|
|
   |
Трудная задача — писать просто, бесхитростно рассказывать о переживаниях своих героев, заражая ими читателей. Еще труднее передать словами запах земли и поля, вкус молодого вина и свежеиспеченного хлеба, страх аиста осенью перед новой дорогой и радость женщины, только что подарившей миру новую жизнь. И уж совсем нелегко сделать так, чтобы у путника, идущего по страницам твоей книги, ломило зубы от твоих строчек, как от глотка родниковой воды.
На мой взгляд, автору сборника «Iвановi зятi» Василию Полтавчуку это удалось.
Почти сто лет назад Виктор Шкловский говорил, что дорога искусства — это дорога, на которой нога чувствует камни. Благодаря настоящему искусству мы перестаем воспринимать мир как нечто само собой разумеющееся. Мы как будто заново познаём его и вновь, как ребенок, удивляемся очертаниям одинокого облака, краскам моря на рассвете, едва уловимому изгибу хорошо знакомого тополя в нашем дворе. Способность увидеть мир вокруг как только что рожденный особенно необходима нам сегодня, когда бесконечные виртуальные реальности уводят нас от реальности подлинной, когда мы мечтаем об океанах и не видим ручья у себя под ногами, торопим время и не замечаем неспешной мудрости чередованья дня и ночи, зимы и лета.
О таком внимании к ежедневным, ежеминутным откровениям нашей жизни и говорит нам эта книга. В ней много сказано и о фундаментальных моментах бытия: рождении, увядании, крестьянском труде, любви и смерти, страдании и радости. Так, вместе с героем рассказа «Звичай наших жiнок» мы спешим увидеть его первенца и после долгой дороги, преодолев множество препятствий, становимся свидетелями сакрального обряда чествования роженицы. Поющие женщины здесь — словно ожившая фреска. И мы понимаем: несмотря ни на что, обычаи наших предков не оставили нас. Не буду оригинален, если напомню, что сегодня, в эпоху зачастую принудительной глобализации, навязывания чуждых нам религий и традиций так важно сохранить свою самобытность. Сохранить, не кичась ею, не пытаясь превознестись над другими культурами, языками и народами и не опускаясь до приторности лубка.
Большинство рассказов сборника так или иначе связаны с одним местом — селом Забары. Оно описано так живо, с такой искренней, негромкой сыновней любовью, что чувствуешь ветер, который обдувает его хаты. Конечно же, здесь не обойтись без хранителей этого места. И мы знакомимся с ними, мы видим их. Для нас они такие же живые люди, как дублинцы Джойса, как алтайцы Шукшина.
Вот Михтодь, который живет по древнему закону, столь точно переданному певцом из Рустави: «Что ты спрятал — то пропало, Что ты отдал — то твоё» («Безвiдмовний Митходь»).
Замирая от страха, мы вместе с маленьким Даником переходим по мосту через Буг, понимая, что пройдя его, герой навсегда расстанется со своим детством («Даник»).
Тема адюльтера — одна из центральных тем мировой литературы, а образ обманутой и оставленной женщины знаком нам еще по истории Медеи. Казалось бы, что здесь можно сказать нового. Но этот вечный сюжет снова увлекает нас, и мы шепчем рассказчику: «Скажи, скажи, что это неправда. Пусть все обойдется, пусть это будет не он!», когда несемся вместе с преданной Викторией к гостинице под Одессой («Розлюблена»).
Жизнь Забар далека от идиллии. Она полна трагизма, ожидания крушения этого маленького мира. Пустеют деревенские дома, не принимает предложения остаться в селе Петр Зозулька, предпочитая пополнить армию городских безработных («Продається хата»). Прощается со своей мечтой о большой семье под крышей одного, годами возводимого дома Иван («Iвановi зятi»).
И все-таки читатель верит: мир Забар будет спасен. Его спасение — в патриархальной человечности героев, в их неистребимом юморе и всепобеждающем смехе, способном преодолеть любые тяготы, в размеренных праздничных трапезах. В этих застольях, восходящих к древнейшей культурной традиции, нет ничего чрезмерного. Они так не похожи ни на современные пиры во время чумы, ни на торопливые ланчи в конвейерных фастфудах. Еда в Забарах — это ритуал, наделенный вселенским значением и символизирующий победу человека-труженика над превратностями и бедами этого мира.
Лев Николаевич Толстой утверждал — и это одна из наиболее выстраданных, сокровенных и, к сожалению, не услышанных его мыслей, — что искусство должно сделать так, чтобы чувства братства и любви к ближним стали привычными чувствами, инстинктом всех людей, чтобы люди поняли, что их благо в братском единении друг с другом.
Именно к такому единению и любви зовет новая книга Василия Полтавчука.
Алексей Холодов. Кандидат филологических наук