|
|
   |
Я пришел 13 декабря в филармонию слушать музыку композитора Алены Томленовой, ее Пятую симфонию. Пятая Бетховена, Пятая Шостаковича... Риск огромный: нужно в своей Пятой сказать нечто — хотя бы для себя самой — очень значительное.
Мои отношения с современной музыкой — не самые хорошие. Как, впрочем, и с современной поэзией, с современной культурой вообще. Культура, подчиняясь правилам рынка, вынуждена втискиваться в те ниши, которые ей еще оставлены. Приходишь на выставку и вопрошаешь: где живопись? Открываешь толстый московский журнал: это — поэзия? На выставке — одни художники, поэта слушают только поэты, а в концертном зале почти одни только музыканты...
Мы живем в цивилизации, которая диктует примат техники надо всем остальным — над душой, смыслом, чувством. И потому сфера духовного, культурного подвергается беспощадной специализации, которая умерщвляет высказывание. Вот в Америке, говорят, поэзию уже никто не читает. Но университетские поэты — еще есть, им дают приличное содержание и позволяют писать то, что уже никого и никак не затрагивает. Пусть себе существуют — как существуют кастрированные коты, которые уже никогда не будут дико орать и бегать по крышам.
А с музыкой как? А почти так же. Есть музыка, которую сочиняют преподаватели консерваторий. Латинское «сonservare» означает «охранять», сохранять. Но принципы конструирования и технику, основы профессионализма — охранять легче, чем душу музыки. Это, увы и исполнительства касается. Знаю девушку, богато одаренную и очень трудолюбивую, — но всякий раз, слушая, замечаю: техники прибавляется, а души — убавляется. Впрочем, для изготовления музыкальных консервов, то есть качественной цифровой записи, душа, может быть, и не нужна...
...Игорь Стравинский, к счастью, консерватории не заканчивал. Его симфония № 1 для большого оркестра Es-dur открывала программу концерта Национального одесского филармонического оркестра (художественный руководитель и главный дирижер — народный артист Украины Хобарт Эрл). Дирижировал заслуженный артист Украины Игорь Шаврук. Стравинскому давал уроки Н. А. Римский-Корсаков — и уже через три года после начала занятий ученик, так сказать, сдает экзамен этой Симфонией, партитуру которой и преподнес Николаю Андреевичу с надписью «любимому учителю». Слушая ее, я с очевидностью ощущал, что главное для него здесь было овладение формой — и как лихо он это делает, и отзвуки скольких композиторов здесь слышатся! Но мне эти формальные экзерсисы не очень были интересны.
И вдруг — третья часть симфонии: largo. И понимаешь, что Стравинский мог бы быть совсем другим композитором, человеком, которого интересует не декоративно яркая поверхность вещей (случайны ли его симпатии к художникам «Мира искусства», к театру?), а душевные глубины, та самая смута души, которую гениально передавал Чайковский. Стравинский выстраивает грандиозную по силе скорбного чувства картину. Но финал, разумеется, все это снимает. «Призрак Чайковского» растворился в воздухе — как выяснилось, навсегда.
Геннадий Ляшенко — наш современник, народный артист Украины, лауреат многочисленных премий, и «Lamento» для камерного оркестра исполнялось, похоже, к его 75-летию. Ничего не скажешь — звучит интересно, хотя поначалу довольно однообразно. Но, как говорится в программе, возникают «спорадические всплески энергии», которые «разрывают пространство печали». Однако печаль эта меня почему-то не убеждает: слишком много заботы об алеаторике, сонористике, полигармонии и политональности. Есть конструктор, и есть лирик — и, как мне показалось, конструктор побеждает лирика.
И ВОТ — Симфония № 5 Алены Томленовой. Алена отмечает 25-летие творческой деятельности. Сейчас она живет в Москве и знает, что такое черствые композиторские будни, — дай Бог услышать в живом исполнении хоть пять минут своей музыки. А тут — симфония в подарок! В разговоре со мной автор сказала: какой у нас оркестр, какие тонкие и умные музыканты! На первой же репетиции, разобрав музыку, они аплодировали смычками. Это сочувственное понимание Алену глубоко тронуло.
Огромный оркестр сразу распахивает звуковое пространство. И это пространство живет, дышит (современная музыка слишком часто утомляет своим минимализмом и статичностью, отсутствием крупных событий, без которых симфонии просто не может быть). Тут есть поступь, есть смелые и выразительные звуковые мазки. Но главное, что меня поразило, — не столько «вкусные» звуковые изыски, которых множество, но... явление мелодии! Лирической.
Голос скрипки. Ведь что так угнетает в современной жизни? Я бы сказал, утрата «человекомерности» нашего бытия. Мир грандиозен, а человек — мал, и он как бы исчезает. «Смерть субъекта». Чтобы противостоять этой «смерти», нужна духовная энергия, душевная отвага, нужен соответствующий масштаб личности. В музыке Томленовой он есть, хотя это трудно предположить, глядя на порхающую Алену с легкомысленной внешностью почти девочки, начисто лишенной какой бы то ни было солидности.
Хочу сказать о внутренней программе симфонии. Это размышления о человеке в разных его ипостасях. Своего рода музыкальная философская антропология. Первая часть «Homo meditations» — Человек философствующий. М узыка к концу становится все более тревожной, даже скорбной. И после громкого и резкого возгласа оркестра — внезапная тишина.
Вторая чаcть «Homo ludens» — Человек играющий. С огромной изобретательностью изображается здесь множество игр. Но не оставляет мысль о человеке: не заигрался бы! Не потерял бы себя в бесконечной смене ролей и масок. И звучит арфа, которой отвечает скрипка Натальи Литвиновой. Человеческий голос, воспоминание о душе. Вот на чем все держится — на хрупкой памяти о нашей подлинной человеческой сути. Финал — печальный голос одинокой валторны. Какая-то гудящая, постепенно умолкающая нота уводит — куда? В пустоту? В молчание?..
Слушатели кричали «браво». Но я-то знаю, что это ровно половина задуманного в симфонии. Должны быть еще две части — Человек действующий и Человек возвышенный. Дай Бог Алене осуществить до конца масштабный и амбициозный замысел. Да еще и услышать симфонию целиком. И записать ее. Потому что ноты, остающиеся только на бумаге, что называется, вопиют к небесам.
Томленова, конечно, училась в консерватории — но музыка ее совершенно не «консерваторская», бесконечно живая и человечная. И, конечно, трагичная. Готовя статью, я в Интернете наткнулся на беседу композитора Журбина. Он говорил о засилье попсы, а его далекий собеседник (это был «телемост») не без лукавства ответил: может быть, музыка современных композиторов не всегда говорит о том, что волнует людей, — о их боли, тревогах? И вправду: если и говорит, то порой как-то отвлеченно, абстрактно, о боли вообще, о боли не своей. Но это — не о Томленовой! Она — о своем говорит. И мы — слышим. И отзываемся благодарно.
Илья Рейдерман