|
|
   |
Первая наша встреча состоялась 2 мая, что прочно запомнилось, а вот какой это был год — так же прочно забылось. Вплоть до момента, когда я решила написать о Петре Ефимовиче Тодоровском, недавно — 24 мая с.г. — оставившем наш мир. Имея перед собой экран компьютера, сообразила набрать в поисковике имя его сына Валерия и выяснила, что родился Тодоровский-младший 8 мая 1962 года — выходит, неделю спустя после визита его родителей ко мне. Теперь можно начинать рассказ об одном из самых ярких знакомств, которые подарила мне судьба.
В те дни я жила (разумеется, в Одессе, мне порой кажется, что это само собой ясно каждому) на улице Садовой, согласно временному семейному обмену. Сестра, родившая дочку, перебралась с мужем под опеку мамы — в мою комнату в родительской коммунальной квартире, а я заняла их место. Это была та еще «жилплощадь»! Изолированная («самостоятельная», говорили в нашем городе) комната на четвертом этаже без лифта, с кухней и «удобствами» в соседней, тоже коммуналке.
И в тот второй, но все еще праздничный майский день, глянув со своей верхотуры в колодец каменного, почти без зелени, двора, я узрела живописную компанию, которая направлялась явно ко мне. Ибо вел ее мой коллега и приятель Коля Омельченко, мужик «японистой» внешности, похожий на штабс-капитана Рыбникова из повести Куприна. При нем еще трое: мужчина с буйной шевелюрой и с гитарой на плече, сильно беременная женщина и некто в офицерской форме. Ах, да, в форме, тут же дошло, Ваня Сиротин, сотрудник окружной военной газеты. Человек пьющий, но в меру, никакими талантами не обремененный, он обожал знаменитостей, как официально признанных, так и популярных до времени разве что «на кухнях». То и дело Иван вставлял в свою речь фразочки типа: «Мы с Генкой Шпаликовым...», «Мы с Булатом...», «Мы с Марленом...». Надо признать, что этих своих, как он понимал, друзей Иван искренне и бескорыстно любил.
Что-то из выпивки мои гости, видимо, принесли тогда с собой, какая-то закуска нашлась у меня, так что импровизированное застолье вполне сложилось. Чубатый и носатый с гитарой оказался «Петькой Тодоровским» из коллекции сиротинских знаменитостей, ценимый нашим военным коллегой, в основном, как исполнитель песен под гитару. Хотя был он уже успешным оператором Одесской киностудии и снял к тому времени такие хиты экрана, как «Весна на Заречной улице», «Два Федора», «Жажда». А беременная женщина — его женой Миррой.
Мы славно тогда посидели, общаться начали сразу на «ты», обойдясь без брудершафта. Впрочем, Мирра (и как только она одолела крутой лестничный подъем!) почти не разговаривала, сидела, забравшись на широкую тахту с ногами, погруженная, видимо, в свое близкое материнство. Петр тоже говорил мало, но пел много и хорошо, в основном, помнится, Окуджаву. Меня удивило, что он среди нас — старший по возрасту (выглядел новый знакомый вполне ровесником). То ли тогда, при знакомстве, то ли позднее, я услышала байку о его поступлении во ВГИК. Не исключено, это мне вовсе не П.Т. рассказал, а кто-то другой, например, тот же Ваня Сиротин.
А байка замечательная. Еврейский парень из провинции (он родился в 1925 году в городке Бобринец Винницкой области, в Украине) до войны не успел закончить среднюю школу, так что доучиваться пришлось потом в вечерней. Воевал. Командиром минометного взвода в составе стрелковой дивизии 47-й армии 1-го Белорусского фронта дошёл до Эльбы. Был ранен, награждён орденами Отечественной войны и медалями.
А после демобилизации паренек в гимнастерке прибыл в столицу своей родины с авторитетным письмом от группы однополчан: они рекомендовали товарища имярек, обладающего выдающимися музыкальными способностями, для поступления в... Московскую государственную имени П.И. Чайковского консерваторию. В приемной комиссии спросили: «Молодой человек, вы музыкальную школу хотя бы посещали?». Какое! Он и нотной грамоте обучен не был. Отказали, понятное дело. И пошел вчерашний фронтовик в огорчении по московским улицам, куда глаза глядят. И так дошел он до Всесоюзного государственного института кинематографии, где глаза его углядели, что продолжается набор на операторский факультет. А что? Фотоаппарат в руках держать приходилось, почему не попытать счастья? Повторяю: то ли так было, то ли так сложилась в Одессе легенда Петра Тодоровского, или сам он ее сложил, утверждать наверняка не буду. Но так мне запомнилось.
С того майского дня мы поддерживали отношения. Больше с Миррой, чем с Петром. Она родила сына, Валерика. Жаловалась, что иной еврейский папа, особенно поздний, может оказаться еще беспокойнее, чем пресловутая еврейская мама. Мол, если нам со стороны кажется, что жизнь с Петей — сплошной праздник под гитару, так пусть нам это не кажется. Если бы мы знали, какой он деспот и зануда во всем, что касается ухода за ребенком! Эти Мирркины сетования мы воспринимали как типичную женскую уловку — «не сглазить бы». Кстати, эта женщина, родом из Молдавии, была не просто жена и мама: она получила серьезное, «мужское» образование, окончив Одесский институт инженеров морского флота по специальности «Строительство портов и сооружений». А еще (по непроверенным слухам) танцевала в фольклорном молдавском ансамбле, от чего муж ее решительно отлучил...
Вскоре Одесса заговорила о фильме «Верность», снятом на нашей киностудии. Это был дебют Петра Тодоровского в качестве режиссера. Сценарий они написали вдвоем с Булатом Окуджавой. Кино про войну и про любовь, как и ряд последующих фильмов Тодоровского. Известие о том, что на международном Венском фестивале 1965 года наш земляк получил приз за этот свой режиссерский дебют, стало событием в культурной жизни города. Я сделала с Петром интервью для областной молодежной газеты, где тогда работала. А редакционный художник Аркадий Цыкун (ныне гражданин Израиля) сообразил остроумную иллюстрацию к этому тексту: по знаменитой нашей Потемкинской лестнице поднимается к Приморскому бульвару Венецианский Лев — престижный приз, добытый моим визави. И, как на то, из АПН мне заказали статью для «Moscow News»: предложили написать о трех сорокалетних (плюс-минус) успешных одесситах. В ту пору это был как раз возраст Петра Ефимовича Тодоровского. Вторым героем моей корреспонденции стали его сверстники: профессор Игорь Зелинский, декан геологического факультета (а затем и ректор) Одесского университета, и Юрий Алимов, главный дирижер симфонического оркестра Одесской филармонии. После тогдашней нашей беседы с Петром за текстом публикации остались, скорее в памяти, чем в блокноте, некоторые с юмором рассказанные лауреатом детали его фестивального турне. В частности, от щедрот Госкино ему досталась мизерная сумма командировочной валюты — в соображении, что он немного в венецианской тусовке помаячит и тут же вернется в Союз, чтобы еще кто-нибудь успел захватить толику фестивального срока. Кажется, имелся в виду сам Сергей Бондарчук. И вот, за пару дней до торжества, где ему должны были вручить Золотого Льва, наш герой рванул домой. Что он там врал, объясняя свою экстравагантную выходку, не помню: то ли маму «заболел», то ли новый фильм срочно «запускал».
Остается добавить, что мои публикации о режиссере П. Е. Тодоровском были первыми, дальнейшую, звездную его карьеру, состоявшуюся уже в Москве, описывали другие. Он становился режиссером, а то и сценаристом, и композитором таких блестящих фильмов, как «Городской романс», «Любимая женщина механика Гаврилова», «Военно-полевой роман», «Интердевочка», «Анкор, еще Анкор»... На его счету более 20 фильмов, вошедших в золотой фонд кинематографа, как по мне, не только советского и российского — это был мировой уровень. После переселения Тодоровских в Москву я больше не виделась с Петром. А с Миррой, приехавшей в Одессу, однажды встретились в комиссионке.
И СЕЙЧАС, ПРОСМАТРИВАЯ В ИНТЕРНЕТЕ множество написанного о Петре Ефимовиче, как при его жизни, так и недавно, после его ухода в мир иной, я выбрала для цитирования слова известного актера Евгения Миронова. И потому, что ему на экране всегда веришь, и потому, что его восприятие человеческих качеств моего знакомого по Одессе Мастера совпадает с моим. Меня давно интересовал этот вопрос: как же Петя, такой деликатный, добрый и ласковый, справлялся на съемочной площадке с неуемной бандой киношников? Миронов рассказал как: «Я не знаю другого такого режиссера, который компанейски жил со своей съемочной группой во время тяжелейших съемок. У него обычно съемки проходили зимой — он очень любил это время года. Нервная работа, тяжелый съемочный день... Но так, как он это подавал, как он работал, какую атмосферу создавал и до съемок, и во время, и после... Он устраивал концерты, играл на любимой гитаре свои мелодии и песни, которые потом были в фильме. Такого единения я не припомню больше никогда. Честно говоря, я скучаю по этому всю жизнь. Мы хотели поработать, но не сложилось. После фильма «Анкор, еще Анкор» я не снимался, но этот урок я запомнил навсегда: хорошее может родиться только по любви».
Со временем семейство Тодоровских стало восприниматься триединым явлением нашего культурного пространства. Мирра еще в Одессе начала писать сценарии для научно-популярных фильмов. Сперва на знакомые ей, профессиональному флотскому инженеру, темы. С одним из таких сценариев — кажется, что-то о причалах — она пришла ко мне в редакцию за помощью и советом. Однако я не могла оправдать ее ожиданий: темой не владела, законов кино не знала, практики писания сценариев не имела. Много позднее, правда, я научилась писать закадровые тексты к фильмам любительской киностудии Дома творчества, но это так, к слову.
А Мирра Тодоровская в Москве сделала неслабую карьеру сценариста научно-популярного кино. Это было непросто — не знаю, как сейчас, но советский Научпоп был, кто помнит, на очень высоком уровне! И как раз это было для меня вполне ожидаемо. А вот то, что ее имя станет появляться в титрах художественных фильмов в качестве продюсера, немало удивило. Это ведь вообще для советской и российской кинематографии новая профессия (или функция?). Мирра же Тодоровская, директор, генеральный продюсер студии «Мирабель» — одна из первых приняла на себя эту новую, мужскую ипостась. «По степени риска и количеству стрессовых ситуаций профессия продюсера аналогична профессии летчика-испытателя, — читаю в Интернете. — Продюсера путают с инвестором, спонсором, директором картины... Продюсер, прежде всего, определяет, что снимать. Читает сценарии, выбирает. От его компетентности во многом зависит, как сформирована команда, как спланирован съемочный процесс, сколько привлечено средств и насколько слаженно пойдет работа в дальнейшем»... Мирра Тодоровская со всем этим набором обязанностей справляется, судя по результатам, которые мы видим на экране.
В заключение — так сказать, байка в тему. О Валерии, сыне Тодоровских: режиссере, как и отец, а также продюсере, как мама. Его будущим биографам на всякий случай сообщаю: я была единственной гостьей не из родни на дне рождения этого молодого человека, когда ему исполнился год. Больше я его вживе не видела — только на экране TV или именем в титрах фильма. Но искренне радовалась опровержению известного изречения: природе на молодом Тодоровском отдохнуть не получилось.
Однако байка сия о другом дне рождения — моем собственном. Место действия — Дом творчества кинематографистов и журналистов в Пицунде. Каждый сезон собирал там свою публику. В мае это были, в основном, матери-тещи киношников, а также административный люд не первого ранга. Мы с московскими приятельницами, созвонившись загодя, съезжались туда почти ежегодно в апреле-мае. Случалось, мой день рождения приходился на Пицунду, и тогда мы отмечали его в баре Дома. И однажды, когда знакомый народ уже усаживался за сдвинутые столики, Аян Шахналиева, известный режиссер фильмов для юношества, спросила: «Ты не против Вику позвать? Ей хочется прийти, но вы не знакомы...». — «Какая Вика, толстуха, что с тобой поселилась?». — «Ну, да, Вика Токарева». Тогда ее еще не показывали по TV, но читающая публика это имя уже знала. И женщина с веснушками на тугих щеках и челкой, не похожая на свои рассказы, присоединилась к нашей компании.
Слегка пообвыкнув в застолье, Вика достала из сумочки фотографию девочки-подростка, такой же плотненькой, как сама, тугощекой и с челкой, и объявила, что ребенку уже пятнадцать, и если есть у кого из нас соображения насчет жениха «на вырост» для этой девицы, она готова их обсудить. «Истинная еврейская мама заранее печется о будущем своего чада», — провозгласила моя новая знакомая. Значит, еще один русский литератор из евреев, невольно отметила я. А вот о том, что могла бы тут же предложить кандидатуру зятя для Вики, не сообразила. Забыла о подрастающем в Москве мальчике Валерике до того момента, когда случайно узнала, что мама-Токарева отдала дочку за Тодоровского-сына.
Еще одна бытовая деталь. Однажды в период нашего одесского общения Мирра Тодоровская привезла из Молдавии (достала по госцене!) два ковра — в ожидании двухкомнатной квартиры, которую обещали дать их семье. Увы, дали однокомнатную — мол, для троих достаточно. И тогда она «уступила» (кто-то помнит еще это слово из лексикона страны всеобщего дефицита?) один из ковров мне. Этот прелестный модерновой расцветки коврик служил мне до самой перемены ПМЖ...
Белла Кердман. Израиль