|
|
   |
Кинорежиссеру Георгию Юнгвальд-Хилькевичу — восемьдесят, а его «Трем мушкетерам» тридцать пять лет! О его мушкетерском фильме так много написано и сказано, и теперь, спустя тридцать пять лет, картину можно с удовольствием смотреть по телевизору. Георгий Юнгвальд-Хилькевич в разговоре совсем не такой, как на экране. И переживает о том же, о чем и мы.
— Я должен сказать, — начинает разговор Георгий Эмильевич, — что звонок корреспондента из Одессы, напоминания о юбилее студии, о юбилее фильма «Три мушкетера» повергли меня в глубокую ностальгию и почти что выбили слезу (смеется). Я даже чаще вспоминаю Одессу и эти 30 лет, что отдал работе на Одесской киностудии, чем свою родину, Ташкент. Одесса стала моей второй родиной. Но тем больнее мне оттого, что нынче происходит. Если бы все наладилось и все бы стало, ну, по-человечески, — я с удовольствием снимал бы именно на Одесской студии. Люди, с которыми я работал, стали для меня по-настоящему родными, порою они ближе мне, чем родственники. Это и Славка Говорухин, который сейчас Станислав Сергеевич и абсолютный гений, и Вадим Костроменко, и Вилен Новак, и Шурик Павловский, которого я, правда, встречаю в Москве, а иногда даже и на телевидении, на передачах, как многих неприкаянных одесситов, что потеряли студию в связи со всеми пертурбациями, пережитыми нашей страной, потеряли сами себя и с трудом приспосабливаются к совершенно другому ритму, другому стилю, другому характеру отношений.
Одесская студия отличалась от тех студий, где мне пришлось работать, — а это и «Мосфильм», и «Узбекфильм», и «Ленфильм», — тем, что на Одесской киностудии была удивительная семейная атмосфера. А директор, Геннадий Пантелеевич Збандут, ну, дар Божий для нас всех был в то время, потому что этот человек тонко чувствовал искусство, он пытался вникнуть в наши режиссерские муторные души. Это был единственный в своем роде руководитель, который рисковал и часто — всем. Давая снимать Высоцкого в «Опасных гастролях», он рисковал партийным билетом. И во многих других случаях тоже. Если бы не Збандут, я бы никогда не снял «Трех мушкетеров», я бы никогда не снял Бабеля, «Искусство жить в Одессе», то есть без его рискованного участия очень многого, включая «Место встречи изменить нельзя» Славы Говорухина, не появилось бы на белый свет. А эти фильмы, они сделали честь кинематографу Советского Союза и сейчас считаются классикой российского кино, что интересно. По всей вероятности потому, что все-таки это снималось на деньги центральные, на деньги Госкино СССР. И слава Богу!
Сейчас, на мой взгляд, мнения о том, что кино российское не погибло, сильно преувеличены. Мне кажется, что сейчас кино достигло почти самого дна. Но есть надежда, благодаря тому, что возникают какие-то отдельные фильмы, что будет опять рывок наверх, потому что ниже уже ничего нет, ниже уже ад.
— А что, можно время вспять повернуть? И что нужно сделать в кинематографе?
— Я, например, считаю, что для того, чтобы существовало кино, например, в России, нужно сделать немедленно две вещи: передать прокатную сеть государству, прокат не может в нашей стране принадлежать частным лицам, потому что на сегодняшний день все наши кинотеатры принадлежат Америке, и они, конечно, показывают свою продукцию и будут ее лоббировать. У них много денег, много сил. Квоты, льготы: ничего из этого не выйдет — «кина не будет». Как только вернется прокат в руки государства, можно будет диктовать какую-то политику, можно будет заработанные деньги распределять для производства фильмов. Это первый шаг. Второй — надо вернуть художественные советы. Каждому нужен редактор. Вы вспомните «Восемь с половиной», когда редактор ходит и говорит, говорит, а режиссер... он его хочет и повесить, и распять, но тот ставит перед ним задачи и условия, при которых все творчество режиссера попадает под самоконтроль. Вот поэтому не редактура с точки зрения идеологической, а художественный совет. Совет! И тогда кино воспрянет, приобретет свое лицо опять, перестанет быть либо подражателем Америки, либо поносящим свою родную страну для того, чтобы похвалили в Каннах.
— Расскажите еще о фильме-юбиляре. Как ребята там гусарили, уже рассказали все четверо. А как вам пришло в голову снять такой роман?! Это же словно объять необъятное!..
— Вы знаете, чисто личное было... Это не самый мой любимый фильм, потому что он мне очень тяжело дался. Практически, кроме павильонов, вся картина была снята замечательным оператором Сашей Полынниковым (он теперь тоже в Москве) очень несовершенной камерой «Конвас-автомат», у которой самая большая кассета была 60 метров. Снималось на советской пленке, дававшей много брака технического, поэтому снималось по 12 дублей, чтобы хоть пара кадров были не бракованные. Я получал 140 тысяч рублей на серию, и если бы не общий энтузиазм всей страны, которая очень много чего для нас делала бесплатно, и людей, что снимались в массовках за копейки, и каскадеров, работавших за гроши, мы бы в эти деньги никогда в жизни не вложились. Но люди как-то чувствовали, что что-то такое снимается, всем нужное, и энтузиазм, порыв были, конечно, великолепны.
Но я... скажу, что это был фильм-благодарность, благодарность лично моя памяти великого Александра Дюма, и вот почему. Получив травму, я попал на долгие годы в гипс, год лежал вообще в гипсовой кроватке, причем это случилось в то самое время, когда мальчик превращается в юношу. Все превращались, а я лежал, как полено, в кровати, лишенный друзей, товарищей, спорта, всего на свете и всякого движения, — у меня двигались только руки, все остальное было загипсовано. И единственный автор, который не дал мне сойти с ума, был Дюма, «Три мушкетера». Я читал, я с ними скакал, с ними любил, переживал, я книгу перечитал раз десять за время болезни. И когда я стал режиссером, с первого дня хотел снять «Три мушкетера», но мне никто не давал.
Потом я снял картину, единственную, которую критики не смешали с грязью, «Весна 29-го». Она там кому-то в ЦК понравилась, и моя жизнь резко переменилась. Меня вызвала Стелла Ивановна Жданова, которая руководила творческим объединением «Экран» на ЦТ, и сказала: «Мы дадим вам снимать мушкетеров, но есть одна неприятность: у нас уже куплен сценарий Розовского и Ряшенцева по оперетте. Сценарий не понравился, он в производство не пошел, но еще раз платить за сценарий на ту же тему наше государство не будет. Вот, если вы сможете переделать его так, что мы примем сценарий, тогда мы вам дадим снимать». Ну, я так и сделал. Сценарий приняли. А потом, боясь, что я и деньги попрошу, подали на меня в суд Ряшенцев и Розовский, а картина на целый год была задержана с выходом на экран. Вот, я вам рассказал то, чего никому не рассказывал.
— Я польщена. А какой же ваш фильм для вас самый любимый?
— У меня два фильма, которые я считаю по-настоящему хорошими картинами, это «Искусство жить в Одессе» и «Узник замка Иф». Хорошая картина и «Выше радуги», мне за нее не стыдно, но те два фильма, особенно «Искусство жить в Одессе», я очень люблю. А в «Графе Монте-Кристо» я старался изо всех сил, потому что был влюблен в свою жену, с которой живу уже почти 30 лет. В фильме она была наложницей Монте-Кристо, а я старался для нее сделать потрясающую картину (от души смеется).
— Даже в работе всем движет любовь!
— Такое о своей работе я говорю в первый раз...
Беседовала Тамара Невская