|
|
   |
В Украинском академическом театре им. В. Василько состоялась премьера спектакля «Маленький мир»: автор Елена Попова, постановка народного артиста Украины Игоря Равицкого.
ЗАДУМКА, насколько я понимаю, специально на обойму актрис старшей возрастной генерации среди сегодняшних «васильковцев». Пьеса, в которой на равных можно занять четверых артисток. Они хорошо отрабатывают свой шанс, четыре заслуженные артистки Украины: Татьяна Глущенко (Жанна), Галина Кобзарь-Слободюк (Лиза), Ирина Черкасская (Ольга) и Светлана Гужва (Алла, которую подруги величают по фамилии — Пискунова). Они гротескно-характерны, забавно-трогательны, узнаваемы житейски как персонажи и неузнаваемы актерски, то есть хорошо перевоплотились.
Нет ни малейших причин сомневаться в дарованиях Игоря Равицкого, которого я глубоко уважаю как художественного руководителя театра. Однако я не апологию сочиняю, а рецензию. С первых же сцен в который раз завертелся у меня на языке вопрос: да что с вами, режиссеры, что вы как нарочно выбираете посредственные, банальные, слабые пьесы, лишь бы были «современные»?..
Современная драматургия, что постсоветского пространства, что западная, «глубоких бурений» не предлагает, если судить о ней по тем опусам, которые представлены на одесских подмостках. На сцену хлынул селевой поток графомании. Конечно, такого добра и в СССР хватало. Но тогда — обязывали, к примеру, брать в работу «местных авторов». Сегодня — свобода творчества...
Вот о свободе и поговорим. Потому что, как мне представляется, именно исследованию этого неизбывного мифа посвятил свой спектакль Игорь Равицкий, пусть ваша покорная слуга и пьес вроде «Маленького мира» век бы не читала...
ИТАК, ВОТ четыре житейски узнаваемые пожилые подружки, эти девочки-посиделочки, в зубах навязшие, со взаимными поддержками и подначками, самоиронией и ностальгическими спевками, одолением быта и скелетами в шкафу. Тип доминирующий (Пискунова), тип простушки (Ольга), тип альтруистки (Лиза), тип резонера (Жанна). Пятая подружка «свалила» в США и под каждый Новый год звонит оттуда бывшим товаркам. Но на сей раз позвонил от ее имени какой-то субъект и напросился в гости.
Является Артур, такой себе с виду эмо-бой, ну, в общем, нечто субкультурное и поведенчески невнятное (Евгений Юхновец). Артур представляется дамам как сын наших эмигрантов в США, якобы служивший санитаром в больнице. И выходит из его слов, что далекая подруга четверых героинь умерла, причем дается эта информация с такими внутрисемейными мелкими подробностями, которые именно и делают факт несомненным оттого, что мелкие.
После первичного шока дамы проникаются к мальчику с тем характерным дамским пылом, который обусловлен последней игрой гормонов, помноженной на недореализованный материнский инстинкт. Они соперничают за честь предоставить пришельцу комнату для проживания. Но, как и правомерно ожидать, сюжет выворачивается так, что ошарашенные подруги начинают подозревать в Артуре афериста.
Не стану лишать читателя интриги пересказом сюжета. Замечу лишь, что, поскольку пьеса предсказуема, то сидишь и ждешь, не ангельские ли крылья обнаружатся в рюкзаке Артура, который разгневанные героини подвергают шмону. Тем более, что и Артур весь в белом. Но в рюкзаке вовсе не крылья, а... не скажу, что. Артур не злонамерен, от наших дам он искренне ждет дружеской помощи и поддержки. Желательно — материальной.
Крыльев нет, но Артур — ангел во плоти, субъект не от мира сего. Излеченный астматик, он знает цену свободному дыханию, этому благу и жизненной поруке: мочь дышать. Теперь он хочет задышать свободно во всех смыслах, в физическом и метафизическом. Он дал обет: добраться до Тибета. Там, понимаете, воздух свободы. Там Артур обретет истину.
То, что пришелец в речах своих таки невнятен, можно бы списать на слабину драматурга. Если бы в какой-то момент не возникало осознание, что дело не в Артуре, пусть даже он и взаправду врет, как сивый мерин. Дело в наших героинях. Артур — последняя капля в бездонную, казалось бы, чашу их житейского терпения. Пронзенные до сокровенных глубин явлением дерзкой мечты среди житейской прозы, дамы взрывают житейщину эксцессом бунта: отдают пилигриму свои новогодние зарплаты. Пусть утрутся и зануда муж, и иждивенка дочка, и неблагодарный сын. Мы — своеволие заявляем. Да здравствует свобода!
Артур, благословив дружбу, удаляется под трепетные напутствия подруг: «Ты только дойди!». Подруги радостно валяют снеговика и дурака, бросаются снежками. Свобода!..
ВЫЛОМИТЬСЯ из регламента, опрокинуть мнения, условности и связанные с ними страхи. Пусть даже ради иллюзии, но оказаться однажды на уровне Божьего о тебе замысла. Как говорила героиня классической украинской пьесы: «Своїм життям до себе дорiвнятись». Ведь Бог наделил нас свободой выбора.
Да ведь про это уже у нас — было. «Ирония судьбы, или С легким паром!». Тоже новогодняя — «святочная» — история. Фильм Э. Рязанова — именно на тему свободного личностного самовыявления. Излишне, наверное, оговаривать, что тема была раскрыта неизмеримо талантливее, нежели в пьесе «Маленький мир». Советская несвобода эту тему приуготовляла.
И с чего бы, кажется, нынче к этой теме обращаться? А вот тут собака и зарыта. Нашенскому человеку трюизм о неразрывности свободы с ответственностью по сей день открывается как шок. Вымечтанная буржуазная свобода с нерушимыми правами человека чревата, на поверку, корпоративным регламентом и дресс-кодом. Условности и договоренности свободного мира тотальнее советских запретов. Которые, кстати, мы наловчились обходить, даже взламывать, — может, поэтому и театральная драматургия была глубже и содержательнее?..
Вот тут уместно сказать об оформлении спектакля. Оно удачно раскрывает изложенные мною здесь соображения. Кутюрье Руслан Хвастов (лауреат, напомню, нашего газетного конкурса «Люди дела»), придумавший для героинь характерные бытовые костюмы, выступил также как сценограф. Умело выстроенная геометрическая выгородка, выбеленная, строгая, стерильная, создает ощущение безграничного пространства, наполненного воздухом и светом, но холодного, отрешенного, не на живого человека рассчитанного. Представляется, что в подобную безупречную тригонометрию бывает посылаема душа, чтобы пройти по мытарствам. Это пространство может прикинуться и праздничным, снеговым, заманчивым, словно обещание. Однако оно, уж точно, не от мира сего.
НУ, И ПОШЕЛ мальчик Артур искать свой мир, потому как, по его признанию, США — «не его» страна: самая, замечу, свободная из свободных стран, не так ли? И, чего доброго, дойдет Артур по обету до Тибета. Только пусть для начала ознакомится, что ли, с заключением Конгресса США 1987 года, раздел 1243: «Нарушение прав человека в Тибете Китайской Народной Республикой» (это я — из Википедии). Или пусть соседских шерпов из-под Джомолунгмы (они там с тибетцами торгуют) о свободе расспросит. Про «Аненербе», опять же, прочтет...
А может, он хочет в монастырь тамошний податься? Так ему в монастыре такую «свободу» пропишут, что не вздохнуть! Монастырь — это послушание, а не самовыражение.
Вот мне интересно: автор пьесы Елена Попова тоже эти подвохи имела в виду, или она разделяет восторг своих героинь с их экстатическим «Ты только дойди»?
А героини? После эскапады своевольного великодушия закупать провизию для кормления домашних таки придется? Нет, о своем великодушном жесте они, конечно, не пожалеют. Он останется их гордым воспоминанием, опорой их самооценки, их персональной «Революцией достоинства». Но далее — Жизнь...
«Если свет, который в тебе — тьма»... Если нет изначальной свободы внутри тебя самого, то где на Земле она есть? В общем, по часто вспоминаемой мною фразе Поэта, — «Какая там свобода, когда зима в лесу!».
Тина Арсеньева