стороны к пачке был прикреплен лист.
Мария Александровна развернула его:
«Обожаю! Верну все, но позже!».
Внизу — карандашный набросок ее портрета. Довольно умелый, кстати.
Костя! Это сделал Костя, уверилась Мария Александровна. Критик похвалил ее за трезвость мысли и вообще трезвость и тактично замолчал.
— Маша? — на помосте «Ибицы» появились Рома и Сергей. Друзья недоуменно переглянулись.
Да, она сегодня не в форме. Вернее, в форме, но немного не той. Мария Александровна не любила жалеть себя и еще больше не любила, когда ее жалеют другие. Назло желанию разреветься она выпрямила спину, бесстыдно выставив напоказ весь свой латекс и его отсутствие. Острые чашки лифчика смотрели на друзей указующими перстами.
А начиналось все волшебно.
В тесной каморке рядом с кабинетом нотариуса счастливая Маша пересчитывала баснословные деньги — она и тысячу долларов редко держала в руках, а тут тридцать пять!
Бабкин дом в Затоке не продавался так долго, что Маша давно списала его из активов. Характер у Зои Степановны был еще тот — с ней не ужились ни дочь, мать Маши, ни зять. При первой же возможности родители сбежали в Киев, но каждое лето отправляли Машу к морю. В дождливый киевский сентябрь ребенок приезжал худой, загоревший и с полной головой «всяких бредней» (так говорила мама). Вместо сказок бабушка потчевала Машу рассказами о парижском кружке Гертруды Стайн на улице Флёрюс, о стычках Фицджеральда и Хемингуэя (Маша всегда болела за Хэма), о забытом на тридцать лет в отеле «Ритц» чемодане, в котором Эрнест нашел свою же рукопись, и так был написан «Праздник»… «Вот поедешь в Париж, Мария Александровна, обязательно загляни в «Ритц», может, там еще чего забыли», — говорила бабушка. Десятилетняя Мария Александровна важно кивала и строила планы. Но Париж так и не случился. Учеба, переезд в Одессу, неудачное замужество. Дом опустел давно — Зоя Степановна воссоединилась с Гертрудой и Эрнестом после Машиного поступления в педин. Жить там было невозможно. Безразличная к хозяйственным делам, бабушка под завязку захламила дом и участок. Выбросив однажды всю рухлядь, Маша поняла: именно этот хлам и держал каркас строения — сразу после уборки раскололась фасадная стена и обрушился потолок в кухне. Чинить дом не позволяли финансы, а покупать руины, хоть и обвешанные портретами парижской богемы начала двадцатого века, никто не хотел.
И вот свершилось!
Эффектная брюнетка, чем-то похожая на Монику Беллуччи, поставила размашистую подпись на договоре и вытащила из сумки крокодиловой кожи пакет с деньгами. Осмотрела дом она лишь раз. Трещину и потолок — мельком. У засиженных мухами портретов стояла долго, скребла дешевые рамы, рассматривала задники, распугивая пауков...
На выходе из нотариальной конторы Машу поджидал Рома. Друг, доверенное лицо, первая помощь в любых обстоятельствах. Рома отвезет ее в Одессу, до конца дня они еще успеют сдать деньги в банк. Все складывалось идеально — будто профи-часовщик настроил механизм ее жизни, и стрелки, наконец, начали показывать нужное время. Раньше так не получалось. С большой удачей приходила большая потеря. Маша долго мирилась с таким ходом вещей, оставаясь настороже даже в моменты острой радости.
Сейчас все будет иначе! Не сдерживая улыбку, она крепко обняла Рому. Тот сверкнул стеклами очков. Убрал со лба отросшие по плечи волосы. Худой и высокий, он привычно сутулился, стесняясь своего роста. Но с ним Маша чувствовала себя в безопасности. Знала, что никогда в него не влюбится. И была уверена, что он не предаст.
— Ну что, в путь! — Рома повел ее к новенькой «Ауди».
Карибский синий — кажется, так назывался этот цвет. Интересно, откуда у сотрудника музея средства на такую машину? Впрочем, не в ее привычках считать чужие деньги.
Маша легко скользнула на заднее сиденье. Окунулась в прохладу кондиционера. Новенький салон источал запах благополучия: хорошего кофе, дорогих духов и безапелляционной уверенности в завтрашнем дне.
Свершилось невозможное — дом продан! Маша уже знала, что сделает с этой суммой. План давно расписан!
Она глазела в окно «Ауди», и Овидиополь представлялся ей райским местом — тихий городок, зелень, лиман…
Визг тормозов вывел ее из блаженного созерцания. «Ауди» остановилась, и Рома подобрал пассажира. Какой-то парень подсел к Маше.
— Это Костя, мой друг, — оглянулся Рома. — Не против, если подвезем?
— Ну… да…
— Привет, — Костя улыбнулся и стал нестерпимо похож на портрет молодого Хемингуэя, который висел у Зои Степановны над кроватью.
Маша вспомнила всех любовниц Хэма и протянула руку — поздороваться по-мужски и тем самым отсечь любые попытки сами знаете чего. Но Костя не стал пожимать руку — галантно поцеловал.
Проспавший весь день внутренний критик встрепенулся, но тут же был отправлен в нокаут.
— Если мадемуазель разрешит, я с вами до Одессы. Ночью самолет, каждая минута на счету…
— Мадам, — кривя душой и фактами, Маша держала оборону.
— Так даже интереснее, — Костя улыбнулся еще шире. — А я художник. Завтра выставка в Париже. Столько вопросов еще надо решить…
— В Париже… — повторила Маша, чувствуя, как рушатся последние кордоны.
— А хотите полетим вместе? — подхватил Костя. — Вы, я и Париж!
— Да, хочу! — неожиданно для себя выпалила Маша.
— Эй, перестань девушке голову морочить! А то высажу сейчас! — охрипший голос Ромы неприятно резанул слух.
— Ромка, ты чего! У нас же единство душ! — попытался отшутиться Костя, но встретив в зеркале серьезный взгляд Ромы, добавил: — Ладно, ладно, молчу…
Маша прижимала сумку к груди и пыталась отдышаться. Критик едва очухался и тоненько звал ее растерянным голосом: «Мария Александровна!». Так хорошо без тебя было, скривилась Маша.
Они проехали Роксоланы и через Каролино-Бугаз выезжали на Грибовку. Поля перемежались с дачными участками, море — с зеленью, солнце било в глаза, заползая зноем даже в комфортную «Ауди». Костя осмотрительно молчал, и Машу постепенно отпускало. Все хорошо. Все просто отлично.
У поворота на Грибовку «Ауди» снова остановилась. Вернее, ее остановил мужчина в белой рубашке и черных, выглаженных, как на бал к сатане, штанах. Накремленные туфли в пыли бугазовских дорог выглядели нелепо, как и старомодная барсетка, которую человек сжимал под мышкой. Рома быстро вышел, перебросился парой фраз с мужчиной. Тот утвердительно кивнул.
— Это мой друг, — объяснил Рома, натянуто улыбаясь. — Сергей!
Не снимая каменное выражение с лица, друг уже садился на переднее сиденье. Перед Машей утвердился строгий коротко стриженный затылок.
Откуда столько друзей, хотела спросить Маша, но сдержалась. Рома не отличался общительностью: всех его бывших девушек и приятелей Маша знала наперечет. И тут — приехали! Вернее, еще не доехали…
Почувствовав слабину, Костя снова завел разговоры о Париже. Маша запретила себе смотреть на него: проклятое сходство с портретом лишало способности думать, а главное — делать выводы. Но поневоле она втягивалась в болтовню. Оживился и Рома, подбрасывая в топку беседы анекдоты. Непривычно для него жестокие, удивилась Маша. Но вспомнив недавнее увлечение Ромы Захер-Мазохом и его «Венерой в мехах», успокоилась. Еще свежи впечатления, значит. Сергей отмалчивался, делая вид, что он киборг-полицейский.
К Одессе компания подъехала веселая и расслабленная. Костя предложил заскочить в Аркадию и отпраздновать встречу. Рома не отпускал взглядом Машу, будто пытался так отговорить. Двенадцать, она быстро глянула на часы. Банки, наверняка, скоро закроются на обед. К тому же после разговоров об устрицах, круассанах и утреннем кофе с видом на Сену у нее разыгрался зверский аппетит.
Маша кивнула и подписала себе приговор.
Что произошло потом? Из тумана выплывали смазанные кадры. Они делают заказ в «Роастери». При виде коньяка лицо Сергея, наконец, оживает и становится похожим на человеческое. Маша заказывает шампанское. Рома ее одергивает, они шумно ссорятся, и она дает ему пощечину. После второго бокала она требует подать ей нежнейших лягушек в собственном болоте. Костя помогает ей выбраться из фонтана… Ведет под руку к берегу…
Но с поразительной четкостью для пьяного угара Маша помнила: ни на секунду она не выпустила сумочку из рук.
***
— Мы искали тебя всю ночь! — Рома начал медленно подходить к Марии Александровне — как подбираются к злоумышленникам, у которых за трусы заткнут кольт.
Кстати, куда подевалась плетка? Мария Александровна огляделась. А плетку уже вертел в руках Сергей — без особого интереса. Видимо, коньяк и даже воспоминания о нем давно выветрились.
— Где Костя? — Мария Александровна сделала шаг вперед, и Рома попятился.
— Вероятно, в Париже, — он пожал плечами. — А где был ночью — тебе лучше знать.
— Как ты мог меня отпустить с ним? — Мария Александровна продемонстрировала пустую сумку и полные слез глаза.
Друзья переглянулись.
— Да брось… Костик, конечно, тот еще фрукт, но не вор… А насчет остального я тебя предупреждал.
— Ты меня провоцировал, — огрызнулась Мария Александровна.
Она одна кругом виновата. Но хотелось, чтобы это был кто-то другой.
— Надо написать заявление в полицию.
— Она присела и принялась подбирать с песка вещи первой необходимости.
— И что ты скажешь полиции? — долетел сверху металлический голос.
Мария Александровна выпрямилась и попыталась застегнуть сумку. Кажется, она в спешке сунула туда что-то лишнее.
— В состоянии алкогольного опьянения, пряча пачки денег под мышкой, ты ушла с первым встречным на дискотеку? — Сергей смотрел исподлобья отработанным взглядом великого Торквемады. — Думаешь, твое заявление станут серьезно рассматривать?
Он перевел взгляд на плетку и, словно не понимая, как та оказалась в руках, презрительно отбросил ее в сторону.
— А если мне в шампанское что-то подсыпали?
Сергей скривился — наверное, это означало ироническую улыбку.
— Поправь, если ошибаюсь. Тебе ведь нельзя пить? Ты теряешь контроль над собой от малых доз. И тем не менее, вчера сама заказала спиртное.
— Может, заказывала не я? — упрямилась до последнего Мария Александровна.
Сергей с Ромой снова переглянулись. Лицо Сергея неожиданно смягчилось.
— Пойми, если сами себе не поможем, полиция нас не спасет, — примирительно сказал он.
— И что вы предлагаете?
— Опросить работников дискотеки для начала, — быстро отозвался Сергей и направился к барной стойке у бассейна.
Мария Александровна пошла следом. Рома замыкал следственное шествие. Они остановили пару официанток и одного администратора. Переговоры вел Сергей. Те таращились на него сонными глазами и на все вопросы качали головами.
Вернулись на пляж ни с чем. Там уже суетился парень с длинными дредами: расставлял шезлонги. Он бросил недовольный взгляд на друзей — мол, безбилетники на платном пляже. Но второй раз взглянул уже по-другому. И вдруг ухмыльнулся, демонстрируя щербатую улыбку.
— А я тебя знаю! — парень указал пальцем на Марию Александровну. — Агонь-девка! Так зажгла вчера! Вся Аркадия в ауте!
Парень бросил шезлонг, торопливо достал мобильный, подбежал к Марии Александровне.
— Можно? Для инсты! Поняла, да?
Сергей встал, преграждая шустрому парню дорогу.
— О, и тебя тоже знаю! Только ты шмотки поменял, а был в черной коже! Ребята, вы лучшие! — и парень быстро сделал фото.
Сергей перехватил у него мобильник, Мария Александровна мельком заметила, как тот стирает фото и что-то пишет в заметках.
— Еще раз попадешься, тоже отправишься в аут, понял?
Парень прочитал послание. И побледнел.
— Лады, лады, все пучком, — он исчез, будто его и не было.
Беспризорником остался лежать брошенный шезлонг.
— Обознался, — бесстрастно пояснил Сергей и добавил, обращаясь к Марии Александровне: — Не иди в полицию. Пока.
— Хорошо, — сказала она как можно естественней.
Помолчали, слушая голубиный клекот и неспешные разговоры первых пляжников. Рома и Сергей плотно подпирали ее с боков — не вздохнуть, не двинуться.
— Я отлучусь, — наконец, решилась Мария Александровна и указала в сторону туалета.
Друзья нехотя ослабили тиски плечей, и освобожденная, она заторопилась в заветное заведение. Надо спокойно и о многом подумать.
Лабутены гулко стучали о дощатый помост — эхо шагов догоняло друг друга и казалось: кто-то снизу, из-под помоста, просится на волю.
Ее обокрали — это раз.
Возможно, Костя — это два.
А возможно, все втроем — это три.
Шаг сбился, и дробь вышла неверной. Мария Александровна не хотела верить в предательство. Но все факты говорили об обратном. Она клюнула на Костю-Хемингуэя, тот опоил ее, позже подключился Сергей. А Рома… Рома им рассказал о ее страсти к Парижу. Легче легкого одурачить тех, кто тебе доверяет.
Она слишком быстро дошла до двери в туалет, не успев толком понять, что делать дальше. Не оборачивалась, но чувствовала: за ней следят.
И зачем понадобился маскарад с игрой в мистресс? Если нужны были деньги, могли просто опоить и отобрать. Стоп! Захер-Мазох! «Венера в мехах»! Она прочитала книгу ради Ромы и не нашла в ней ничего привлекательного. Как можно влюбиться в женский деспотизм? Но Рома
придерживался другого мнения. Мария Александровна вспомнила, как он хвастался новой пассией — на фото эффектная
брюнетка, чем-то похожая на Монику Беллуччи, красовалась в глухом кожаном костюме и с плеткой в холеных руках!
— Кажется, я навсегда потеряла веру в человека… — прошептала Мария Александровна и заперлась в кабинке.
Она выйдет отсюда, только приняв решение. Ей или хватать первого встречного в свидетели и звонить в полицию. Или…
Телефон неожиданно свистнул — пришло сообщение. Ее уже ищут? Так ждут из туалета, что не могут дождаться? Мария Александровна выдохнула и включила экран.
«Лучший способ узнать, можете ли вы доверять кому-то, — это доверять ему».
Сообщение от контакта Эрнест Хемингуэй.
Анна МИХАЛЕВСКАЯ