|
|
   |
Работы из частных коллекций стали основой экспозиции во Всемирном клубе одесситов (ул. Маразлиевская, 7), открытой 11 марта.
ЛЕВ МЕЖБЕРГ, Лев Леонидович, Люсик, одессит, рожденный в теплой, талантливой семье потомственных одесситов, стал для меня символом трагедии прошлого века. Ему довелось родиться в том 33-м, когда только набирала силу риторика, очень похожая на сегодняшнюю, которую и повторять противно, но приводящая к конкретным страданиям. А они длятся и длятся...
И вот, семилетним, покидая с последним эшелоном Одессу, которую защищать остается его отец, он становится беженцем. Впереди Казахстан, Средняя Азия. «Всю войну я рисовал на обрывках бумаги, как наши летчики сбивают фашистов, танковые бои и морские бои — это было мое детское участие в войне», — потом напишет он в своих воспоминаниях. Для Люсика был ясно с раннего детства, что он — художник.
И тут ему судьба благоволит. Он поступает в детскую художественную школу в послевоенной голодной Одессе, ему везет с учителями. Люсик всегда с теплотой будет вспоминать Марию Георгиевну Павлюк, которая привила любовь к южнорусской художественной школе, к пленэрам. Художник на пленэре за мольбертом где-нибудь в Горсаду, на улицах, лестницах теперь редкость, а раньше был явлением обычным. Так мы и познакомились, когда я, затаив дыхание, остановилась, чтобы понаблюдать за художником. Он настолько был увлечен работой, что мое назойливое присутствие его не смущало. Люсик умел сосредоточиваться на процессе рисования и не только, он очень внимательно умел слушать, наверное, потому, что вырос в музыкальной среде и был сам музыкально одарен.
Его работы воздействуют на зрительною систему и создают звуковые образы. Памятник Пушкину, бульвар, Дума с вертикалями колонн, и тут же возникает звуковой образ одесских курантов, а на другой картине уже охристые ритмы домов под тревожными мазками шаровых оттенков, что создает наполненность симфонии...
ЮМОР его был тоже очень тонким, интересным. Я помню его венецианские акварели, которые вызывали саркастические ассоциации. Да и на этой выставке: с каким юмором сделан женский портрет (римейк Возрождения), или ставридка на голубой табуретке (перекличка с Валей Хрущем, Сашей Ануфриевым), или циркачи (диалог с Рихтером, Людой Ястреб, Витей Маринюком).
Нужно сказать, что его карьера складывалась удачно. В Одесском художественном училище его учителями были Николай Шелюто, Л.Е.Мучник, Т.И.Егорова, но особенно трогательные отношения у него складываются с удивительной Диной Михайловной Фруминой. Эти отношения он пронесет через всю свою жизнь. Одесский поэт Валерий Бодылев, проникшись ее судьбой, пишет: «Той художнице досталось. Если в нескольких словах — свет и тьма перемешались и судьба ее писалась на картонках впопыхах». Их связь ментальная, творческая, человеческая, я надеюсь, станет поводом романа о мытарствах художника — одессита на границе двух столетий. Народ, переживший катастрофу холокоста, вынужден был столкнуться тут же, начиная с 1951 года, с официальным антисемитизмом, что привело, в конце концов, к массовым отъездам. ,
В этот общий поток был втянут и Люсьен Межберг. Он не затерялся, его работы висят в знаменитых галереях, в известнейших частных собраниях, ему сопутствовал коммерческий успех. «Я живу в маленьком чудесном городочке Каррара в Тоскане», — писал он, но сердце его было с Одессой и не выдержало. Его не стало в 2007 году. Тот же поэт В. Бодылев, посвящая Люсику свое стихотворение, так сформулировал ситуацию:
«Город замер, он как бы между,
в провале среди эпох.
По Молдаванке еще шатается Межберг,
Застигнув былые приметы врасплох.
Он увезет эти самые вещдоки
Как причастность к улицам и берегам,
К ветхим домам, покореженным водостокам,
Сюжетом связанный, как по рукам,
В котором с реальностью давнего снимка
Замер трамвай у театра вблизи.
А в углу, недоказанной вроде уликой,
Тень Люсика явно скользит».
Вспоминая Люсика Межберга, постоянно ловлю себя на том, сколько хороших слов не было сказано ему, когда он еще мог нас слышать. Что он чудесный художник, ласковый и человечный, теплый, мудрый одессит, которому выпала судьба скитальца. Может, услышит все-таки?
Галя Маркелова. Фото Олега Владимирского