|
|
   |
В Одесском национальном академическом театре оперы и балета 15 мая прошла премьера балетного спектакля «Крик» в постановке заслуженного артиста России Андрея Меркурьева.
Очень эффектный, зрелищный, эмоциональный, современный спектакль, приятно разнообразящий стилевую палитру нашей балетной сцены и особенно импонирующий молодежи с ее устремлением ко всему «продвинутому». Актуальные европейские тренды-бренды в «Крике» действительно налицо. Его режиссер-балетмейстер, он же и исполнитель заглавной партии, молод, дерзок, обаятелен и, как говорится, в русле тенденций. Действо одновременно и увлекает, и провоцирует вопросы, и наводит на размышления.
Не надо быть глубоким знатоком истории балета, чтобы приметить, что имеем мы дело с достаточно облегченным, в некотором роде эстрадным, вариантом хореографии, которая, тем не менее, в своих приемах твердо базируется на традиции русского классического балета. Пластические экстравагантности двадцатого столетия — вкраплены по минимуму, деликатно: от танца босиком до эротической эстетизации обнаженных мужских торсов, перекочевавшей в «Крик» из специфического «мужского балета» и эскапад «перестроечного» Виктюка. Вообще, действо тяготеет, скорее, к пластической драме, фирменный образчик которой — все тот же «Бал» Э. Сколы.
Балетоман не будет поражен изощренностью сольных партий. Основное средство воздействия на зрителя в «Крике» — броская мизансцена, создание выразительных скульптурных групп, движущихся, пластичных: спектакль в полном смысле слова «массовочный», «биомеханический». Тут не «кордебалет» как фоновая группа поддержки — тут «толпа» паритетна с солистом, она — слитный, единый живой организм, носитель влечений и страхов.
Эти мизансцены красивы, они отмечены карнавальным гротеском, подчас в духе «готической» субкультуры. Каждая сцена — пластическая метафора. В ход идут приемы, знакомые публике по драматической сцене: броский театр теней, когда солисты, танцуя в контровом свете, превращаются в изысканные силуэты, изломанными жестами нагнетая эмоцию; шум дождя в музыкальной фонограмме; клубы дыма в черных сукнах, направленный световой конус и т.п.
Удачно поставлены парные танцы: достойно соблюдена синхронность, — это ведь ахиллесова пята «областных» кордебалетов, да и только ли областных: в кино, небось, добиться синхрона помогает монтаж.
Если уж говорить о соответствии спектакля «Крик» европейским тенденциям, то напомню кое-что, виденное нами в Одессе и пребывающее, собственно, в этой же стилистике: в 2007 году мы аплодировали спектаклю «В месяце Атире» греческого театра танца «Роэс», в постановке Софии Спирату...
И размыслить есть о чем. Не примите мои суждения как оценочные — констатирую положение вещей, от наших устремлений не зависящее. Налицо «тренд»: сдвиг классического балета в сферу театра пластической драмы, в область шоу. Очевидно, потому, что есть социальный запрос. Публике на Западе нужно зрелище: броское, бьющее по нервам и, по возможности, дорогостоящее, а иначе как же ему и быть эффектным. Нет массовости в посещении театра — нет и самого театра: искусством заправляет рынок. Ну, арт-рынок, если вам от этого легче. Билет в Ковент-Гарден еще в 80-х был по цене, ну, о-очень буржуазной! Артисты территорий бывшего СССР теперь тоже субъекты арт-рынка. Но сегодня даже Москва не обязана «в области балета» быть «впереди планеты всей», потому что, во-первых, конкурентов на рынке никто не жалует, а во-вторых, сколько их найдется, тех утонченных ценителей прыжка, фуэте и поддержки!..
То-то гений балета Владимир Васильев, не столь давно побывавший в Одессе, так сетовал на деградацию великого искусства, которому отдал жизнь. А мы смотрели отрывки документальных фильмов с фрагментами его партий. Привычный балет, на котором мы были воспитаны и который воспринимали во время оно как нечто естественное, — и теперь... челюсть отваливалась: да это же — нечеловеческое, запредельное людским возможностям, это не человечье существо, а некая внеземная сущность!..
Что ни говори, социальный запрос — великий родовспомогательный стимул: в СССР балет (как и спорт) был зримым выражением «триумфа воли». Доказательством возможности выведения новой породы человека. В своем роде сверхчеловека, способного даже на преодоление земного тяготения без помощи внеположного механизма...
Хорошо это было или плохо? Демократично или тоталитарно? Не берусь выносить приговор. Однако напомню мнение мыслителя, который к тоталитарной системе уж никаким боком и даже героически погиб в борьбе против таковой. Глубокий ницшеанец по мировоззрению Антуан де Сент-Экзюпери не уставал твердить, что у человека должно быть в жизни нечто такое, что в его глазах превышало бы даже ценность его собственного физического существования. Иначе это — еще не человек.
Я уж не распространяюсь про то, что «бабло», вторгшись в сферу искусства, оказалось сокрушительнее тоталитарных систем и способно не только дать фельдфебеля в Вольтеры, но и Волочкову в балерины.
Вздохнем...
О чем же поведал нам «Крик», вдохновленный произведением романиста-социолога А.Зиновьева (см. «ВО» от 15 мая) «Иди на Голгофу»? Энергетика спектакля, благодаря мистико-символическим «готическим» живым картинам, очень сильна. О содержании же можно было строить предположения, если ты не читал романа... да и никакой балетмейстер не задается целью впрямую иллюстрировать романы. На мой взгляд, перед нами разворачивался традиционный сюжет любовного треугольника, в котором роковая героиня становится объектом соперничества двух мужчин, но так случается, что «хорошему парню» она вдруг предпочитает «плохого парня» (отрицательное обаяние — вещь неодолимая для иных женщин), а после горестно раскаивается, но уже слишком поздно.
В своем роде, «Летят журавли»... потому как томное диффузное предвоенное танго, налившись огнем, преломляется в тревожный монолит толпы-организма, а после бледные тени людей затянут тебя в круги ада советского концлагеря.
Точеная юная вамп (Мария Полюдова) разрывается при этом между невесомо-духовным персонажем в белом («Одетта»: Андрей Меркурьев) и инфернальным субъектом в черном («Одиллия»: Владимир Статный). Она является Герою в его грезах — лагерных грезах, а на нары его, вестимо, запроторил Антигерой, и ангелоподобный юноша в том аду погибает. Физически, понимайте, но не духовно.
...Немалым было мое удивление, когда я прочла выжимку либретто уже после спектакля. Оказывается, никакого там соперничества двух мужчин, а просто идет внутренний диалог-поединок героя... с его вторым «я», с темной стороной его натуры. Герой пытается уцелеть в противостоянии толпе, а героиня, увы, отдает предпочтение обывательщине и всяческим темным ипостасям да низменным проявлениям. Ну, ребята, подумала я, уж больно замысловато гнете, а? Чтобы зритель просек в балете такие умозрительные выкладки, это надо к нему приставить сурдопереводчика наоборот: чтобы немое действо словесно комментировал. Нет уж, вот я как поняла содержание, так и поняла, не взыщите. Да и чем плохо?..
В конечном счете, успех — это всегда хорошо: аплодировала публика неистово.
Тина Арсеньева. Фото Юрия Литвиненко