|
|
   |
Премьера мюзикла «Одесса-мама», поставленного в театре музкомедии им. М. Водяного художественным руководителем В. Савиновым по пьесе В. Валового, на музыку С. Колмановского, приурочена ко дню рождения города (спектакли прошли 2-3 и 9-10 сентября).«
МЮЗИКЛ-ПРИТЧА» — обозначено в афише. Стало быть, мы должны извлечь назидание. Какое же?
...Год 1920-й. Место действия — одесский бордель. Нет, зачем же нос воротить, и про жриц любви можно поведать что-нибудь дельное. Ну, там, про Катюшу Маслову либо про Кабирию, на худой конец, про Филумену Мартурано... Однако Валентина Валового, а за ним и Владимира Савинова, не занимают женские корявые судьбы, хотя бы и в трагикомическом или мелодраматическом ключе. Нет, драматург и режиссер заняты вещами куда более мировоззренческими: разоблачают... большевизм. Самое время: когда с «чудищем стозевным» сведены серьезные счеты, со сцены нам внушают «свежую» житейскую мысль, что вся советская власть — сплошной бардак.
Центральная фигура действа — почетный гость бардачка Сезя Джокер (нар. арт. Украины В. Фролов). Моряк-контрабандист и даже Король (!..) контрабандистов. Он, надо так понимать, олицетворяет вольный город Одессу, который при властях всех расцветок ни за кого и ни против кого, а сам по себе. Долго увеселяют нас сценами в борделе, постоянный клиент-«шаровик» коего — красный комиссар Степан Нечай (засл. арт. Украины Ю. Осипов), со всем своим революционным причтом. И вот во время этого самого дела хватил комиссара удар. Пришлось ему отлеживаться в борделе, который по такому случаю превращается в ревком...
У каждого, говорят, свой вкус, и все бы ничего в шаловливом сюжете, не будь его словесно-музыкальная аранжировка столь удручающе плоской! «Умер, как сдох», — как вам такая острота?..
Музыкальная ткань спектакля — чистый жмых: вторичность вторичностей. «Там — из Лядовой, тут — из Колмановского-старшего», — возмущенно прокомментировал мне кое-кто из консерваторских профессоров, но уж Бог с ними, со ссылками на авторитеты: не надо иметь специального музыкального образования, чтобы у вас разломило зубы от этой макухи! Скушно; ни единой заявки на хит, а без этого какой же мюзикл?
Диалоги таковы, что и вовсе впору заткнуть уши: до того неловко слышать эти потуги на юмор. А уж глядя, как умный артист Владимир Фролов с почти неприкрытым отвращением выделывает кренделя ногами, выкрикивая куплеты Бубы Касторского из «Неуловимых мстителей» (какой режиссерский «свежак»! Нет, понятно, конечно, что автор пьесы имел в виду кого-то из «исторических» одесских куплетистов, но чтобы вот так — картинкой из кино нашего советского детства!) — глядя на это, думаешь: ну, влипли ребята.
Вообще о режиссуре говорить не приходится: нагрузку постановщика тянет балетмейстер, ничем оригинальным, однако, не поражая: танцевальные па, бывшие в употреблении в десятках и десятках спектаклей, да и выполняемые без задора, на уровне хорошо натасканного клубного коллектива. Драматургия? Пьеса не предлагает ни развития действия, ни сложения характеров, ни масок, которые дали бы развитие зрительской мысли. Персонажи спектакля только названы, однако ничем не наполнены — даже «джентльменская» Сима из «коммунальной квартиры», уже изрядно доставшая интеллигентного одессита, куда как жива и колоритна в сравнении с картонными аляповатыми фигурами «Одессы-мамы»...
И, доложу вам, если бы еще вместо симфонических заморочек Колмановского-сына в спектакле полностью, а не издевательски-отрывочно — без музыкального сопровождения, — звучали «Смело, товарищи, в ногу» либо «Вихри враждебные», то это было бы поистине хитово!
ТЕМ ЧАСОМ Сезя-Король влюблен в супругу комиссара Нечая — Валерию (И. Ковальская); про то, что она интеллигентка, а Нечай—мужик простой, мы узнаем из диалога. Валерия исполняет своему супругу пафосную арию в голубом дыму про «чувства сложные, просто невозможные», а муж ей отвечает, что «революция теперь одна — моя жена». Вдруг Сезю, который не отличает портрет Льва Толстого от портрета Энгельса, пробивает на футурологию, и он повествует Валерии про романтическую Фрэзи Грант (чай, Сезя — будущий писатель?!). Засим они дуэтом исполняют песню о женщине, бегущей по волнам, под реяние-веяние русалочьих балахонов кордебалета. Изнуренному гармоническими созвучиями критику уже не до ехидства: «музлирика» усыпляет. Первый акт идет час сорок минут.
Во втором акте, вне связи с обстоятельствами первого, некая Маша (О. Кононцева) влюблена в сапожника, которым, ради пролетарского происхождения, прикинулся ... русский офицер (Т. Криницкий). «Классик-дуэт» этой пары тоже надо пережить. Зато потом является Соня — Золотая ручка (засл. арт. Украины О. Оганезова) в костюме королевы «Шантеклера»; с Сонькой, оказывается, у русского офицера был роман! Она увлекает их сапожничающее благородие в эмиграцию, («Ну, что стоишь — поехали в Париж!»), а Маша рыдает. Комиссар Нечай во втором акте уже не появляется; нам лишь сообщают, что под него подложили секс-бомбу, дабы не превышал полномочий.
«Ах, мама, Одесса-мама, я сын твой, турко-греческий еврей», — распевают персонажи невесть на какой — после спектакля и не припомнишь, — мотив. Ну, ладно, эксплуатирует драматург Валовой, а за ним режиссер Савинов заезженные образы низового одесского мифа, который старательно культивировался именно и как раз в СССР (и задуматься бы: а зачем?). Горе, что до Бабеля наши «экспериментаторы», мягко говоря, не дотягивают!
И НЕВЕЛИКА, прямо скажем, честь — измываться над песенным наследием революционных лет, пиная мертвого льва. Тем более, что Колмановский-младший не разродился для мюзикла «Одесса-мама» ни единой мелодией, равноценной хотя бы «Там, вдали, за рекой»!.. Но вот персонажи словесно предоставили наше будущее умилительному вундеркинду со скрипочкой; хор выдал оглушительную коду; уфф, — финита! Ан нет: в 21 час 50 минут (начало спектакля в 18.30) на сцене начались зверства ЧК!
Сезю-Короля арестовывают. Не очень понятно, всерьез ли это или он учинил такой розыгрыш, чтобы поразить воображение Валерии, но ясно одно: Одесса — город чудес, в нем все можно купить и от всего откупиться. Сезя (сиречь, Сережа) сочетается любовью с Валерией, подняв интеллигентку до королевского достоинства. Занавес.
ТАКАЯ, ЗНАЧИТ, ПРИТЧА. Насколько господа актеры помогают нам извлечь из нее мораль, судить не берусь: они — народ зависимый. Отмечу разве что удачу Дениса Фалюты: его вполне фоновый, бессловесный персонаж дан им в великолепной характерности. Фалюта очень органичен в кепке и «парусиновом» пиджаке
20-х годов, очень точна его слегка утрированная повадка шикующего урки. Остальное — вполне бесцветно. Спектакль можно было мало-мальски вытянуть за счет актерских стилизаций (годы нэпа — благодатная фактура), но какое уж тут чувство стиля у постановщика, если элементарный вкус отсутствует.
Вот вам и мораль: чем украсил сей опус одесскую театральную афишу? И из каких соображений театр остановил свой выбор на художественном руководителе, предлагающем труппе такой уровень мышления?..
Тина АРСЕНЬЕВА.