|
|
   |
«Рукоделие в квадрате» — название персональной выставки художника кино Евгения Голубенко. Экспозиция открылась 18 декабря в зале на улице Маразлиевской, 10 (флигель во дворе, второй этаж).
Голубенко — художник кино, как говорится, от Бога: чисто по его ощущению потока времени. Но сейчас мы говорим о нем как о станковом художнике. Средство для передачи мысли у этого художника — траченная временем вещь. «Жизнь вещей» — это у Голубенко понимай буквально. Вещи он использует в прихотливых сочетаниях, составляя из них коллажи — маленькие истории. Это фантастические истории. Иронические истории. Поэтические истории. Озорные и веселые. Иногда и зловещие.
История возникает у Голубенко тогда, когда вещь предстает не в привычной нам функции, а мы-то знаем о ее прямом назначении. Мы знаем, что должны исполнять в этой жизни эти вещи, а они вдруг выбрасывают фортель, собираясь в странные, парадоксальные группы. И начинаешь подозревать, что «функция» вещам навязана. Нами навязана. А Голубенко освободил их от обязанностей по от ношению к нам.
Вещи обнаружили свою самодостаточность: чистую форму. Эмансипировались. Абстрагировались от своего назначения. За ними — биография, но они более не функциональны. Это потусторонний мир вещей. Рай или ад. Это уж как демиургу заблагорассудится. Тут скрытый парадокс: в этой свободе вещей мы не видим кукловода. А он есть. В созданной им драме играют независимые от своего времени и назначения вещи. Да есть ли она вообще в мире, эта свобода?..
Вот серия коллажей на тему креста. Кресты, составленные из костей животных. Уж не знаю, каких. То есть, тут еще подспудная драматургия: супружеская пара Евгений Голубенко — Кира Муратова; последняя — полная вегетарианка; насчет Жени — не спрашивала, не исключаю. Но есть и такая закономерность: зритель, воспринимающий произведение искусства, вовсе не обязан знать подробности личной биографии художника. Если произведение невнятно вне контекста биографии, это ненадежное произведение. Ему не суждено долго удержаться на плаву в потоке времени. Так вот, эти костные кресты. Жутковато и забавно. С черным юмором. А может, вовсе и не забавно? Такой вот маленький тест вашего собственного мироощущения.
Напоминает небезызвестный туристический объект — знаменитую Костницу в чешской Кутной Горе (может, она Женю Голубенко и вдохновила?). Кто не брал путевку в Чехию, разъясняю: часовня, пышное убранство которой составлено исключительно из человечьих черепов и костей. Кладбище там существовало с тринадцатого века. Дизайнерские изыски в стиле барокко просто потрясающи по художественной изобретательности. Страшно? Да как-то не очень. Старинные кладбища, на которых уже никого не хоронят, тоже артефакт. И здесь тоже случай — вещь, освобожденная от своей функции. Эмансипированная вещь. Человечья кость. Над которой поработало Время. Такой вот черный юмор у этих европейских народов. Определенный русским мыслителем как карнавал: «праздник всеуничтожающего и всеобновляющего времени». Под рефрен «memento mori»...
Итак, серия крестов «от Голубенко». Из костей, как было сказано. Из гвоздей-«костылей». Из радиоламп. Из полупроводников и всяческой, для меня невнятной, электронной начинки. Из металлических нагрудных значков СССР. Из катушек. Ключей. Фарфоровых изоляторов.
Бухгалтерские счеты — тоже крест. Смекайте. Это, стало быть, церковная бухгалтерия? На нижнем ярусе. И, может, указание на то, что нам придется платить по счетам? Там, за пределом жизни. И тот бухгалтер уж не смухлюет и не ошибется...
Такая вот драматургия вещи: вы можете в каждом случае развить сюжет. При этом фактура фанеры, щелястая доска, позолота — тоже играют. Не просто фон коллажа — равноправные участники действа: маленьких моралите и мистерий на досках. Где каждая вещица — «пьеса»: нарядная, занятная, забавная, страшноватая... многосмысленная.
Крест, кстати уж сказать, универсальный, еще дохристианский, мировой символ. Поэтому не будем уличать художника (заметила я такую попытку на вернисаже) в стебе над Распятием. Да и, посетив Костницу, в чем его можно ловить за руку? Разве что в истинно европейском мышлении. Коренящемся в Средневековье. Очень духовная была эпоха, если на то пошло.
СКАЗКА. Закат. Зима. Это — фоны коллажей. Кроны деревьев — из пуговиц. Из бус и монеток. Какие-то скифские, судя по форме головных уборов, портреты: шлемы-колпаки набраны из все тех же костей, тех же значков, из жестяных баночных крышек, компакт-дисков. Абстрагированная вещь: мир — совсем не то, чем он нам кажется. Совсем не то, что нам желается. Прогресс?.. Да, скифы мы!...
Это, прежде всего, весело. Мир наизнанку — всегда весело и всегда жутковато, потому что невесть чем может обернуться.
Говорят, на жанр коллажа Евгений Голубенко был вдохновлен коллажами Параджанова. Но как замечательно, что не стал эпигоном мэтра, а нашел свой собственный, неповторимый, путь в этом искусстве. Коллаж — составление: искусство периода, когда все смыслы представляются исчерпанными, все мысли — высказанными. И приходится прибегать к встряскам рода людского посредством непривычного сочетания этих самых смыслов: чем парадоксальнее, тем, глядишь, надежнее будет обращение к хорошо забытому старому.
У Параджанова коллаж по преимуществу эстетский, мировосприятие у мастера было — «мир через культуру». То есть, обратите внимание, непосредственный контакт с миром исключен, действительность, с которой взаимодействует художник, предстает уже преображенной, преломленной в сознании предыдущего художника: не мир, а миф об этом мире. Не твой! У Параджанова — игра с эпохами, стилями, культурами, мифами: стасовать, чтобы сказать «нечто о сказанном». Коллаж-комментарий.
Особенность коллажей Голубенко — прямой контакт с миром. Не опосредованный, а прямой диалог. Вещь, не преображенная искусством, — слово в этом диалоге. Никто ничего до тебя не осмыслил и не облагородил. Это твоя и только твоя игра. Ты вычитываешь душу вещей из них самих. Ты их — одушевляешь. У Голубенко, это мне не раз довелось отмечать, особенный талант оживлять вещный мир. В его коллажах нет эстетства. Но есть безупречный вкус и есть изыск. Житейские невзрачности оборачиваются в этих коллажах красотой на загляденье. И, в конце концов, это так весело. А главное — загадочно. Без тайны — какое же искусство.
Я не берусь разъяснить этот парадокс Голубенко: отменяя функциональность вещи, он одной рукой разрывает привязку времени... а другой — возобновляет «связь времен». Восстанавливает ту самую «связующую нить», что «прервалась»... или показалось однажды кому-то, что она «прервалась». На то Голубенко и киношник. Кино — это особый счет времени: поток в одночасье движущийся и запечатленный.
Тина Арсеньева