|
|
   |
Два года тому назад ушел из жизни Станислав Сычев — легенда одесского андерграунда, одна из его самых колоритных персон.
МНОГИЕ, наверное, помнят его крупную, статную фигуру, лицо с несколько восточными чертами, седые волосы до плеч. Были в этом облике соединены мощь и беззащитность. Таким его видели знакомые, случайные прохожие и завсегдатаи бара «Красный» — традиционного места тусовок одесской богемы. Хотя, по сути своей, был он человеком не тусовочным, а замкнутым в себя почти наглухо, всегда окруженным плотным кольцом одиночества (как сказано было о другом художнике с такой же судьбой). Бывал ли он искренен, открыт, доверителен? Да. Со своими картинами.
Его живопись, лирически-трепетная и трагическая, полная мощного мастерства и языческой стихийности, и была его миром. Окружающая действительность, в лице тогдашнего Союза художников, государственных учреждений, «компетентных органов» и прочая, не приносила ему ровно ничего, кроме несправедливых обид и уколов самолюбия. А он был внутренне очень гордым человеком: это была заслуженная гордость мастера, знающего себе цену. В училище он был студентом легендарной Дины Фруминой, и я помню, как на его первой персональной выставке строгая и скупая на оценки Дина Михайловна сказала: «Он всегда был талантлив и всегда это знал!». Мальчишка с одесской окраины блестяще сдал вступительные экзамены, не имея за плечами даже детской художественной школы, а вскоре уже был среди лучших в группе, где едва ли не каждый сегодня — гордость одесской живописной школы. В студенческие годы увлекся Востоком и после училища махнул в Среднюю Азию. В частных коллекциях сохранилась его живопись тех лет, и сегодня ее не стыдно включить в любую современную экспозицию не только как пример лирических интонаций в «суровом стиле».
«СУРОВЫЙ СТИЛЬ» в советском искусстве конца пятидесятых годов сам был покушением на устои социалистического реализма с его непререкаемым авторитетом академической стилистики. Те события, которыми отмечен рубеж 60-х, составили совершенно новый этап в истории изобразительного искусства Одессы, куда вернулся Станислав Сычев после своего «странствия на Восток».
Одесса к этому времени давно и прочно находилась в положении художественной провинции. Но это была провинция с особенным прошлым, и поэтому новые явления стали для нее чем-то вроде дрожжей, попавших в давно подготовленное тесто. Они привели к тому оживлению художественной ситуации, которое мы теперь уже привычно называем «движением нонконформистов». Вопросами изобразительного искусства начали интересоваться широкие круги интеллигенции, студенческая молодежь. В ноябре 1956 года в актовом зале политехнического института студенты устроили дискуссию о новаторстве в искусстве. Как ни парадоксально звучит это сегодня, но объектом схватки оказался... импрессионизм — он ведь тоже был под запретом как «буржуазное искусство». Дискуссия вызвала в городе шумный резонанс, в том числе и власть предержащих: некоторые особо рьяные дискуссанты даже поплатились студенческими билетами. Но джинн вырвался из бутылки. В Одессе появился андерграунд.
Шестидесятые—семидесятые годы — воистину его героическая эпоха, эпоха споров, надежд и поступков, становившихся событиями. Одно из самых громких состоялось в 1971 году. Это «выставка четырех», где показали свои работы С. Сычев, А. Лопатников, Л. Дульфан,
В. Стрельников. Жизни ей было отпущено три полных дня, после чего выставку громко закрыло опомнившееся правление Союза. Но творчество молодых бунтарей, показанное в официальной цитадели соцреализма — Союзе художников, — свидетельствовало: в городе есть новое искусство, таков непреложный факт художественной жизни. Имена молодых художников были на устах буквально у всех, имеющих отношение к искусству. Эпитеты употреблялись разнообразные, от «гениально» до «возмутительная мазня».
ЛЕГЕНДОЙ истории одесского андерграунда стала и другая экспозиция с участием Сычева. Они вместе с другом Валентином Хрущом развесили свои отвергнутые всесильным выставкомом работы ... на заборе вокруг ремонтировавшегося оперного театра. Счастливчики, оказавшиеся в тот солнечный день в Пале-Рояле, помнят до сих пор, какая это была свежая, сочная, по-юношески дерзкая живопись. И озаглавлена выставка была озорно: мелом на заборе художники начертали «Сычик + Хрущик». А рядом во всю натуральную величину — живые авторы. Тот эпизод прочно вошел в историю одесского андерграунда, понемногу оброс мифологическими подробностями, вроде наряда милиции и принудительной доставки авторов в отделение. Впрочем, авангардистская акция, по воспоминаниям самих участников, возникла спонтанно и была продиктована единственным желанием, вполне объяснимым для художника: чтобы картины увидел зритель.
Только в 1989 году открылась первая официальная выставка Станислава Сычева. Открылась по счастливой случайности — сплелись несколько совпадений, да и время для искусства было «сравнительно вегетарианское». Сам Сычев для «пробивания» выставки не сделал ничего. Он никуда не ходил, не просил, не искал знакомств, не заручался поддержкой руководства, без чего в те годы о выставке в залах музея нельзя было и мечтать. Он просто работал. Удивительно, но факт. Его чуть не целыми днями видели стоящим в баре, ходили упорные слухи о приводах в милицию и прочих атрибутах богемной жизни, но когда Олег Соколов и Вениамин Млынчик из «западного» музея с места в карьер огорошили: «Хочешь выставку в музее? Вези картины! Срочно! Завтра!» — Сычев картины привез. Грузовик. Десятки превосходных холстов, написанных за два десятка лет.
Та выставка поразила даже людей, пытавшихся все эти годы не терять из виду его творчество. А это было нелегко. Он как бы постоянно уходил с поверхности художественной жизни в глубину чисто профессиональных задач. Он не удостаивал озаботиться житейским благополучием. Он жил и делал свое дело: картины. Жил нелегко, мучительно, но всегда писал, как дышал: взахлеб, полной грудью. Как в песне Булата Окуджавы:
Каждый пишет, как он слышит,
Каждый слышит, как он дышит,
Как он дышит, так и пишет,
Не стараясь угодить...
Природа щедро, наотмашь одарила его всем, чем могла: статью, физической мощью, талантом; и слабости его были мощные. Есть поговорка: «Своя ноша не тянет». Талант — не своя ноша. Он тянет, не пускает к обычности поведения, не дает уютно устроиться в жизни. Есть люди, которые на него обречены, и это — их крест и их богатство. И когда будущей зимой в Одесском музее западного и восточного искусства вы придете на персональную выставку живописи Станислава Сычева из коллекции, собранной верным ценителем его таланта Вадимом Хандросом, вы об этом вспомните.
Людмила САУЛЕНКО.
Искусствовед ОМЗВИ.