|
|
   |
...Этот молодой итальянец подошел к нашему трапу, как только мы ошвартовались в Маргере, пригороде Венеции. С Адриатики дул сырой ноябрьский ветер, низкие темные облака обещали дождь, и матросы, еще недавно загоравшие в тропиках, закрепив на кнехтах швартовные концы, сразу побежали в надстройку.
На подходе к Венеции я был в машинном отделении и сейчас вышел на палубу посмотреть на знаменитый город. Но кроме дымящих заводских труб и нефтяных цистерн, окружавших порт, не увидел ничего. За долгие годы плаваний, побывав во многих портах мира, в Венецию я попал впервые. И, понятно, мне не терпелось увидеть и мост Риальто, и Большой канал, и площадь Сан-Марко, о которых столько читал!
Парень поднялся по трапу и на довольно сносном русском языке спросил, можно ли наняться к нам на работу.
— К сожалению, нет, — ответил я и объяснил, что на советских судах плавают только граждане СССР.
Парень вздохнул и удрученно посмотрел на свои большие руки. Мы привезли из Индии джут. У борта уже выстраивались грузовые машины, к ним от портовых складов шли грузчики. В это время начался дождь. Грузчики побежали назад, а в кабинах грузовиков засветились огоньки шоферских сигарет.
Парень поежился, поднял воротник старенькой нейлоновой курточки и направился к трапу. Я хотел спросить его, откуда он знает русский язык, но он уже сходил на причал.
Вытирая о фартук руки, ко мне подошел наш повар:
— Что ж вы отпустили его? Посмотрите, у него туфли одеты на босу ногу! Да и голодный, наверно. А у меня от обеда гречневая каша с мясом осталась!
Я окликнул парня. Узнав, зачем я его вернул, он благодарно улыбнулся:
— О, синьор!
Ел он торопливо, как едят очень голодные люди. Больно было смотреть на него в эти минуты...А потом, удивляясь и радуясь нашему вниманию, стал рассказывать о себе.
Звали его Алессандро. По-русски Александр, потому что мать его была русской, из Одессы. Да, да, повторил он, из вашей Одессы! В 1943 году, когда Одесса была оккупирована румынскими и немецкими войсками, в городе был расквартирован и итальянский корпус. Как рассказывала ему мать, тогда она и познакомилась с итальянским офицером и влюбилась в него. Ей было восемнадцать, ему двадцать три. Была она сиротой, жила у какой-то дальней родственницы, и когда забеременела, этот офицер, его отец, отправил ее к своим родным, в Венецию. А сам вскоре ушел на фронт и погиб где-то в русских снегах.
Мать умерла недавно. Хоть и прожила много лет в Италии, говорить по-итальянски так и не научилась. Работала в небольших ресторанчиках уборщицей. С родителями отца не сошлась и страшно тосковала по оставленной родине.
Учиться Алессандро не пришлось. Он закончил только начальную школу и устроился учеником матроса на небольшой итальянский пароход, совершавший каботажные рейсы по Адриатическому морю. Но пароход был настолько стар, что еле выгребал даже против небольшой волны. И несколько месяцев назад хозяева продали его на металлолом.
Так Алессандро стал безработным...
Попасть из Маргеры в Венецию оказалось непросто. От ворот порта нужно было долго идти вдоль железнодорожных путей до моста, соединяющего Маргеру с соседним городом Местре, подняться и там уже ждать автобус, идущий в Венецию.
С моста хорошо была видна верфь, где сваривали огромные корпуса судов. Эта верфь хорошо была знакома морякам-одесситам. Здесь строились для Черноморского пароходства рефрижераторные теплоходы, названные именами героев гражданской войны — «Чапаев», «Щорс», «Пархоменко», «Котовский», «Лазо».
И здесь, после постройки под Одессой, в Григорьевке, Припортового завода, были спущены на воду огромные газовозы «Ленсовет», «Моссовет» и «Смольный», предназначенные для перевозок в Западную Европу и в Соединенные Штаты Америки вырабатываемого на Припортовом заводе сжиженного газа.
Заморосил дождь. Автобуса не было. На остановке, покуривая и поглядывая в нашу сторону, стояло несколько пожилых итальянцев. У них были усталые небритые лица. Воротники их курточек были подняты, кепи низко надвинуты на самые лбы. Неожиданно один из них направился к нам. В руке он держал пачку дешевых сигарет «Начионале». Дружелюбно улыбаясь, итальянец протянул нам сигареты и сказал по-русски:
— Закуривайте. — Поняв наше удивление, он засмеялся. — В молодости был в русском плену. А сейчас строю для России корабли!
Итальянца, говорившего по-русски, звали Луиджи. В годы Второй мировой войны он был солдатом итальянской армии, посланной Муссолини воевать с Россией. В плен попал под Сталинградом. У него были обморожены ноги, и его выхаживали русские врачи.
Подошел забрызганный грязью автобус. Луиджи посмотрел на номер и быстро сказал:
— Вам в Венецию? Садитесь. Мы ждем другой.
Итальянцы помогли нам втиснуться в переполненный автобус и дружно помахали вслед.
...Когда мне приходилось бывать в ленинградском Эрмитаже, я подолгу стоял у картин итальянских художников Гварди и Каналетто, с поразительной живостью увековечивших каналы и дворцы Венеции.
И вот теперь мне показалось, что я снова вижу работы этих мастеров. Только патину, трещинки красок заменяли морщинки дождя. Мы сошли с автобуса на Пьяца ди Рома — Площади Рима. Дальше нужно было идти пешком. Правда, с площади можно было спуститься к причалам, где раскачивались на воде, поблескивая лаком, знаменитые венецианские гондолы. Но прокатиться на гондоле могли позволить себе только богатые туристы...
Пройдя по узкой набережной, разукрашенной трепещущими на ветру атласными косынками с видами Венеции, развешанными возле магазинчиков, торгующих сувенирами, мы перешли через мост и углубились в средневековые улочки, вымощенные каменными плитами.
Улочки пересекались каналами, через которые были перекинуты ажурные мостики. Под мостиками, тарахтя моторами, проплывали небольшие самоходные баржи, груженые всевозможными товарами.
Улочки представляли сплошной нескончаемый базар. Чем только здесь ни торговали! Пестрые галстуки развевались на ветру по соседству с разложенными на лотках дамскими кофтами. Мужские ботинки чернели среди старинных книг. Посуда возвышалась горками между картин, изображавших Венецию времен дожей, а затейливые люстры светились в окружении хрустальных ваз.
И тут же можно было купить свежую рыбу, овощи, фрукты. Дождь не мешал торговле. Товар был прикрыт прозрачными пленками, а сами торговцы стояли под обвисшими зонтами, громко зазывая покупателей.
За поворотами улиц открывались старые мраморные дворцы. Их широкие ступени спускались прямо к воде. Несмотря на непогоду, мы с интересом рассматривали великолепную архитектуру этих старинных зданий. Но двери дворцов были заколочены, окна с позолоченными решетками закрыты. По всему было видно, что в этих дворцах давно никто не живет, и они стоят как памятники былого величия Венеции.
Пройдя по знаменитому мосту Риальто, с его многочисленными ювелирными магазинчиками, где от выложенных в витринах золотых изделий слепило глаза, мы спустились на набережную Большого канала и залюбовались украшающими мост скульптурными композициями, выполненными, по преданию, самим Микельанджело.
Потом обошли несколько церквей с фресками Джотто, долго бродили по пустынным залам Дворца дожей, расписанным Тицианом, Тьеполо и Тинторетто, поражаясь нестареющей яркости творений великих итальянских мастеров.
Темнело, когда мы вышли из Дворца дожей на площадь Сан-Марко. Крылатый лев, символ Венеции, казалось, дремал на своем пъедестале, устав от внимания туристов. По площади, взвалив на плечи громоздкие штативы старомодных фотоаппаратов, бродили фотографы. Из широких дверей собора Святого Марка, торопливо раскрывая зонты, выходили последние посетители. А на карнизах здания, хлопая крыльями, устраивались на ночлег голуби.
Нас кто-то окликнул. Мы обернулись: Алессандро! Когда он подошел, мы увидели, что карманы его куртки набиты пакетиками с кукурузными зернами.
— Вот чем я зарабатываю на жизнь, — объяснил он. — Продаю туристам корм для голубей. Только в такую погоду много не заработаешь.
Мы купили у него пакетик зерен и рассыпали голубям. Но мокрые продрогшие голуби не торопились слетать вниз. С моря начал наползать туман, и над площадью появились чайки. Они заметались над нашими головами, словно ища убежище от этого тумана.
Алессандро поднял голову и грустно сказал:
— Они напоминают мне маму. Она так же металась, не находя себе в этой стране места. Наверно, поэтому и умерла...
Такой и запомнилась мне площадь Сан-Марко. Не голубями — чайками, которых прогнал с моря холодный осенний туман...
Аркадий Хасин