|
|
   |
«...когда перескакиваешь пространство и время и через законы бытия и рассудка», — продолжение цитаты (Ф. М. Достоевский, «Сон смешного человека»). Именно такой фантасмагорической атмосферы добился в спектакле Одесского ТЮЗа постановочный тандем из Санкт-Петербурга: режиссер Светлана Свирко и художник Дарья Мухина. Они воплотили на малой сцене другую повесть Достоевского — «Дядюшкин сон». Премьера этого спектакля-события состоялась 12 и 13 апреля.
Никто в мире не понял творчество Достоевского глубже и точнее, чем великий русский философ Михаил Бахтин. В цитаты из его работ укладывается вся атмосфера спектакля, подаренного Одессе — петербуржанкой: «...Трагический катарсис (для многих Достоевский — это мрак и нагнетание истерических эксцессов, Т. А.)... к Достоевскому неприменим. Тот катарсис, который завершает романы Достоевского, можно было бы... выразить так: ничего окончательного в мире еще не произошло, последнее слово мира и о мире еще не сказано, мир открыт и свободен, еще все впереди и всегда будет впереди».
Взятый в работу Светланой Свирко материал понят и воплощен ею в истинно бахтинской парадигме. Смеха в спектакле достаточно и пародийность налицо. Поданная история — неодномерна, неоднозначна.
Так, ее постоянный участник — очередной «античный хор» в лице работников помещицы Москалевой, они же сценические монтировщики, по ходу обставляющие место действия: Виктор Раду, Сергей Фролов и Максим Дорошенко. Они таскают реквизит, парятся в баньке, устраивают потасовки, шабашат за бутылочкой — и всем существом включены в наблюдение за перипетиями интриги в доме Москалевой, комментируя события то короткими репликами, то и просто «хлопоча лицом». Этот «хор» намеренно снижает пафос уездной драмы — несчастная любовь, перспектива неравного брака по расчету, — вскрывая смешную сторону житейских мезальянсов, воспринимаемых нами, как правило, трагически...
Скандал, упоительный и соблазнительный, бушует в доме Марьи Александровны Москалевой (засл. арт. Украины Евгения Севырина). Скандал — это жизнь, выбитая из колеи, мир наизнанку, вещи в непривычных ракурсах и, в результате, новое знание о бытии. Где скандал, там и конфуз, там и смех. Очищающий смех — для мудрых.
Скандальна персона промотавшегося Князя К. (Георгий Красноперов), впавшего в старческий маразм и, как шепчутся, фальшивого насквозь: в парике, накладных усах, вообще: «одна нога была другой короче, другая деревянною была, о кошмар, один глаз был фанерой заколочен», — вспоминаешь хулиганскую песенку. Скандально заискивание перед Князем К. во всех гостиных городка Мордасова. Скандален проект Москалевой выдать за Князя К. красавицу-дочь Зинаиду...
Сложная роль досталась Алене Дмитриевой! Зинаида вроде и героиня, в смысле амплуа, но героиня почти без слов. Реплик мало, деклараций нет, а присутствие постоянно, и надо держать интригу. В Зинаиде должна читаться загадка. С чего бы это чистая девушка противилась-противилась матушкиному проекту, и вдруг возьми да и пристань на него.
Алене Дмитриевой удалась нелегкая задача. Ее Зинаида так держит паузу и так осмысленно, одухотворенно маячит на сцене, что начинаешь доискиваться: что в ней есть такого, в этой суховатой, надменной девушке, какая пружина внутри? Оно прояснится: невозможная любовь, в которой юный возлюбленный — не ровня и, к сожалению, не только социально. Романтический Вася (Алексей Кочетов), умирающий от чахотки в финале спектакля, как ни верти, Зинаиды не достоин. Истерически-порывистый мальчик таки ее предал. По правде, союз их никак не возможен: слишком сильная, неподдельная и властная личность — Зинаида, для такого-то демонстративного, по Леонгарду, субъекта... которого полюбила, по русской классике, «на безрыбье» или вообразила, что любит: дело молодое, гормональное.
Но какова маменька Москалева! Звездный час Евгении Севыриной. Актриса играет неувядаемый женский тип, выкованный тем прискорбным обстоятельством, что «кони все скачут и скачут, а избы горят и горят». И у Марьи Александровны была великая любовь — к законному мужу, между прочим. Прекраснодушный Афанасий Матвеевич — Михаил Малицкий, увы, всем существом своим подтверждает наблюдение древнегреческих путешественников, что в наших землях женщины сильнее и выносливее мужчин. Как трогательны и забавны нюансы актерского дуэта Севыриной — Малицкого, из которых понимаешь: выжить и поставить на ноги потомство — вот пафос этой женщины, он превыше романтического сантимента, ибо смешная и зловещая тиранка Москалева движима, прежде всего, императивом долга...
Деньги — пламенный мотор интриги. Деньги и сопряженное с ними социальное положение, то есть — возможность личностного самовыявления. Роль денег в мире Достоевского не равнозначна их роли в социальном романе. Деньги ниспосылаются героям Достоевского словно Бог из машины и ровно в таком количестве, чтобы забота о хлебе насущном не отвлекала от решения мировых нравственных проблем с отстаиванием личной истины о мире. Деньги — провокация, индикатор сокровенных установок. В этом смысле «Дядюшкин сон» венчается «хэппи -эндом»: Зинаида становится женой генерал-губернатора. Отнюдь не по романтической любви. Яблочко от яблони, однако, далеко не укатилось, оттолкнувшись от неудачного примера несчастной маменьки.
И не судите, да не судимы будете! Постепенно проясняется нам внутренняя установка мрачновато-ироничной Зинаиды. Ну, да, очередная персональная гордыня, выраженная в бессознательном желании реванша. Почему Зинаида сдается маменькиному напору и согласна окрутить маразматического Князя К.? Потому что слухом город полнится — глядишь, примчится встревоженный Вася. Ведь его предательская эскапада с обнародованием Зинаидиных писем осталась без ответа с ее стороны — умная Марья Александровна загасила скандал. Окрутить знаменитого князя — чем не месть? Но Вася не прибежал: он — на смертном одре. И, принеся Князю К. покаянные извинения, Зинаида сама бежит к Васе...
И чего стоит ее моральное удовлетворение его раскаянием, признанием ее нравственного превосходства? Чего стоит ублаженная гордость перед лицом Смерти? Перед осознанием, что — не пара и что «и это пройдет»?..
СУЕТА СУЕТ — жизнь благословенного городка Мордасова, и не поспешим ее осудить. Хотя понятно, как несчастна Зинаида, с нереализованным капиталом внешности, ума и воли. Не равновеликое, понимаете ли, окружение. Не может она всерьез принять неотступного ухажера Павла Александрыча Мозглякова (Сергей Демченко), при всем его обаянии и даже искренности чувства. Провинциален, и это диагноз!..
Окружение помещицы Москалевой в интерпретации режиссера — уморительная рыночная заверть (актрисы Ольга Саяпина, Алла Люшина, Оксана Бурлай-Питерова, Янина Крылова, Елена Юзвак, Людмила Ланец). Настолько, на грани фола, маргинальная, что приходят в голову актуальные соображения: вот они что значат деньги-то, братцы, вот оно что такое капитализм. Какое уж тут дворянское достоинство, какая уж тут традиция. Назначь, что почем и кто сколько стоит — и уж кто чего стоил, поминай как звали.
Опять же, режиссерские приемы, создающие атмосферу. Мне приходилось отмечать: когда-то И. Пырьев, замахнувшись на «Идиота», снял, в сущности, добротную мелодраму; и если что в ней случилось глубинно «достоевское», то это — кадр снегопада, за которым девичий голос поет блатную песенку, опошленно пересказывающую мрачную сюжетную линию Настасьи и Рогожина: «Присяжные рыдали и плакал прокурор, когда ему читали суровый приговор...»
Свирко идет вослед — у нее уездная сплетница Софья Петровна Фарпухина (Ирина Охотниченко) является, распевая: «Шли два уркагана с Одесского кичмана», — а на словах: «Может, я и сама полковница», — напяливает на голову буденовку. Стеб этот не нов (вспомним, как в начале 70-х престарелый жених в «Укрощении строптивой» И. Владимирова предъявлял «последнюю флюорограмму»), — не нов, но действует безотказно. А эти лающие девочки Фарпухиной (воспитанницы театра-студии «Призвание»): ублажающие похотливого Князя К. танцульками подростки, в возрасте «щенок о пяти ног», потому и лают, — но на мысль приходит: «сучки» — будущие уездные законодательницы нравов...
Центр всей заверти амбиций, ущемленных самолюбий, подковерного соперничества — слабоумный Князь К.: Георгий Красноперов блистателен в этой гротескной роли, прорисованной просто-таки с филигранной точностью. И, опять же, не судите! Смех смехом, но, когда, разоблаченный мордасовскими кумушками во всех своих фальшивых составляющих, Князь, заметив оскорбленно: «Нос не трогайте, нос-то настоящий», — с достоинством распрямляется, мы в изумлении видим сухощавое, гневное, породистое лицо и смекаем: аристократизм не пропьешь. Аристократ, он и в маразме голубая кровь...
Смекаем. «Ибо мы отчасти знаем и отчасти — пророчествуем»...
Тина Арсеньева. Фото Олега Владимирского