|
|
   |
Фестиваль закончился поздно вечером. В сон я провалился мгновенно. А открыл глаза — накатила тоска. Оно и понятно.
Не будет больше предвкушения поразительного музыкального марафона.
Не будет тревожного ожидания прекрасных концертов, иначе фестивальные прослушивания не назовешь.
Не будет восторженного чувства внезапных открытий.
Не будет счастья от ежедневного соприкосновения с чудом.
Не будет больше вечеров, которые, если отрешиться от того, что это происходит в одесском театре и в зале сидит жюри, вызывают в воображении блестящую клубную сцену, заполненную виртуозным биг-бэндом из какой-нибудь «Серенады солнечной долины».
Не будет на моей страничке в «Фэйсбуке» посланий от вездесущей Людмилы Мазур, которых в фестивальные дни и я, и мои «френды» ждали, как весточек от любимой.
Ничего не будет, кроме памяти, в которой все, что мы видели и слышали, засело надолго, если не навсегда.
Аудитории, подобной этой, я никогда не видывал. Нет, конечно, нам всем приходилось бывать на спектаклях и концертах, где зрители демонстрировали такой энтузиазм, что грома аплодисментов, казалось, не выдержат стены и крыша. Но тогда зал и сцена все равно были разделены невидимой преградой. По меньшей мере, так кажется мне. Зрители отдавали должное профессионализму актеров. Те, горделиво, с сознанием хорошо исполненного художнического долга, благодарили их за понимание. И это условие никогда не нарушалось, даже если лицедеям приходилось бесконечно бисировать.
Здесь же все выглядело иначе. Зал и сцена были энергичными и необходимыми соучастниками сценического действа. Между музыкантами и зрителями сам собою возник знак тождества. Если бы не это обстоятельство, уровень фестивальных концертов оказался бы вдвое-втрое ниже. А так даже возникавшая время от времени легкая сумятица на подмостках, неизбежная в случае абсолютно открытой импровизации, в отличие от заготовленных и тщательно рассчитанных «импровизов», с чем мы чаще всего сталкиваемся, воспринималась как очаровательное доказательство честности происходящего.
Постоянная обратная связь со зрителями выражалась и в неиссякающем потоке их откликов на перипетии концертов в виде текстов, видеороликов и фотографий, сделанных и выложенных в Интернете по собственной инициативе.
Автор проекта, неутомимый и вдохновенный Михаил Фрейдлин, много раз повторил, что попытался со своей командой синтезировать традиционные способы продвижения идеи музыкального состязания с теми, которые открываются перед нами нынче, в связи с развитием новых коммуникативных технологий.
Отбор исполнителей для участия в фестивале джазовых импровизаций начался и долгое время проходил в сети, и лишь выдвинувшиеся там на первый план имена, точнее, их список, был подвергнут дополнительной селекции, уже не на публичном, а на профессиональном уровне. Этот, совершенно новый и, на мой взгляд, продуктивный подход к делу был дополнен скрупулезной работой команды М. Фрейдлина, которая огромный объем детальнейшей информации о фестивале с удивительными напором и энергией, особенно на протяжении последнего месяца, распространяла в социальных сетях.
Именно поэтому, мне кажется, аудитория фестиваля, благодарная, отзывчивая, постоянно готовая к сотрудничеству с музыкантами, была собрана точно так же споро и эффективно, как сколачивают сейчас путем переписки в соцсетях пикеты и демонстрации. Это обусловило ее высокое качество. Отобранные в Интернете лучшие джазовые исполнители соединились под крышей фестивального зала с наилучшим образом подготовленными к восприятию такого рода музыки зрителями, тоже «выловленными» в мировой сети. Отсюда и результат.
Еще одно наблюдение. Всем известно, как происходит музыкальная импровизация. Если не усложнять, — задается некая тема, за обработку которой берутся группы инструментов и солисты, и вся штука в том, чтобы свободные высказывания музыкантов пришлись друг другу впору, чтобы никто не тянул одеяла на себя и являл залу все, на что способен, интуитивно оставаясь в пределах общего замысла, сохраняя верность целому, не разрастаясь до размеров болезненного флюса, который может, так сказать, инфицировать весь организм.
Так великолепные джазмены, принимавшие участие в фестивале, и действовали. Но, продолжая искать современные коммуникативные аналогии, мы не можем не заметить некоторого сходства музыкальных спектаклей, участниками которых были, с процессом создания компьютерной игры. Постоянно звучащие, поддерживающие тему рояль, струнные, перкуссионисты обеспечивали неутихающую пульсацию благодатной среды; неразрывной, текучей музыкальной субстанции, в которую то и дело погружались, импульсами которой подпитывались отдельные инструменты — трубы, сакософоны, флейта, гармошка и так далее, напоминая о самостоятельной жизни персонажей воображаемой игры в большой Джаз.
Это ни для кого не обязательная параллель. Но она мне кажется любопытной.
Импровизировали музыканты ежедневно. Это было главным условием конкурса. Более того, всякий раз составы пяти групп, выходящих на сцену, переформатировались согласно жеребьевке. И, стало быть, эти непрестанно меняющиеся оркестры должны были за какие-нибудь несколько часов приспособиться друг к другу, нащупать точки соприкосновения, сыграться и выступить так, чтобы после этих скоротечных репитиций в их игре не было заметно ни швов, ни сучков, ни задоринок, ни спотыканий.
И они сумели это сделать, доказав тем самым, что жесткий фильтр, через который прошли все конкурсанты, был установлен организаторами фестиваля не зря. Но наиболее ярко, выразительно, свободно импровизаторские таланты проявились во втором отделении гала-концерта, когда на сцену вышли лауреаты фестиваля и взялись за дело без дирижера.
Не буду перечислять всех. Это многократно сделают другие. Неважно и то, какую пьесу они избрали в качестве отправного материала своего сейшена. Для дилетантов, вроде меня, а таковых в зрительном зале собралось, уверен, большинство, сие непринципиально. Недаром председатель жюри конкурса, рыцарь биг-бэнда Анатолий Кролл, пытаясь перевести одно из названий произведения, которое собирался дирижировать, махнул рукой и величественно посоветовал нам не засорять голову лишними размышлениями. Важна только музыка. А что вбил себе в голову композитор, что ему в пылу сочинительства привиделось, имеет для слушателей второстепенное значение. Не симфония ведь перед нами, а нечто иное, интимное, написанное в расчете на сердечное восприятие; на полное, без остатка, слияние с музыкальной сущностью; на очищенное от спекулятивных размышлений наслаждение. И зрители отзывались на этот посыл сцены самозабвенно и с восторгом.
Как сработали музыканты, завершая гала-концерт, в кратком отзыве о фестивале не описать. Что вытворял саксофон Хернана Родригеса, как укладывал нас на обе лопатки тромбон Одея Аль-Магута, к каким высотам взмывала труба Роберто Гарсиа, куда заносило губную гармошку Бориса Плотникова, над чем рыдала, смеялась и вскрикивала флейта Нелли Манукян, чем сводил оркестр с ума Виссам Аррам на своей тарбуке, может передать только видео. Как, впрочем, и фантастическую карусель барабанщицы Дзисси Гарсиа, у которой, казалось, выросло несколько пар рук; доверительные диалоги с роялем малолетнего вундеркинда Джоуи Александера (Гран-при фестиваля), Алексиса Боша и Алексея Петухова; гитарные переклички с оркестром Меира Бен Михаэля и Джорджа Ставрулакиса.
А можно ли забыть о великолепных, опрокидывающих законы акустики фиоритурах солистки Тамары Лукашевой, чье пение ничем, ни одним звуком, не напоминало о великих черных джазовых певицах, которых так часто эпигонски у нас копируют? И куда уйти от самых высоких степеней похвалы, вспоминая об атомном реакторе — Грегори Бойде, певце, композиторе, музыканте из Дании, который, вместе с Лукашевой, Плотниковым и Манукян, при поддержке остального, внезапно, из хаоса, родившегося оркестра, снова, во второй раз за фестивальные дни, поднял зал на ноги, заставил кричать, аплодировать, танцевать и мог бы держать его в напряжении неопределенно долго?!
Но вот что интересно. Речь здесь однажды зашла о музыкальной выносливости музыкантов, один из которых якобы признался в том, что теперь месяца три джаза играть не будет. Так вот, он слукавил. Невооруженным глазом было заметно, что все они со сцены уходить не хотели; что каждый из них ловил кайф; что они прекрасно осознавали — такое счастье выпадает на долю артиста, ох, как нечасто, и пренебрегать этим никак нельзя.
В первом отделении гала-концерта на сцену вышел большой биг-бэнд, которым дирижировали, помимо Анатолия Кролла, наш Николай Голощапов и российский саксофонист и композитор Андрей Мачнев. Как справедливо заметил первый из них, председатель жюри, в таком составе эти замечательные музыканты играли в первый и, вероятнее всего, в последний раз в жизни.
Правда, громадный международный резонанс проекта привел к тому, что MJ клуб уже открылся в Индонезии; следующий намерен основать в Нью-Йорке подвижный, как пляшущая нотка, Родригез, и только от самих музыкантов, которые рассеются по белу свету — от Греции до Камеруна, от Израиля до Австрии, зависит, захватит ли движение джазовых импровизаторов с обязательным ежегодным смотром их творческих сил весь цивилизованный мир.
А хотелось бы! Ведь его миротворческий потенциал трудно переоценить. На гала-концерте было справедливо сказано, что одесский фестиваль и приехавшие на него музыканты сделали в этом смысле больше, чем дипломатические ведомства всех представленных здесь стран разом. Это касается и работы жюри, столь же интернационального и гуманистически настроенного.
Зрелище, которое являет собою большой биг-бэнд, неповторимо. Сколько хитроумных, сложных приспособлений изобрело человечество на пути от тростниковой флейты, примитивного барабана и простенькой губной гармошки до нынешнего изобилия форм и материалов, предназначенных для извлечения невероятного, неописуемого богатства звуков, необходимых для описания средствами демократической, всем понятной музыки глубинных состояний человеческой души!
Свинг, бибоп, баллада, рок и фанк, латино и фьюжн — любой из трудно различимых для непрофессионалов или очевидных даже в кругу домохозяек джазовых стилей, в которых музыканты между собою конкурировали как импровизаторы, характерен богатейшим диапазоном выразительных средств. И все это великолепие, инструментальное и жанровое, в руках виртуозов-музыкантов четыре дня кряду открывало перед нами во всех тонкостях и деталях сам процесс рождения музыки, чувственный спектр которой так же широк и разнообразен, как широка и полна оттенков шкала наших эмоций, переживаний.
В этом уникальность придуманного Михаилом Фрейдлиным фестиваля и причина его успеха. В этом залог счастливого будущего проекта.
Валерий Барановский