|
|
   |
Театр-студия «Тур де Форс» Одесской национальной юридической академии представил 23 ноября на сцене Еврейского культурного центра «Бейт Гранд» премьеру — «Чудовищная ночь, или Ночь с чудовищем», поставленную художественным руководителем театра Наташей Князевой по ее же пьесе.
Сложно определить жанр этой вещи. Для водевиля недостаточно легкомысленна и лишена фривольности, для комедии — не ухохочетесь, а для драмы не так уж серьезна. Но, в любом случае, спектакль лиричен и улыбчив. Скорее всего, это такая сказка для взрослых. Такая проекция мечты, оптимистично заверяющая нас, что чудо возможно, и состоит оно в человеческом взаимопонимании. И что наши иллюзии были бы не так уж призрачны, если бы мы были более простодушны и верили безрассудному чувству, а не выкладкам житейского опыта. Простых душою и Бог отличает...
Вы в отрочестве любили вокзалы? Вот я — любила шляться на вокзал и подниматься на мост, и смотреть вниз на шипящие, выпускающие пар поезда. И махать рукой проезжающим, которые проносятся по откосу, под которым, у родничка, вы с друзьями пристроились. Это была такая Мечта: поезда уходят туда, где города сахарно белы и все-все — совсем другое, невиданное. Ну, потом уж наездилась, в студенческие годы. Не будем о печальном: как я люто возненавидела наши поезда и за что. Сами знаете, каков этот комфорт.
Наверное, Наташа Князева тоже когда-то была подвержена этим сказочным представлениям. Что на уходящий поезд глядеть, что на журавлиный клин. Ну, и ее героиня тоже ходит туда, откуда — уезжают, уходят. В данном случае — на речной причал.
Поначалу все это выглядит так, что она действительно ждет последнего катера, а он из-за непогоды задерживается. И барышня плотно на речном вокзале застревает, укрывшись от дождя и хохлясь в углу. А тут у какого-то недотепы все время мобильник звонит, и не нашел этот чудак для сигнала своей мобилы ничего остроумнее, чем свадебный марш Мендельсона.
У героини обнаруживается стойкая аллергия на это музыкальное произведение. Дурные какие-то ассоциации у нее с этим маршем. Вот она и вызверяется в конце концов на недотепу. А тот общительный оказывается и пытается превратить наезд барышни в диалог. Чем еще больше ее разъяряет. Он к ней в простоте — она ему с язвой.
Ясное дело, личная жизнь у молодой особы дала трещину. Жалко барышне себя, а пуще больно от того, что миру Божьему на ее страдания, в общем, плевать. В речной вокзал вваливается компашка актеров-студийцев, явно после премьеры. Возбужденные, в эйфории. Почему я полагаю, что они — студийцы, а не профессионалы? Да только студийцы так монолитно держатся вместе, друг без друга себя не мысля. Профи — те, ну, в ресторане отметят, если есть такая возможность, и поодиночке расползутся или, разве что, парами. И такой восторг неофитов: перед миром, искусством, собой, — только у студийцев наблюдается. И такая чистота в отношениях. Ни зависти тебе, ни лести, ни вранья, ни интриг. И такая истовость, такая вера, что искусством можно жизнь, если не перевернуть и исправить, то сказочно преобразить и в этой сказке удержаться, не свихнувшись в реальность.
Для них, этих молодых и ряженых, придуманные драмы их персонажей — реальнее и насущнее любых житейских драм. Коллизии их любимых пьес — единственная достойная доверия реальность! И героиня с ее лелеемым во мстительной памяти семейным крахом при этой ватаге никнет, вянет, становится ма-ленькой такой. Как говорят на театре — микшируется. А герой — ничего. Как-то вот остается сам по себе, не тушуется. Может, это такой признак настоящести? В любом присутствии не терять самоценности, не тушеваться...
Студийцы то и дело налетают, как вихрь, бушуют, дурачатся. А тем временем, слово за слово, Он таки вызывает Ее на более-менее человечный разговор. У Него нет в отношении Ее никаких мужских амбиций — просто человек видит: человеку плохо. Простодушно предлагает Ей домашний пирожок с капустой. И тут она оттаивает: это ж сколько перцу горошком надо было впереть в эту капусту!.. И постепенно таки плачется Ему в жилетку: рассказывает о своем семейном крахе.
И в конце концов признается, что некуда ей плыть на том последнем опаздывающем катере. Что она на речной вокзал просто так ходит — катера взглядом провожать. Может быть, там, куда они уплывают, все-все по-иному. И старинные города, как сахар, белы... правда, эту фразу не Она говорит — это я вам за Нее говорю. Да и многие из вас, думаю, подпишутся.
И, в конце концов, когда уже объявляют отход катера, Она говорит Ему: а ну его совсем, айда ко мне чай пить. И заодно от широкой души приглашает и запозднившуюся компашку актеров-студийцев. Вот это ночка, вот это так весело!..
Пара актеров, играющих этот спектакль, тоже ведь студийцы, не профи. Но сценический опыт уже имеют. Не будем слишком строги, выскажем пожелания. Внешне стильная Юлия Кожухарь пока что несколько однотонна, преувеличенно агрессивна и непреложно несчастна. Еще не распробовала нюансов, заключенных в самоощущении ее героини: где агрессия, а где и тонкая ирония, и подспудное кокетство. Но паузу держит хорошо — как раз наиболее сильна, на мой взгляд, сцена, когда она забивается в угол, оттертая бурлящим потоком эмоций жизнелюбов-лицедеев.
А Евгений Громов — как раз в характере. Его утрированный очкарик-недотепа — нечто в роде интеллигентного героя «Служебного романа»... с оговоркой. Сколько ни смотрю этот фильм — меня коробит, аж в узел скручивает, как переигрывают в нем актеры, совершенно непростительно для артистов такого ранга, как Мягков и Фрейндлих, вопиюще, на грани кривляния. Кино — искусство натуралистическое и пережимов не терпит. Иное дело сцена, и особенно театр представления, которому привержена Наташа Князева. Поэтому здесь такая вот «акцентуированная» игра не досаждает. Если не зашкаливает, конечно. Но Громову не изменило чувство меры. И его герою веришь: что вот такой простоватый, открытый миру, а стало быть, бесстрашный, юный Адам смог укротить и смягчить такую вот озлобленную и разобиженную на мир — потому что, видимо, эгоцентричную, — юную Еву. Смог открыть ей глаза на то, что мир — прекрасен. Я так думаю, они и на вокзал ходить не перестанут. Мечта должна жить.
Валентина Левчук. Фото Олега Владимирского